Вопрос об отношении к философии образования и перспективам ее разработки у нас закономерно возник в период кардинальной смены идеологических ориентиров. Стали актуальными проблемы, не укладывающиеся в парадигму педагогической науки и требующие философского анализа, такие, как:
религия и наука в современном образовании; образование как составная часть социального механизма выживания человечества; индоктринация в образовании, ее допустимость и границы и т.п. Необходимость философского анализа для их решения очевидна.
Однако ответ на вопрос об организации такого анализа в виде специальной отрасли, которую можно было бы назвать, по примеру упомянутых стран, философией образования, не столь однозначен. Есть альтернатива – не формировать специальную научную дисциплину, а решать проблемы, требующие философского анализа, по мере их возникновения. Этот вариант находит поддержку у некоторых зарубежных представителей этого направления. Например, английский специалист Р.Ф.Деарден считает, что философия образования не нуждается в какой-либо единой парадигме, и ее структура и стратегия обоснования должны каждый раз перестраиваться применительно к обсуждаемому предмету (см. [28. Р. 68]). Далее идет примерный перечень направлений анализа, к которым автор относит: выявление определенных различий с целью уточнения значений терминов; изучение возможностей, заложенных в тех или иных концепциях; раскрытие несостоятельности анализируемых утверждений, их непоследовательности; привлечение внимания к возможным, не замеченным альтернативам и т. п. Таким образом, дело сводится даже не столько к философскому, сколько к семантическому и логическому анализу не самой действительности, а ее отражения в научном познании.
Что у нас? Подобные представления иногда дают нашим исследователям образования повод для предложения заменить философией образования если не всю вообще теоретическую педагогику, то, по крайней мере, ее методологическую часть. Но ни педагогическая наука в целом, ни какая-либо отдельно взятая её часть не равны философии образования. Это относится и к методологии педагогики. Случающееся иногда отождествление философии и методологии, особенно если это относится к методологии конкретной науки, сегодня выглядит как недоразумение. Такое смешение не было общепринятым и во времена жесткой идеологической унификации научных подходов и позиций. Философия может выполнять в определенных случаях методологическую функцию по отношению к науке, а может и не иметь такой функции. П.В.Копнин, В.И.Садовский, В.А.Лекторский, Э.Г.Юдин и другие еще в 1960-70-е гг. отмечали, что разграничение общефилософской методологии, с одной стороны, и частной методологии, с другой, позволяет предотвратить чрезмерное расширение проблематики философии за счет методологических проблем, относящихся к специальной области исследования, а философия отнюдь не претендует на то, чтобы быть неким теоретическим науковедением. Если взять предложенное в начале этой книги определение методологии, станет ясно, что философия занимается не этим, то есть, например, не разработкой положений об основаниях и структуре педагогической теории или оценкой качества педагогических исследований, и т. п.
Всё-таки, что это такое – философия образования? Если мы обратимся к реально ведущейся работе в этой области, увидим весьма пеструю картину, неупорядоченность которой обусловлена отсутствием четких представлений о самой философии образования. Ее трактуют то как раздел философии, рассматривающий наиболее общие вопросы образования, то как науку, решающую проблемы образования философского уровня, то как раздел педагогики, разрабатывающий теоретико-методологические или мировоззренческие проблемы образования и воспитания. Видимо, не случайно авторы изданного в Великобритании пособия по философии образования для студентов отказываются от четкого определения области знания, обозначенной на обложке, и говорят лишь о «философствовании по поводу образования» (philosophizing about education) (см. [33]).
Даже беглый обзор проблематики, внешне объединенной названием «философия образования», дает основание для заключения об отсутствии в ней системы, объединяющего начала. Вот некоторые темы, обсуждавшиеся на 45-й конференции Американского общества философии образования (г. Сан-Антонио, США, 1989 г.): «Этика, нравственное развитие и опыт», «Зачем нужен рационализм: о критическом мышлении по поводу критического мышления». Это работы из области «чистой» философии. А вот «чисто» психологическая тематика: «музыка и понимание», «Учение как воспоминание». Были доклады и собственно педагогические: «Профессионализм и моральный риск преподавания», «Обучение чтению и общее образование». Лишь некоторые работы можно отнести к области философского анализа образования: «Проблема рационализма в преподавании», «Семантическая физиология: Витгенштейн о педагогике», «Преподавание, учение, их онтологическая зависимость».
