Настройка шрифта В избранное Написать письмо

Книги по психологии 2


Столин В.В. Самосознание личности

          М.: Издательство Московского Унив

          Глава 1. Самосознание и его место в психической организации человекаПроблеме самосознания посвящено немало исследований в отечественной психологии. Эти исследования сконцентрированы в основном вокруг двух групп вопросов. В работах Б.Г.Ананьева [4], Л.И. Божович [21], Л.С. Выготского [29], А.Н. Леонтьева [75], С.Л.Рубинштейна [106], П.Р. Чаматы [137], И.И. Чесноковой [138], Е.В. Шороховой [142] в общетеоретическом и методологическом аспектах проанализирован вопрос о становлении самосознания в контексте более общей проблемы развития личности. В другой группе исследований рассматриваются более специальные вопросы, прежде всего, связанные с особенностями самооценок, их взаимосвязью с оценками окружающих [9; 76; 82; 108; 109]. Исследования А.А. Бодалева по социальной перцепции заострили интерес к вопросу связи познания других людей и самопознания [20; 62; 84; 101; 103]. Немало опубликовано и философско-психологических [47; 69] и собственно философских исследований, в которых проанализированы проблемы, связанные с личностной ответственностью, моральным выбором, моральным самосознанием [36; 114; 131]. Работы И.С.Кона, в которых были удачно синтезированы философские, общеи социально-психологические, историко-культурные аспекты, теоретические вопросы и анализ конкретных экспериментальных данных, открыли многие новые грани этой, пожалуй, одной из старейших проблем в психологии [56; 57]. Зарубежная литература по темам, имеющим отношение к психологии самосознания, чрезвычайно богата – достаточно указать лишь на несколько недавно изданных монографий, снабженных обширнейшей библиографией [190; 223; 235; 238]. Понятия "Я» и самосознания являются также одними из центральных в литературе, посвященной теоретическим и практическим аспектам психотерапии и психологического консультирования [218; 219; 220]. Тем не менее не так давно А.Н.Леонтьев, характеризовавший проблему самосознания как проблему "высокого жизненного значения, венчающую психологию личности", расценивал ее в целом как нерешенную [75, 228], "ускользающую от научно-психологического анализа» [75, 230].

          В чем же, собственно, состоит эта нерешенность, "ускользаемость» проблемы самосознания личности? Чтобы ответить на этот вопрос и тем самым сформулировать как общую проблему, так и более частные цели данного исследования, необходимо вкратце остановиться на тех феноменах, которые создают эмпирическую область исследований, и тех специфических рамках (точнее – научных парадигмах [66]), в которых они изучаются.

          Эмпирическое и теоретическое в выделении феноменов самосознанияПсихологическая реальность, состоящая в том, что человек способен сознательно воспринимать и относиться к самому себе, существует, конечно, до и независимо от научного исследования. Однако всякая попытка описания, а тем более систематизации явлений, относящихся к области самосознания, неизбежно опирается на явное или скрытое, подразумеваемое решение теоретических вопросов, таких, как проблема соотношения сознания и самосознания, сознаваемого и неосознаваемого, личности и самосознания, процесса и его продукта. Так, например, относится ли факт сознательного восприятия человеком его роста к области его самопознания, или именно к сфере восприятия, или к области сознания, можно решить лишь, если теоретически определены и различены восприятие, сознание и самосознание. Сам факт от этого, конечно, не изменится, но от того, будет ли он включен в ту или иную сферу явлений, в конечном счете зависят последующие выводы. Но теоретические знания, в том числе в форме различений и определений, сами базируются на эмпирических фактах. Если бы теорию можно было построить до анализа этих эмпирических явлений, то сам этот анализ уже был бы не нужен.

          Реальная научная практика разрывает, конечно, этот порочный круг. В этой практике те или иные явления включаются в научный анализ или исключаются из него по мере развития теоретических представлений либо как предмет исследования, либо как доказательство или опровержение научных гипотез.

          Проблема возникновения самосознанияНасколько различные феномены выбираются в качестве исходных при анализе самосознания, можно убедиться на примере решения проблемы того, как и когда у ребенка возникает самосознание.

          П.Р.Чамата, специально проанализировавший эту проблему, выделил три точки зрения по этому вопросу [137]. Анализ показывает, что их даже больше, чем три.