Если исключить из приведенной выше и аналогичной ей проблематики ту, которая не имеет отношения ни к педагогике, ни к образованию, останется материал, распределенный в педагогической науке по различным её отраслям и по педагогическим научным дисциплинам. Эти вопросы рассматриваются методологией педагогики, дидактикой, методиками, теорией воспитания. Замена конкретного педагогического исследования «философствованием» по поводу педагогических реалий принесет не больше пользы, чем могла бы принести, допустим, ликвидация конкретно-научных дисциплин вообще, то есть биологии, истории, физики и т. д. и замена их всех философией. История науки повернула бы вспять. Именно к этому и привело бы введение философского анализа вместо педагогического в обход сформировавшейся в наше время педагогической науки.
То, что было естественно для Коменского, когда научная педагогика только начиналась, вряд ли приемлемо сегодня. Если в то время попытки подвести философский базис непосредственно под меняющуюся практику была шагом вперед (хотя и не во всем, как мы видим с высоты современного опыта, удачным), то теперь невозможно игнорировать наличие педагогики. Она существует как теоретическая и прикладная дисциплина, использующая знания из других отраслей наук, в том числе философии, для решения её собственных проблем.
В контексте обозначившихся к настоящему времени противоречивых позиций и тенденций возникает альтернатива: что лучше – решать появляющиеся в жизни педагогические задачи подручными средствами, не заботясь о том, откуда они берутся (из философии, психологии, социологии и т.п.), или же работать в предмете единой научной дисциплины. Такая дисциплина есть – педагогика, сформированная как теоретическая и прикладная дисциплина. Вся история педагогики, тенденции ее развития и просто здравый смысл свидетельствуют в пользу второго варианта, ни в какой степени не принижающего значения философии. Не прибегая к философскому знанию, невозможно выполнить методологические условия формирования педагогической теории, о которых пойдет речь в заключительном разделе этой книги. По словам известного британского специалиста в этой области Дж.Уайта, происходит движение from mush to mesh («от каши к сети»), то есть от аморфного состояния к структуре. Если это действительно так, то тенденция рано или поздно пробьет себе дорогу. Тогда различия и взаимосвязь между философским и педагогическим анализом в области образования будут ясно определены. Можно, однако, не дожидаясь лучших времен, попробовать сделать это прямо сейчас.
Рассмотрим взаимодействие философского анализа и педагогического исследования в их реальном протекании, в динамике, и многое встанет на место. Можно так представить один из циклов такого взаимодействия. На основе широкого крута научных знаний и исследования педагогической действительности разрабатываются педагогические концепции. Затем они анализируются с философских позиции, и результаты такого анализа составляют основу дальнейшей научно-педагогической работы, приводящей к созданию новых концепций.
Содержание образования – вид сверху. Обратимся к опыту анализирования уже разработанных педагогических концепций с широких философских позиций. Тему, по-видимому, можно считать характерной для проблематики философского анализа: «Социальные функции человека и концепции содержания образования».
Смысл и результаты такого анализа можно обозначить так.
Приоритет общечеловеческих ценностей в демократическом обществе определяет гуманистическую ориентацию образования, которая, в свою очередь, в качестве главной цели ставит становление человека, способного к сопереживанию, готового к свободному выбору и индивидуальному интеллектуальному усилию, уважающего себя и других людей, независимого в суждениях, открытого для иного мнения и неожиданной мысли.
С этих позиций можно с достаточной определенностью оценить сформированные в разное время, но в той или иной форме существующие и поныне концепции содержания образования, истоки которых уходят в прошлое. Каждая из них связана с определенной трактовкой места и функций человекам мире и в обществе. Социальный смысл концепций состоит в ответе на главный вопрос: человек – цель или средство, он живет для государства или государство существует для него?
Можно выделить, по меньшей мере, три концепции содержания образования, появлявшиеся последовательно в истории отечественной педагогики и отражающие разные позиции в этом вопросе.
Одно из определений содержания трактует его как педагогически адаптированные основы наук, изучаемых в школе. Эта концепция направлена на приобщение школьников к науке и производству, но не к полноценной самостоятельной жизни в демократическом обществе. По существу, человек выступает в этом случае как фактор производства.
Другое определение: содержание образования – это совокупность знаний, умений и навыков, которые должны быть усвоены учениками. Это определение вполне согласуется с конформистскими установками, поскольку не раскрывает характер этих знаний и умений и не основано на анализе всею состава человеческой культуры. В этом случае и требования к образованию соответствующие: необходимо и достаточно передать подрастающему поколению знания и навыки по родному языку, математике, физике и другим учебным предметам. Фактически и эта концепция остается в рамках представлений, характеризующих предыдущую.