          Одна из этих точек зрения, высказанная, в частности, В.М.Бехтеревым, состоит в том, что простейшее самосознание в развитии ребенка предшествует сознанию, т.е. ясным и отчетливым представлениям предметов. Самосознание в его простейшей форме состоит в неясном чувствовании собственного существования [19]. Согласно другой точке зрения, которую в отечественной литературе аргументировали, в частности, Л.С.Выготский [29] и С.Л.Рубинштейн [106], самосознание ребенка есть этап в развитии сознания, подготовленный развитием речи и произвольных движений, ростом самостоятельности, вызванным этим развитием, а также связанными с этими процессами изменениями во взаимоотношениях с окружающими. Речь идет о том этапе в развитии ребенка, когда он овладевает речью и характеризуется попытками самостоятельного действования (2-3 года). П.Р.Чамата, опираясь на идеи И.М.Сеченова [112], А.Галича и А.Потебни [цит. по: 137], противопоставляет первым двум точкам зрения третью – самосознание возникает и развивается одновременно с сознанием. Смысл этой точки зрения, которую ясно сформулировал И.М.Сеченов, сводится к следующему. К ощущениям, вызванным внешними предметами, всегда "примешиваются» ощущения, вызванные собственной активностью организма. Первые – объективны, т.е. отражают внешний мир, вторые – субъективны, они отражают состояние тела – это самоощущения. Ребенок сталкивается с задачей разобщить, диссоциировать эти ощущения, а это, по И.М.Сеченову, и значит осознать их отдельно. Такое осознание оказывается возможным благодаря накоплению опыта активности во внешнем мире. Ребенок находится как бы в естественной экспериментальной ситуации: изменение условий видения, слышания, осязания по-разному влияет на составные части комплексных ощущений, тем самым делается возможной их диссоциация. П.Р.Чамата, развивая дальше эту точку зрения, подчеркивает, что самосознание, как и сознание, возникает не сразу, не с рождения, а по мере овладения собственным телом, "в процессе превращения обычных действий в произвольные действия» [137, 237]. Органы своего тела постепенно осознаются ребенком по мере того, как превращаются в своеобразные "орудия» его деятельности.

          Анализ работ, в том числе уже цитированных авторов, показывает, однако, что фактически предполагается более, чем три возможных объяснения возникновения самосознания. Эти возможности иногда обозначаются как этапы в развитии самосознания, однако без достаточных аргументов того, почему эти этапы являются вехами в развитии одного и того же процесса. Другие авторы эти этапы склонны рассматривать как самостоятельные точки отсчета в развитии самосознания.

          Так, существует представление, согласно которому зарождение самосознания связано уже с внутриутробным развитием; важнейшую роль в этом играют тактильные контакты, подготавливающие чувство ограниченности собственного тела [191]. Хотя почти все авторы подчеркивают значение межперсональных отношений для развития самосознания, механизмы влияния взаимоотношения ребенка со взрослым и соответственно форма, в которой зарождается самосознание, и возраст его возникновения мыслятся различно. Авторы, рассматривающие развитие ребенка в психоаналитической традиции, понимают процесс зарождения самосознания как процесс субъективного отделения от матери; дискомфорт, вызванный теми или иными соматическими процессами, уменьшается у ребенка с появлением матери; соответственно ребенок начинает выделять из остального мира мать, а себя отделять от матери [183]. По данным зарубежных авторов, при хорошем материнском уходе осознание ребенком своей отделенности от матери возникает к концу первого года жизни [200]. Согласно последователям Ч.Кули и Дж.Мида, появление самосознания связано у ребенка с появлением у него способности встать на место другого, усвоить иную перспективу в восприятии и оценке собственных свойств [234]. Согласно другой точке зрения, скорее происходит обратное: ребенок переносит знания, полученные относительно других, на самого себя – в этом процессе и зарождается или оформляется его самосознание [103]. Возникновение самосознания связывается также с выражением в отчетливой форме эмоционального отношения (желаний, чувств) к окружающему. Такой точки зрения придерживался В.Н.Мясищев [89]. Многие советские авторы подчеркивали также значение подросткового и юношеского возраста для развития самосознания, которое Э.Шпрангер считал главным новообразованием этого возраста [21; 29; 75; 106; 144]. Появление сознательного "Я", возникновение рефлексии, сознание своих мотивов, моральные конфликты и нравственная самооценка, интимизация внутренней жизни – вот некоторые феноменальные проявления самосознания в этом возрасте [57]. Этот период считается критическим, переломным или даже периодом собственно возникновения самосознания во всей его целостности. "Периодом возникновения сознательного "Я", – пишет И.С.Кон – как бы постепенно ни формировались отдельные его компоненты, издавна считается подростковый и юношеский возраст» [57, 270].

          Итак, возникновение самосознания связывается с тактильными ощущениями, свойственными человеческому зародышу, с досознательным чувством собственного существования, с проходящим с первых недель жизни процессом дифференциации внешних и внутренних ощущений, с субъективным отделением ребенка от матери, наступающим к концу первого года жизни, с осознанием зарождающейся самостоятельности, обусловленной увеличением произвольности движений и возможностью речевого самовыражения, наступающей к двум-трем годам, с возможностью выразить свое эмоциональное отношение к окружающему, с переносом знаний, сформированных относительно другого человека, на себя самого, происходящим по мере развития социальной перцепции, интеллекта и сознания ребенка, с возникновением эмпатической способности к усвоению чужой точки зрения и оценок окружающих и, наконец, с возникающей интимизацией, рефлексией и нравственной самооценкой, возникающей в подростковом возрасте.

          Является ли истинной лишь одна какая-то точка зрения, или, может быть, речь идет о происхождении различных психических образований, или, наконец, выделенные формы самосознания и периоды их возникновения отражают этапы в его развитии? С тем, чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим еще раз упомянутые и некоторые другие феномены в контексте тех исследовательских парадигм, в которых они приобретают свою содержательную интерпретацию.

          Самоопределение "принятие себя в расчет» в перцептивных двигательных процессахИдеи И.М.Сеченова о диссоциации и последующем синтезе ощущений имеют принципиальное значение для подхода к проблеме более общей, чем проблема самосознания, – к проблеме специфической природы чувственного отражения живыми организмами. Общий смысл этой проблемы можно сформулировать так: процесс отражения живыми организмами в отличие от неживых тел всегда происходит в условиях движения самих воспринимающих систем. При этом в потоке информации часть изменений связана с изменениями во внешних объектах, а другая часть вызвана движением самой воспринимающей системы. Для того чтобы отражение было адекватным, организм должен развить в себе способность отделять в потоке стимуляции то, что является стимульным инвариантом, соответствующим объекту, от того, что привнесено его собственной активностью, и использовать и то и другое для регуляции своего поведения.

          Рассмотрим, к примеру, условия зрительного восприятия. Человек воспринимает стабильный мир, включающий объекты с константными свойствами и ориентацией. Этот мир не исчезает в нашем восприятии, когда поток стимуляции прерывается в результате мигания, он не исчезает, когда глаз "слепнет» в момент особых скачкообразных движений (саккад). При ходьбе, поворотах головы предметы не раскачиваются и не меняют ориентацию, хотя и их изображение на сетчатке глаза меняет ориентацию, размер, яркость. Обученная перцептивная система человека без труда справляется с проблемой выделения изменений в стимуляции, связанных с собственной активностью и с изменениями самих предметов. Это происходит за счет целого ряда специфических перцептивных механизмов. К ним относятся сравнение прогнозируемых результатов изменения ситуации вследствие движений с теми, которые реально наступили, интеграция различных параметров воспринимаемого образа и сенсорной стимуляции по правилам инвариантности [79]. (СНОСКА: Согласно Г.Гельмгольцу и Э.Маху, такой прогноз возможен благодаря учету информации от собственных глазодвигательных команд, хотя и эта точка зрения иногда оспаривается [24].) Так, например, для того, чтобы воспринять величину объекта константной, при ее изменении на сетчатке глаза, субъект должен воспринять пропорциональное изменение в расстоянии от него до объекта, вызванное его приближением (удалением) или приближением (удалением) самого субъекта. В обоих случаях восприятие собственного движения или неподвижности есть условие адекватного восприятия величины объекта [125]. В.Эпштейн, собравший и проанализировавший целый класс таких процессов в зрительном восприятии, вслед за Вудвортсом предложил называть их "процессами принятия в расчет» [165]. Большую роль в выделении и учете собственной активности играет и более общий фактор: формирование имплицитного представления, своего рода неосознаваемой уверенности в существовании и стабильности окружающего предметного мира и субъективное "вписывание» себя в этот мир. Об этом хорошо сказал Н.А.Бернштейн: "Когда мы ходим, поднимаемся по лестнице, поворачиваемся вокруг себя, мы не только знаем, но и ощущаем со всей наглядностью и непосредственностью, что перемещаемся мы, в то время как пространство с наполняющими его предметами неподвижно, хотя и все рецепторы говорят нам обратное. Если можно так выразиться, каждый субъект еще с раннего детства преодолевает для себя эгоцентрическую, птоломеевскую систему мировосприятия, заменяя ее коперниканской» [17, 82]. Эта идея Н.А.Бернштейна развивается в современных исследованиях [24]. Можно сказать, что любой акт восприятия предполагает перцептивное самовыделение и субъективное пространственно локализованное присутствие воспринимающего.

          Отметим, что подобные характеристики восприятия присущи и животным, по крайней мере высшим. Об этом свидетельствуют как уже сам факт высокоразвитых сенсомоторных координации (они были бы невозможны, если бы животное не умело отделять, а затем синтезировать информацию о внешнем мире и о состоянии и положении собственного тела и его органов), так и более специальные факты, такие, как явление константности у животных. Б.М.Величковский обсуждает существование двух систем зрения [24, 240]. Одна из них связана с восприятием окружающего пространства, другая – с анализом деталей объектов в ограниченной пространственной области. Как показывают эксперименты А.Хейна [цит. по: 24, 240], котята, которым в течение первых двух месяцев жизни надевали специальный воротник, не позволяющий им видеть собственное тело и большую часть окружения, после снятия депривационного устройства выявили нарушения в пространственной ориентации и так и остались функционально слепыми.