В наибольшей степени соответствует установкам гуманистического мышления концепция содержания образования как педагогически адаптированного социального опыта, точнее – человеческой культуры, взятой в аспекте социального опыта и во всей структурной полноте. В этом случае содержание оказывается изоморфным, то есть аналогичным по структуре, социальному опыту и включает в себя все элементы, присущие человеку, приобщённому ко всему богатству современной культуры. Такое содержание включает, помимо «готовых» знаний и опыта осуществления известных способов деятельности, также опыт творческой деятельности и эмоционально-ценностных отношений. Усвоение этих элементов социального опыта позволяет человеку не только быть хорошим исполнителем, но и действовать самостоятельно, не просто «вписываться» в социальную иерархию, но и быть в состоянии изменять существующее положение дел в обществе.
В данном случае изучалась связь между определенным пониманием места человека в обществе, с одной стороны, и тремя педагогическими концепциями содержания образования, с другой. Анализ такого рода выходит за рамки собственно педагогической науки, но после того как он выполнен, он становится ее частью и исходным пунктом для дальнейшей теоретической работы уже не в области философии, а в самой педагогике.
Вместо или вместе? На основании изложенного можно так сформулировать специфический предмет философского анализа в области образования; таким предметом выступает связь наиболее широких представлений о мире, обществе и месте человека в нём с педагогической действительностью и ее отражением в специальной науке об образовании – педагогике. Вопрос о целесообразности оформления отдельной научной дисциплины для специального изучения этого предмета пока остается открытым. Возможно, такая дисциплина будет формироваться по мере накопления опыта и содержательных результатов анализа в этой области, как педагогическая филоософия – по аналогии с педагогической психологией. Но в любом случае – не вместо педагогики, а в единстве с ней.
Что за педагогика без антропологии?! Нельзя не упомянуть о получившей в последнее время распространение идее «восстановления и развития педагогической антропологии как целостного и системного знания о человеке воспитывающем и воспитуемом, о человеке как субъекте и объекте образования...» [1. С. 4]. Результаты такого анализа могут быть полезны педагогике, если педагогическая антропология будет действовать в рамках собственных задач, сформулированных тем же автором. Он утверждает, и с этим можно согласиться, что данная научная отрасль призвана «...как концептуально интерпретировать данные всех других наук о человеке и тем самым делать их пригодными к органическому использованию в структуре педагогических теорий (выделено мной. – В.К.), так и самостоятельно исследовать свой объект и предмет в логике собственно педагогического человековедения» [1. С. 29]. При таком понимании задач педагогической антропологии она становится по своим функциям принципиально аналогичной педагогической психологии – одной из отраслей психологической науки, которая делает психологические знания пригодными к использованию в построении педагогической теории. Эта позиция подтверждается и в более поздней работе того же автора: «Поскольку педагогическая антропология изучает человека как существо, развивающееся в процессе воспитания, постольку ее интересует проблема задатков и эволюции психики». К этим задаткам автор относит «свойства нервной системы, возможности усвоения человеческих достижений и развития психических свойств» [17. С. 28].
Вызывает сомнение тенденция к расширительному толкованию этой отрасли знания, которую можно обнаружить в тех же публикациях. Кроме того, что обозначено выше, утверждается, что «педагогическая антропология должна служить основой для жизненно важной типологии педагогических ситуаций, для развития системы методических вариантов обучения и воспитания» [1. С. 30]; «...педагогическая антропология представляет собой фундамент, основание педагогики... В ней решаются вопросы о сущности человека как воспитуемого и воспитателя» [17. С. 43].
Далее педагогическая антропология характеризуется как «фундаментальная и, вместе, вспомогательная наука («базовая), составляющая «цокольный этаж» в здании педагогики [17. С. 16]. Таким образом, как будто, это не вся педагогика. Но в то же время оказывается, что «педагогико-антропологическая наука» берет на себя все функции науки педагогической: «Воспитание человека человеком изучается целостно, системно – как педагогико-антропологическая наука» [17. С. 6].
Можно предположить, что в этой концепции педагогика понимается как практика, а не как наука: «Одна из важнейших целей педагогики [по-видимому, практических. – В.К..] – профилактика и коррекция девиантного, разрушительного поведения» [17. С. 16]. Во всяком случае, педагогическая наука и практика в явном виде не различаются.