          Сказанное по отношению к зрительному восприятию справедливо и в отношении других сенсорных модальностей, а также и по отношению к двигательной активности. Живое тело, как и всякое физическое тело, обладает механическими характеристиками и подчиняется физическим законам; оно также подчиняется телесным возможностям, биомеханике. В процессе своей двигательной активности живое тело подчиняет движение также и двигательной задаче. Обсуждая эту проблему и ее решение в рамках концепции Н.А.Бернштейна, А.В.Запорожец и В.П.Зинченко отмечают: "Задача построения движения в уникальной реальной предметной ситуации является фантастической по своей сложности. Чтобы решить ее, тело, обладающее психикой, вынуждено каким-то путем постичь сложную физику конкретной предметной ситуации и согласовать ее с телесной биомеханикой» [41, 73]. Согласно представлениям Н. А. Бернштейна, одним из ключевых моментов двигательной активности является знание организма о состоянии периферического двигательного аппарата [18]. Без этих знаний (сенсорной информации) команды из центральных звеньев нервной системы о производстве движений оказываются принципиально неэффективными. Взаимодействие эффекторного и сенсорного звеньев в процессе управления движениями получило отражение в понятии рефлекторного кольца. Отметим, что положения, развитые Н. А. Бернштейном, относятся не только к человеку, но и к позвоночным животным вообще.

          Самовыделение организма происходит не только в рамках восприятия внешних объектов и построения движений. Это самовыделение выступает и в форме ощущений, отражающих функциональное состояние отдельных органов, в том числе внутренних (интероцепция), а также в форме болевых ощущений.

          Схема тела и самочувствиеУчет перцептивных следствий, наступающих в результате собственной двигательной активности, учет положения тела и его органов в пространстве, учет функционального состояния органов происходит постоянно. На уровне организма как целого возникают и формируются особые интегральные образования, облегчающие организму интерпретацию сведений о нем самом.

          На основе информации о положении тела и его частей в пространстве (проприоцепция) и состоянии движения органов (кинестезия) формируется схема тела – "субъективный образ взаимного положения и состояния движения частей тела в пространстве» [25, 212]. Как показывают исследования, схема тела простирается дальше физических границ тела и включает предметы, долго находящиеся с ним в контакте, например одежду [25]. Схема тела – психическое образование, она может включать и элементы, физически отсутствующие, как, например, в случае образования "фантомной конечности» при хирургических ампутациях. Роль схемы тела не в том, чтобы отражать текущее пространственное положение организма и его частей, а в том, чтобы быть эталоном для сравнения поступающей информации с тем, что должно быть, и тем самым облегчать организацию движений [25, 213].

          На основе информации от интероцепторов, отражающих состояние внутренних органов и внутренней среды, возникают ощущения, диффузно отражающие общее состояние организма – "эмоционально окрашенное впечатление комфорта или дискомфорта, напряжения или разрядки, беспокойства или успокоения» [25, 47]. Эти ощущения формируют то, что можно назвать самочувствием организма. Определенный вклад в самочувствие вносят, по-видимому, и болевая, и температурная чувствительности. X.Хед обнаружил, что наряду с генетически поздней и более совершенной эпикритической чувствительностью существует также и примитивная и генетически ранняя протопатическая чувствительность. Если первая позволяет локализовать объект в пространстве, то "протопатические ощущения не дают точной локализации ни во внешнем пространстве, ни в пространстве тела. Их характеризует постоянная аффективная окрашенность, они отражают скорее субъективные состояния, чем объективные процессы» [25, 51].

          Итак, можно констатировать, что феномены выделения и принятия в расчет собственной активности, формирования схемы тела и явление самочувствия характеризуют широкий класс живых организмов, составляют существеннейший момент самой их активности.

          Сознаваемость психических процессовСамая общая характеристика сознаваемости (сознательности) психических процессов состоит в констатации двух феноменов: 1) человек может осознать то, что он воспринимает, то, что он вспоминает, о чем мыслит, к чему внимателен, какую эмоцию испытывает; 2) человек может осознать, что именно он воспринимает, вспоминает, мыслит, внимателен, чувствует. Отметим, что сознаваемость психических процессов не означает ни то, что человек всегда сознает содержимое своего восприятия, мышления, памяти, внимания, ни то, что он всегда сознает себя в этом процессе. Речь идет лишь о том, что человек может осознать себя в этом процессе.

          Как известно, философия Р.Декарта исходила из факта сознания себя субъектом в процессе его мышления, восприятия и т.д. как из первичного, далее не разложимого, самоочевидного постулата. Для современной психологии, однако, сам этот факт нуждается в анализе. Такой анализ может быть произведен относительно любого психического процесса, мы остановимся лишь на восприятии, чтобы иметь возможность выявить отношение феномена сознательности психических процессов к обсуждавшимся выше феноменам самовыделения и "принятия в расчет» самого себя в актах перцепции и движения.

          Рассмотрим с этой точки зрения ситуацию восприятия, впервые систематически описанную Г.Страттоном [232]. Эта ситуация возникает в результате ношения специальных оптических приспособлений, инвертирующих изображение на сетчатке относительно вертикальной оси, вследствие чего видимый мир "переворачивается вверх ногами". Многими исследователями было установлено наличие адаптации к таким искажениям: несмотря на инвертирующие приспособления, испытуемые обучались не только ходить, но и ездить на велосипеде и фехтовать. Однако выявление того, что происходит с восприятием испытуемых, иными словами – в чем состоит механизм адаптации к инверсии поля зрения, составило трудную проблему [77; 80].