С позиций, изложенных в нашей книге, основой всего упомянутого должна служить собственно педагогическая теория, в построении которой находят применение и «знания о человеке воспитывающем и воспитуемом, о человеке как субъекте и объекте образования». Из того, о чем говорится в этом разделе книги, ясно, что могут понадобиться и многие другие знания, например, из области педагогической психологии – о психике человека в условиях воспитания и обучения, о процессах, протекающих в его сознании при усвоении учебного материала и т. п. Вряд ли можно обойтись без социологических знаний, при том, однако, условии, что все подобные знания не заменяют собой теоретических основ педагогики и в этом смысле не действуют вместо и в обход её, а помогают в построении таких основ в предмете педагогической науки.
Не очень ясно, каким образом педагогическая антропология, если она не подменяет собой методологию науки, оказывается способной давать «методологические чертежи для всех образовательных наук, не только для педагогики, ко и для философии образования, экономики образования, образовательной политики, истории педагогики и школы и др.» [1. С. 5].
Перечень педагогических сфер и проблем, на которые в соответствии с приписываемыми педагогической антропологии возможностями, она способна «оказывать влияние», очень велик. Он включает систематизацию содержания образования, воспитания, обучения; рекомендуемые для новых форм практики методы и технологии образования; доработку стандартов и показателей эффективности обучения [1. С. 14-15]. Таким образом, эта отрасль знания выступает и как метаметодология всех наук, каким-либо образом касающихся образования (вместо методологии педагогики), и как основание (вместо педагогической теории) формирования содержания образования, систематизации способов воспитания и обучения, методов, технологии и т. д. По этому поводу можно лишь повторить то, что было сказано о предложениях заменить философией образования либо всю вообще теоретическую педагогику, либо ее методологическую часть.
Что же нового по сравнению с педагогическим исследованием дает такой подход в конечном счете? Обратимся за ответом к тому же источнику. Вот некоторые отрывки, характеризующие конкретное применение антропологического подхода: «Обучение, прививающее любовь к познанию, к труду, мышлению, творчеству, самостоятельности, к учебному предмету, науке и школе, возможно только в сфере мажорного, полного трудностями и радостями открытии совместного продвижения учителя и учащихся к целям эффективной, полноценной социализации. Но для этого он должен еще любить науку, процесс преподавания, радоваться росту и успехам учеников». [1. С. 2]. Об учебнике: «Вредит детям использование учебника как материала для заучивания, материала, не имеющего отношения к жизни детской души. Природе детского восприятия более соответствуют диалог, иллюстрация, интересное задание, увлекательные способы самопроверки. Важно предусмотреть в учебнике практические задания, способы обучения приемам мышления, демонстрацию основных положений самообразования, мобилизацию воссоздающего воображения учащихся, варьирование заданий в соответствии со склонностями и особенностями учащихся, драматизацию, краеведческую работу, систематическое использование справочной литературы, междисциплинарные связи. Необходимы проблемное изложение учебного материала, предпосылаемые ему вопросы, создающие проблемную ситуацию, а также вопросы и задания, нацеленные на творческое усвоение фактических данных.
Очень важны задания для групповой работы, сочетаемой с индивидуальной так, чтобы каждый мог выполнить часть общей работы, обеспечивая решение задачи в целом» [1. С. 27-28].
Не может быть никаких возражений против того, что предлагается. Только так и следует работать сегодня. Но трудно избавиться от ощущения, что это известно не из педагогической антропологии, а по педагогическим работам. Подобные примеры лишь подкрепляют опасение, что поглощение педагогики ее беспокойными соседями – философией и психологией, лишь в общих контурах обозначенное в некоторых из цитированных выше современных публикациях, не дает новых и плодотворных результатов.
Итак, сведение теоретического анализа в области образования к философскому оказывается не очень продуктивным. Оно приводит к отрицанию значения и смысла конкретного изучения, в том числе и теоретического, сферы образования педагогикой – наукой, для которой такое изучение является специальной задачей.
Крайности сходятся. Другая сторона дела заключается в том, что без определенного философского угла зрения педагогика обойтись не может. Попытки игнорировать философские и общетеоретические основания педагогики неизбежно приводят к неудачам. Такие попытки сознательно или неосознанно имеют своей подоплекой позитивистскую ориентацию в решении научных вопросов. В этом находит свое выражение другая крайность в понимании соотношения философии и педагогики, как бы противоположная только что рассмотренной. Однако не зря говорят: крайности сходятся. Как мы увидим, обе они наносят ущерб научному статусу педагогики и тем самым – эффективности исследований в области образования.
Позитивизм, неопозитивизм, сциентизм. Позитивизм как философское направление имеет долгую историю и множество разветвлений. Однако все позитивисты (сторонники «позитивного», то есть «положительного» знания) сходятся в одном: они объявляют единственным источником истинного, действительного знания конкретные (эмпирические) науки и по существу отрицают познавательную ценность философии. Лозунг первоначального, наивного позитивизма, создателем которого в 30-х гг. XIX века был Огюст Конт – «верь только глазам своим, тому, что можно увидеть, услышать, измерить» – в сущности, остается в силе и по сей день.
В настоящее время позитивизм принимает форму неопозитивизма. Для неопозитивистского отношения к науке характерно, с одной стороны, стремление к взаимной изоляции науки и философии, а с другой – подчинение науки обыденному сознанию. Отрицание философской проблематики как лишенной познавательного значения неопозитивизм соединяет с признанием естественных наук единственным подлинно научным знанием. Такая позиция характерна для одного из наиболее распространенных ответвлений неопозитивизма – сциентизма (от латинского scientia – знание, наука). Сциентистские представления могут осознанно или неосознанно влиять на отношение исследователя к его собственной научной отрасли и на результаты его работы.
Сциентизм как мировоззренческая ориентация проявляет себя в абсолютизации роли науки в системе культуры человеческого общества. Абсолютизируются стиль и общие методы построения знания, свойственные естественным и точным наукам, которые рассматриваются в качестве парадигмы, образца научного знания вообще. Сциентистские установки выражаются во внешнем подражании точным наукам; в искусственном применении математической символики, придании философско-мировоззренческим и социально-гуманитарным рассуждениям формы, характерной для точных наук.
В педагогике грань между необходимой степенью научной достоверности и многогранностью человеческих отношений, не поддающихся «сплошной формализации», тонка и неоднозначна. Хотя процесс получения педагогического знания подчиняется общим закономерностям научного познания, а внедрение в этот процесс точных, строгих методов исследования необходимо, проблематика и характер педагогического исследования в значительной степени определяются влиянием установок ценностного практического сознания, как это всегда имеет место в социально-гуманитарной области. Поэтому построить педагогическую науку полностью по образу и подобию дисциплин естественнонаучного цикла не удастся. Например, не во всякой научной работе по педагогике возможно и необходимо проведение эксперимента в том виде, как это практикуется в естественных науках. Попытки во что бы то ни стало «ввести» эксперимент в педагогические исследования, независимо от типа исследования и принадлежности к той или иной отрасли педагогики, а также без учета возможностей опытной работы, нередко приводят к формализму и бессодержательным гипотезам, самоочевидным выводам.
Сциентистские установки в педагогических исследованиях нередко подвергаются критике, как у нас, так и за рубежом. Вряд ли кто-либо сегодня сомневается в существовании особого социально-гуманитарного типа научности, о специфике которого высказывались В.С.Швырев и Э.Г.Юдин, Е.Д.Рудельсон, Н.И.Савцова, Д.Прайс и многие другие. Особым видом знаний для этого типа научности выступает социальная норма, о которой шла речь в предыдущей главе этой книги.
Представляет интерес в этом отношении доклад профессора Новозеландского университета М.Дегенхарта, сделанный им в Институте образования при Лондонском университете в 1982 г. Доклад носит название «Педагогическое исследование как источник педагогического вреда». Однако автор оговаривает, что вредным он считает не любое педагогическое исследование, а лишь основанное на сциентистских установках. Он дает ему такую характеристику. Исследование сциентистского типа наивно эмпирично; человек ставится на одну доску с неодушевленными объектами. Единственно ценной процедурой считается наблюдение, и то лишь в том случае, если его результаты можно измерить. Человеческая природа трактуется механистически. Исследователь проявляет склонность к технологическому жаргону и неоправданной самоуверенности.
Сциентистское исследование, отмечает М.Дегенхарт, может принести вред в следующих отношениях. Оно пренебрегает личностью и всем, чего нельзя измерить. Все сводится к обобщениям и абстракциям. Формируется опасный в нравственном отношении взгляд на детство. Проявляется презрение к естественному языку. Научное исследование признается единственно достойной формой отображения педагогической действительности. По мысли автора, сциентистская ориентация побуждает исследователя недооценивать другие существенные источники познания педагогических явлений: изучение проблемы ценностей; внимание к тому, что нельзя непосредственно наблюдать и измерять; анализ вопросов содержания; здравый смысл и практический опыт.