          Выше мы специально подчеркивали, что феномены самовыделения и "принятия себя в расчет» в перцептивных и двигательных актах характеризуют не только человека, но и животных. Как же обстоит дело с адаптацией к инверсии поля зрения у животных? Интересные данные на этот счет приводит Дж.Фоли, который исследовал поведение макак при ношении ими инвертирующих линз [168]. Оказалось, что в первые минуты после инверсии поля зрения обезьяна совершает несколько неверно ориентированных движений, после чего впадает в состояние, напоминающее коматозное (животное не совершает никаких движений), которое длится 5-6 дней. Впоследствии обезьяна начинает реагировать, но лишь на очень сильные раздражители, большую честь времени продолжая оставаться в неподвижности. Таким образом, даже такие высокоорганизованные животные не могут адаптироваться к инверсии поля зрения. Почему же так происходит?

          Ответ кроется в той особой характеристике зрительных образов, которую мы обозначили как сознаваемость. Человек способен отделить себя от своих зрительных образов, потому что он сознает, что мир существует независимо от него, но воспринимается им посредством его образов. Животное не сознает, что воспринимаемое им обязано своим феноменальным существованием его психическим процессам, оно не может отделить существование мира от образа этого мира. Для животного мир и образ мира – одно и то же. Вспомним известное высказывание К. Маркса: "Животное непосредственно тождественно со своей жизнедеятельностью. Оно не отличает себя от своей жизнедеятельности. Оно есть эта жизнедеятельность. Человек же делает самое свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего сознания. Его жизнедеятельность – сознательная. Это не есть такая определенность, с которой он непосредственно сливается воедино» [1, 565]. Поэтому-то для обезьяны ее перевернутый "вверх ногами» образ мира равносилен перевернутости самого мира. Обезьяна не использует информацию, имеющуюся в этом новом образе, и для нее инверсия равносильна потере зрения. Человек использует эту информацию, как же он это делает?

          Ответу на этот вопрос был посвящен цикл исследований А.Д.Логвиненко [77; 78; 80]. Он обратил внимание на особое качество инвертированного зрения. Испытуемые научаются правильно действовать в мире, несмотря на инверсию поля зрения, и не замечают эту инверсию. Однако они замечают видимую перевернутость мира, когда экспериментатор специально обращает их внимание на ориентацию объектов. Испытуемые научались действовать в мире на основе инвертированных образов и не сознавать их конфликтующую с реальностью ориентацию. В некоторых исследованиях, также как. в исследовании А.Д.Логвиненко, была описана стадия полной перцептивной адаптации, состоящей не только в правильном действовании, но и в восприятии объектов в их нормальной ориентации вопреки искажающему действию оптического устройства. А.Д.Логвиненко описывает механизм такой адаптации, как построение "особой виртуальной позиции наблюдателя, из которой оптическое поле перцептивно "осмысливается» как пространство нормальной ориентации» [77, 252]. Другими словами, адаптация к инверсии происходит не в форме реинверсии видимого поля с "головы на ноги", а в форме мысленного переворачивания самого себя "с ног на голову", так что видимые объекты благодаря смене позиции наблюдателя вновь приобретают правильную ориентацию. Автор при этом подчеркивает, что инвертируется не схема тела целиком, т.е. человек не в буквальном смысле воспринимает себя "вверх ногами", но лишь точка зрения, оптическая позиция, которая как бы выносится из тела. При этом испытуемый в опыте А.Д.Логвиненко сознавал как свою виртуальную, так и реальную позицию и, более того, – мог относительно произвольно переходить от одной воспринимаемой ориентации к другой.

          В цикле исследований [79; 118; 121] мы сформулировали ряд положений, относящихся как к восприятию в условиях оптических искажений, так и к человеческим сознательным образам вообще. Эти положения опираются на психологическую характеристику сознания, данную А.Н.Леонтьевым, который специально подчеркивал, что сознание не есть бесструктурный "луч света", освещающий чувственные впечатления [74]. Сознание имеет свое собственное психологическое строение, раскрываемое через единство трех составляющих: чувственной ткани (ощущении), значений и личностных смыслов [75]. Применительно к обсуждаемой проблеме, т.е. к проблеме специфики сознательных образов, можно так сформулировать эти выдвинутые ранее положения.