Засилье эмпиризма в американской науке применительно к исследованиям в образовании отмечают сами американские исследователи. Так, профессор Колумбийского университета Б.Биддл пишет по этому поводу: «Американские научные журналы насыщены фактами, с нескончаемыми деталями, статистическими данными, таблицами. Европейские ученые сталкиваются с большими трудностями, пытаясь извлечь смысл из всего этого, поскольку американские ученые отказываются думать о теоретическом значении фактов» [26. Р. 46]. Далее говорится, что авторы многих работ по «исследованию преподавания» [по-нашему, дидактических. – В. К.] считают, что путем описания достаточного количества фактов из области конкретной деятельности учителей они могут улучшить преподавание». Вспоминается наше отечественное «изучение, обобщение и внедрение».
Эта позиция, сводящая педагогическое исследование к систематическому наблюдению за деятельностью учителя на уроке и регистрации фактов, приводит к бесплодности этой работы. Б.Биддл так характеризует результаты «исследований эффективности работы учителей».
За десятилетие было проведено около десяти тысяч исследований, в которых характеристики деятельности учителей измерялись и соотносились с результатами учения школьников. Но результаты этих исследований, сообщает автор, оказались близкими к нулю, и было получено очень мало нового знания.
Это свидетельство американского ученого показывает, что сколь основательно ни изучался бы конкретный педагогический опыт, само по себе такое изучение не приводит к плодотворным результатам, если оно не проводится с теоретических позиций и если не прилагаются специальные усилия к созданию теоретической педагогической концепции.
Поучителен тот выявленный автором факт, что дело не улучшилось и впоследствии, несмотря на применение более совершенной исследовательской техники. Несколько сотен исследований типа «процесс-результат», в которых изучалось влияние тех или иных факторов на качество обучения, не привели в их совокупности к разработке обоснованной теории обучения. По словам Б.Биддла, исследователи почти не пытаются дать объяснение установленным ими фактам.
О том же говорит другой американский ученый, А.Беллак. По его определению, концептуальные недостатки исследований типа «процесс-результат» объясняются тем, что большинство из них выполняется без попыток показать, на какой почве и в рамках какой теории можно доказать, что характеристики данного учебного процесса связаны с характеристиками результатов учения данного школьника. Автор отмечает, что «работы определенного типа, посвященные происходящему в классной комнате, мало продвигают наше понимание педагогических явлений, поскольку в таких работах отсутствует широкий педагогический контекст, который помог бы нам уловить смысл эмпирических находок» [25. Р. 62].
Так ограниченность методологических ориентиров препятствует разработке педагогической теории, способной объединить в единой системе все обилие полученных фактов. Путем простого сообщения фактов и экспериментирования оказалось невозможным обеспечить педагогике статус науки, не нуждающейся ни в философском обосновании, ни в теории.
Когда вы в последний раз были в школе? За примерами проявления такой позиции далеко ходить, а тем более ездить и летать не надо. Убийственный вопрос, чуть выше поставленный нами в рамку, любят задавать теоретикам практики, не видящие связи между собственным живым опытом и теоретическими знаниями, полученными в результате исследований, результаты которых непосредственно не проецируются на конкретную педагогическую действительность и возникающие в ней сиюминутные вопросы. Вопрос этот риторический, не вопрос вовсе, а утверждение. Многое этими словами сказано. Тут и насмешка по поводу замысловатых, как считается, далеких от жизни, теоретических «узоров», и недоверие к самой педагогической науке, и пренебрежение всем, что не связано с тем, что можно видеть собственными глазами, примерить и, главное, без лишних мудрствований применить здесь и сейчас, не сходя с места.
Но ведь есть разделы педагогики, которое прямо на практику не выходят, как, например, законы термодинамики очевидного отношения к ремонту батарей центрального отопления, вроде бы, не имеют. Таковы методология педагогики, сравнительная педагогика, теория педагогики, дидактическая проблематика, относящаяся к построению теоретической концепции содержания образования и т.п. Было бы странно требовать от таких исследований, как стало модным выражаться, «технологичности». Подобные претензии лишь подкрепляют привычку ожидать (тщетно, разумеется) от тех, кто создает и преподает педагогику, ключей ко всем педагогическим проблемам, которые позволили бы учителю с легкостью, а главное – без лишних размышлений выходить из любых затруднительных положений.