          Главной особенностью человеческих сознательных зрительных образов является их принципиальная расщепляемость. В своих образах, в актах восприятия вообще, человек может выделять то, что он видит (предметное содержание, реально стоящее за образом), и то, через что (как, с помощью каких зримых характеристик, признаков) он видит, и свою позицию как наблюдателя, связанную со схемой тела. Именно эта расщепляемость проявилась в опытах с инвертированным зрением: испытуемая сначала "расщепила» видимое поле (перевернутое) и нормально ориентированный, реально существующий мир, видимый сквозь инвертированное зрительное поле, что позволило испытуемой действовать в мире, несмотря на его видимую перевернутость, и не впадать в коматозное состояние, как это произошло с обезьянами в экспериментах Дж.Фоли. Затем испытуемая проводит дальнейшее расщепление: свою позицию наблюдателя она отделяет от схемы тела и привязанной к схеме тела инвертированной ориентации зрительного поля и вырабатывает виртуальную позицию, которая позволяет осмыслить, перцептивно освоить новую ориентацию зрительного поля.

          Конечно, инвертированное зрение – особая, исключительная ситуация. Однако подобные явления в менее драматической форме происходят очень часто в нормальных ситуациях. Так, близорукий человек без труда понимает, что размытость воспринимаемого не есть свойство объекта, но есть лишь свойство его образа, вызванное особенностями его зрения. Потеря пространственности в темноте не воспринимается нами как утрата пространственности реального мира, мы относим ее к условиям нашего наблюдения. Эта особенность нашего восприятия хорошо фиксируется в языке. Такие обороты, как "я вижу смутно, неотчетливо, расплывчато, у меня двоится в глазах» и т.д., прямо указывают на это сознательное разъединение того, что воспринимается, и того, как воспринимается, – реально существующего мира и способа и условий его восприятия. Иное дело, если человек говорит: "Предо мной предстало нечто смутное, неотчетливое, расплывчатое, двоящееся". Здесь те же самые характеристики относятся уже не к образу восприятия, а к самому воспринимаемому объекту. Человек может также расщеплять свои образы не только по параметру "значение – чувственная ткань", но и внутри его семантической структуры. Так, мы воспринимаем человеческое лицо как молодое – старое, мужское – женское, веселое – грустное, и это есть содержание восприятия, которому соответствует перцептивная форма (зрительные признаки), например, характеристики контура (овал лица), особенности кожного покрова (наличие морщин), мимические характеристики и т.д. Но перцептивная форма сама является содержанием, которому соответствуют свои признаки (особые характеристики распределения яркости). Такое поуровневое строение образа является как предпосылкой зрительных ошибок, так и предпосылкой возможности их исправления. Так, допустим, мы восприняли лицо, как лицо пожилого человека, но затем увидели, что это молодое лицо. Какой-то из использованных нами признаков для выявления содержания молодое – старое оказался в данном случае ложным, и эту ложность можно обнаружить, лишь отделив признак от того содержания, чьим признаком он является. При особом заболевании – зрительной агнозии на лица, наступающем вследствие правосторонних затылочных поражений, эта хорошо скоординированная семантическая система нарушается, больной видит отдельные детали лица: нос, глаза, очки и т.д., но не видит все лицо в целом, не узнает близких, самого себя в зеркале и использует для опознания человека дополнительную информацию-голос, одежду, иногда прическу, очки [55]. В случае агнозии, следовательно, принципиальная семантическая расщепляемость зрительных сознательных образов превращается в их патологическую расщепленность. Отметим также, что и способность видеть предметы как бы выходя за рамки собственного тела, т.е. с иной, мыслимой, виртуальной позиции, не является, по-видимому, характеристикой лишь инвертированного зрения. Такой способностью обладают, по крайней мере, некоторые художники.

          Принципиальная расщепляемость сознательных образов – их важнейшая характеристика как сознательных, но это их Производное качество. В. его основе лежат две другие характеристики.

          Первая из таких характеристик – это значимость, семантическая насыщенность зрительных образов. Семантика зрительных образов (как и человеческая семантика вообще) соотносит конкретные воспринимаемые явления не только с прошлым опытом восприятии данного конкретного индивида, но и с усвоенным им культурным наследием, выражающимся в его мировосприятии в целом, понимании природы вещей, владении целой системой значений, имеющих амодальную природу. Благодаря этому образ у человека всегда несет в себе содержание, выходящее за рамки его актуального или прошлого сенсорного опыта.

          Вторая базисная характеристика зрительных образов состоит в том, что эти образы соотнесены не только с активным, действующим субъектом, но и предполагают его удвоение в виде появления "феноменального "Я". Феномены, рассмотренные в предыдущем разделе, характеризовали способ существования активного субъекта. Таким субъектом является всякий достаточно развитый живой организм. Самовыделение и "принятие себя в расчет» необходимо для существования организма, и соответственно существование этих феноменов предполагает активного субъекта. Однако эти феномены не предполагают и не привносят никакого удвоения субъекта в виде появления особого психического образования – его феноменального "Я". Напротив, сознательные психические образы предполагают такое удвоение – субъект может отнестись к ним как к его образам, а следовательно, и отделить их от себя. Тот, кто видит, понимает, относится – это реальный, действующий материальный субъект, обладающий психикой, но чтобы ему отнестись к образам внешнего мира не как к вещам, а именно как к его образам, он должен осознать себя, выделить свое феноменальное "Я".