Конечно, человек, никогда не участвовавший в реальных практических делах образования, вряд ли получит и в упомянутых сферах нашей науки по-настоящему плодотворные результаты, Какой бы обширный практический опыт исследователь подобной проблематики ни имел, он будет содержаться в результатах в снятом виде. Не обязательно конструктору космических кораблей быть космонавтом, а начальнику цеха тракторного завода быть по совместительству трактористом, дневать и ночевать в поле. К тому же функции педагогической науки шире, чем только помощь учителям, разработка конкретных рецептов для их работы, и сфера влияния теории не должна ограничиваться ее применением к их деятельности. Термин «педагогическая практика», как уже говорилось, имеет более широкое значение, охватывая многие виды деятельности в данной области как обширной сферы социальной жизни. Именно в широком контексте социальной практики разрабатывается общая стратегия образования в стране, воздаются проекты педагогических процессов, готовятся учебные материалы, государственные стандарты и т.д. Можно утверждать, что степень обобщенности знаний, входящих в такое обоснование, должна быть достаточно высокой и что именно поэтому необходима теория педагогической практики.
Когда математика не помогает. В последние десятилетия неоднократно предпринимались попытки описывать природу обучения и воспитания современными математическими средствами. Но если количественные модели педагогических явлений создаются до того, как сущность этих объектов однозначно выявлена на качественном уровне, они не носят реального содержательного характера. Как отмечает Г.И.Рузавин, наиболее успешно математические методы применяются для количественного описания перемещения тел в пространстве с течением времени, то есть их механического движения, поскольку в этом случае качественная однородность изучаемых явлений относительно легко может быть выявлена. Вследствие такой однородности те или иные планы явлений оказываются количественно и структурно сравнимыми, а следовательно, предстают как количественно однородные [19. С. 3; 189-192]. Возможности математизации, подчеркивает далее Г.И.Рузавин, во многом определяются не столько наличием готового математического аппарата, сколько характером объекта исследования соответствующей специальной науки и уровнем ее теоретической зрелости.
Применение математических методов в социальных и гуманитарных науках связано с большими трудностями, так как выделение однородного качества и его математическое изучение затруднены тем, что при этом приходится учитывать и такие субъективные факторы, как воля, цели, ценностные ориентировки и мотивации людей. Основная трудность в этом случае состоит в построении качественной теории процессов. Если не учитывать этого, возникает опасность бесплодного увлечения формулами и математическим аппаратом, за которыми перестают видеть реальное содержание изучаемых процессов.
Фактически речь идет об опасности позитивистского, точнее, сциентистского подхода к сложнейшим, многофакторным явлениям социального, а следовательно, и педагогического, порядка. На несостоятельность попыток применять методы точных наук без учета специфики объектов такого применения указывают многие крупные ученые. Полезно привести некоторые их высказывания по этому поводу. Академик Ю.А.Митропольский отмечает: «Применение математики к другим наукам имеет смысл только в единении с глубокой теорией конкретного явления. Об этом важно помнить, чтобы не сбиваться на простую игру в формулы, за которой не стоит никакого реального содержания» [14. С. 14]. И.Грекова пишет в статье о прикладной математике: «Надо прямо смотреть в глаза фактам и признать, что применение математических методов не полезно, а вредно до тех пор, пока явление не освоено на гуманитарном уровне» [6. С. 113]. Не менее резко выступают против подобной практики академики А.Д.Александров и А.Н.Крылов. Первый из них утверждает, что математика должна основываться на конкретном анализе явления, иначе она может оказаться беспочвенной, ничему не соответствующей. А.Н.Крылов сравнивает математику с мельницей. Какое зерно насыплешь, – говорит он, – такую муку и получишь. Если жернова математического метода применить к глупости, то получится глупость, как правило, еще большая.
Из-за склонности ряда учёных к абсолютизации математических методов и непродуманному введению их в научный обиход педагогики в свое время оказался скомпрометированным в этой науке метод и само понятие моделирования, которое понималось только как математическое или кибернетическое. На самом же деле любое теоретическое представление, сложившееся в результате наблюдений, экспериментов и применения аналитических методов, есть качественная модель (модель-представление) (см. [20. С. 69], [5]).