          Теперь можно провести границу между феноменами самовыделения и "принятия себя в расчет» в актах восприятия и движения (и соответствующих психических образований – схемы тела и самочувствия), с одной стороны, и феномена сознаваемости психических процессов – с другой.

          Первые получают свою содержательную интерпретацию в рамках научной парадигмы "организм – среда". Являясь психическими, эти феномены отражают важнейшую черту активности живых организмов. Для самой жизнедеятельности этих организмов необходима обратная связь, информация о характере их активности. Однако использование этой информации не предполагает существования особого психического образования в виде феноменального "Я", зато предполагает формирование схемы тела и учета самочувствия. Эти психические образования, однако, не составляют "Я", они встроены непосредственно в психическую структуру организма. Можно сказать, что схема тела и самочувствие являются аналогами "Я» на уровне организма, так же как процессы самовыделения и "принятия себя в расчет» в актах перцепции и движения есть аналоги процесса самосознания.

          Сознаваемость психических процессов раскрывается в рамках иной парадигмы: "индивид-вид". Вид, к которому принадлежит каждый конкретный человеческий индивид, как известно, характеризуется прежде всего не биологическими особенностями, а специфической социальной организацией, коллективным трудом, порождающим речь и сознание. Сознаваемость психических процессов предполагает проникновение выработанных в историческом процессе и усвоенных человеком значений в саму структуру этих процессов, в структуру человеческих образов. Сознательность психических образов является также следствием "удвоения» субъекта – появления его феноменального "Я". Психологически сознательность чувственных образов обеспечивается возможностью их феноменального расщепления: выделения того, что воспринимается и как воспринимается, а также отделения "Я» от воспринимаемого предмета и образа восприятия.

          Сознательность чувственных образов, как и сознаваемость психических процессов вообще – производная их характеристика. Сознательность образов производна от развития сознания и самосознания. Сознательность образов следствие расширения сферы осознаваемого, общий механизм которого разработан А.Н.Леонтьевым [74]. Первоначально осознается цель действия – именно потому, что значение цели часто выходит за рамки чувственно воспринимаемых качеств. Это значение кроется в системе отношений между индивидами участниками коллективного труда, или, более широко, членами одного общества. Возможная "невидимость", "неосязаемость» достоинств цели, ее полезности для субъекта и требует ее осознания в качестве цели, предполагающего сознание своей связи с другими людьми. Условия, в которых достигаются цели, осознаются по мере того, как они требуют дополнительных волевых усилий, т.е. по мере того, как они сами становятся целями. Аналогичный процесс происходит и в развитии сознательного восприятия человека. Первоначально сознается лишь предметное содержание образа, т.е. воспринимаемый предмет, на который направляется активность ребенка. Лишь в ситуации, когда те или иные субъективные условия мешают этому восприятию, начинают осознаваться сами эти условия и тот факт, что предмет и его образ не одно и то же.

          Также вторичным является присутствие "Я» в психических процессах. Первоначально выделение "Я» должно быть подготовлено деятельностью и общением ребенка, оно должно стать необходимым для его общения и его деятельности.

          Действующее "я» и рефлексивное "я"Прежде чем продолжить обсуждение феноменов самосознания, необходимо более строго ввести еще одно различение, которое лежит в центре проблемы самосознания. Как мы старались показать, обратная связь о собственной активности, предполагающая самовыделение и учет тех или иных сторон этой активности, есть существеннейшая характеристика живых организмов. В процессе жизнедеятельности у организма формируется некоторое стабильное психическое образование-образ самого себя (схема тела), позволяющий ему более адекватно и эффективно действовать. Ясно, что действует, живет не схема тела, а тело, отразившее себя в своей схеме. Сходным образом можно рассуждать и применительно к человеческому индивиду, сущность которого кроется в его социальных, а не биологических отношениях. Человек действует, и, действуя, он неизбежно должен познавать себя так же, как он познает свое окружение. Это действование становится в той мере возможным и в той мере человеческим, в какой у индивида формируется адекватный его общественному и деятельному способу существования образ самого себя. Так же как и относительно схемы тела, можно утверждать, что действует не человеческий образ самого себя, не его феноменальное "Я", а субъект, наделенный феноменальным "Я", с помощью этого феноменального "Я". Сходство схемы тела и феноменального "Я» – это сходство их функций. Они различны в той мере, в какой человек как биологический организм отличается от человека как социального существа. Ясно, что феноменальное "Я» возникает не сразу, не автоматически с рождением человека, а в сложном процессе развития самого субъекта. Процесс развития самого субъекта, рассмотренный под углом зрения возникновения его феноменального "Я", обладающего важными функциями в деятельности субъекта, и есть процесс развития его самосознания.