Выступая как один из мнемонических приемов в процессе профессиональной подготовки учителей, преждевременная формализация способна спутать представления о педагогических явлениях, а в сознании изучающих педагогику – утвердить стереотипы, применяемые как готовое знание, без самостоятельного осмысления. Предпринимаются попытки выразить математическими формулами характеристики тех или иных качеств личности и бесконечно сложный процесс ее развития. Случается, что ради «математизации» предлагают втиснуть в формулу и даже перемножать и складывать такие явно не подходящие для этого реалии, как активность, разумность, совесть и т.п.
То, что именно специалисты высшей квалификации по естественно-математическим дисциплинам возражают против перегибов сциентистского толка, не случайно. Они яснее видят границы и возможности применения методов наук. которые они творчески разрабатывают.
Социально-гуманитарное знание – особое. Специфика педагогики по сравнению с естественнонаучными дисциплинами отчетливо проявляется в разработке ею норм деятельности как моделей должного поведения и деятельности. Именно в рамках этой науки происходит соединение трех видов знания – эмпирического, теоретического и отсутствующего в «точных» науках нормативного. Понятно, что такое объединение целесообразно осуществлять в рамках целостной научной дисциплины. Поскольку это очевидно пока еще не для всех, остановимся на специфике социально-гуманитарного знания и соответствующих научных дисциплин подробнее.
Естественнонаучные теории и теории практической деятельности, например, образовательной, радикально различаются по своему характеру», – отмечает П.Хёрст [31. Р. 40]. Дж. Брунер приписывает теории обучения нормативную (prescriptive) функцию [27. Р. 37-40].
Вспомним не очень давнее прошлое. Б.Б.Комаровский еще в 193 0-х гг. возражал против попыток характеризовать педагогику односторонним образом только как теоретическую или только как прикладную науку. П.Н.Груздев указывал на сочетание категорий сущего и должного в педагогике, которое в данной книге представлено как взаимосвязь двух функций педагогики – научно-теоретической и конструктивно-технической. По сути, такое же сочетание имел в виду и Э.Г.Юдин, совмещая в рамках другой специальной дисциплины – методологии науки – дескриптивный и нормативный анализ и соответствующие виды знания. Дескриптивное методологическое знание – это знание о структуре научного-знания, о закономерностях научного познания, а прескриптивное (нормативное) знание, прямо направленное на регуляцию деятельности, представлено в виде рекомендаций и правил осуществления научной деятельности [24. С. 40].
Сессия Всесоюзного семинара по методологии педагогики в 1970 году пришла к согласованному выводу, что педагогика, заимствуя некоторые идеи из других наук, опирается, прежде всего, на свои теоретические исследования: она изучает учебно-воспитательный процесс как он объективно протекает в жизни, и на этой основе создает свои системы воздействия.
Когда идет речь о совмещении теоретического и нормативного, имеется в виду практико-ориентированная наука, в самом предмете которой, по словам известного методолога науки А.Ф.Зотова, наряду с наличными характеристиками объектной области отражаются также возможности ее изменения и преобразования (см.: [9. С. 115]).
Педагогика, эдукология и морская свинка. В основу некоторых концептуальных построений в зарубежных исследованиях образования положена еще одна ветвь позитивизма – «лингвистическая философия», или «философия лингвистического анализа». Сторонники этого направления, пытаясь решать все проблемы на уровне обыденного сознания, призывают заняться описанием фактического употребления языка в повседневных ситуациях, тщательным выявлением и кропотливым описанием многообразных контекстов словоупотреблений. Один из сторонников такого подхода П.Хёрст считает, что основой разработки принципов педагогической деятельности должен быть анализ повседневной речи учителей. Авторы упомянутого выше пособия по философии образования пишут о полемике, которая в свое время шла вокруг вопроса об этимологии английского слова education. Решение вопроса о сущности педагогической деятельности ставилось в зависимость от того, происходит ли этот термин от латинского educere или же от educare. Первое означает помощь ребенку в развитии качеств личности, принимаемых за врожденные, второе предполагает целенаправленную деятельность по формированию таких качеств и, в связи с этим, педагогическое руководство.
Ознакомление с применением лингвистического анализа в педагогике позволяет сделать выводы для исследовательской работы. Главный из них состоит в том, что, хотя лингвистический анализ понятий, в том числе педагогических, сам по себе является одной из необходимых научных процедур, он не может служить универсальным методом познания. Неправомерно сводить исследовательскую работу к логико-семантическому анализу или к каким-либо иным познавательным действиям, не обусловленным природой изучаемых проблем и той областью науки, к которой они принадлежат.
Здесь уместно заметить, что чрезмерный этимологический пуризм приводит подчас к появлению