          Вышеизложенное представляется чем-то простым и само собой разумеющимся. Действительно, различение "Я» как субъекта активности и как объекта самопознания традиционно для философского мышления и усвоено психологией. В психологический обиход это различение, было введено У.Джемсом в виде различения "чистого Я» (познающего) и эмпирического. "Я» (познаваемого) [34]. Однако в самом этом различении кроются по крайней мере две проблемы. Одна из них – это относительность самого различения, о чем писал уже Джемс. С его точки зрения, эмпирическое и чистое "Я» – две стороны самосознания, а не две особые сущности, и следует с самого начала признать их тождество. (Иначе мы возвращаемся к представлению о гомункулюсе – маленьком человечке, сидящем в мозгу.) И.С.Кон, недавно вновь обратившийся к этой проблеме, пишет о растущем понимании относительности различий между действующим и рефлексивным "Я» как об одной из главных тенденций в современных исследованиях [56, 26]. Вторая проблема состоит в том, как понимать действующее "Я» как субъекта мысли, чувства, короче – как субъекта психических процессов или как субъекта жизнедеятельности, происходящей в предметном мире. У.Джемс, следуя идеалистической философской традиции, постулировал первое, однако в конкретном описании эмпирического "Я» фактически вышел за пределы сознания [33, 60] и обратился к анализу активности реального социального субъекта и к тем формам этой активности, которые порождают его самосознание, его эмпирическое "Я". (Конечно, в качестве "модели» такого субъекта он представлял типичного члена современного ему буржуазного общества.)

          Ниже мы не будем пользоваться термином "действующее Я", употребляя вместо него термин "субъект» или "человек", а если речь идет о той или иной специфической активности субъекта – то "организм", "индивид» или "личность".

          Феномены самосознания, таким образом, могут касаться того, как в процессе развития активности субъекта возникает и в дальнейшем развивается самосознание, как структурируется феноменальное "Я", как самосознание используется в активности субъекта и влияет на нее.

          Имея в виду социального субъекта, можно условно выделить три группы феноменов: 1) феномены субъективного уподобления и дифференциации; 2) феномены самопознания и структурации феноменального "Я"; 3) феномены, в которых проявляются функции самосознания в деятельности, общении и развитии индивида.

          Глава 2 Уровни и единицы самосознанияСтадии или уровни?Эмпирические исследования развития самосознания ребенка показывают, что это развитие проходит ряд стадий, или фаз. Так, В.С.Мерлин выделяет четыре таких фазы: "сознание тождественности» (первый год жизни) – при этом происходит то, что мы обозначили как самовыделение и принятие себя в расчет; "сознание Я» (появляется к двум-трем годам), связанное с осознанием себя как субъекта деятельности; осознание своих психических свойств, происходящее в результате обобщения данных самонаблюдения, и фазу социально-нравственной самооценки, возникающей в юношеском возрасте [86]. На временной оси можно было бы также разместить и другие феномены, которые мы обсуждали в предыдущей главе: осознание своих психических процессов, принятие точки зрения другого на себя, усвоение мнения других о себе, формирование стандартов и уровня притязаний, развитие самоконтроля, "отделение» от матери и формирование семейной идентичности и самоидентичности, сознание половой и ролевых принадлежностей, сознание себя в системе ценностей, идентификация с родителями, формирование представлений о своем будущем, прошлом и настоящем, различные формы саморегуляции. Однако выявление временной последовательности еще не означает, что одна фаза закономерно следует из другой, что существует какая-то общая логика процесса развития, которая "кристаллизуется» затем в сформированной структуре. Стадии, или фазы, в этом смысле означают лишь локализованные во времени вехи становления тех или иных важных процессов. Ясно, что в различные исторические эпохи, в разных культурах эти фазы могут быть смещены относительно друг друга, а то и сами процессы принимать существенно иную форму.

          Понятие уровней в том смысле, в котором мы будем его употреблять в дальнейшем, предполагает: а) каждый из уровней развития того или иного процесса или структуры является необходимым для последующего; б) каждый из уровней развития имеет свою собственную "природу", т.е. образован существенно различными связями, отношениями, опосредованиями; в) каждый из нижележащих уровней до определенной степени является условием развития вышележащего; г) вышележащий уровень управляет нижележащим; д) имманентное развитие каждого уровня не прекращается с развитием вышележащего.

          Применительно к самосознанию идея уровней высказывалась неоднократно, хотя и не "разворачивалась» в полном объеме, т.е. в соответствии с перечисленными выше существенными признаками уровневой организации.

          И.И.Чеснокова предлагает различать два уровня самосознания по критерию тех рамок, в которых происходит соотнесение знаний о себе. На первом уровне такое соотнесение происходит в рамках сопоставления "Я» и "другого человека". Сначала некоторое качество воспринимается и понижается в другом человеке, а затем оно переносится на себя. Соответствующими внутренними приемами самопознания являются преимущественно самовосприятие и самонаблюдение. На втором уровне соотнесение знаний о себе происходит в процессе аутокоммуникации, т.е. в рамках "Я и Я". Человек оперирует "уже готовыми знаниями о себе, в какой-то степени уже сформированными, полученными в разное время, в разных ситуациях". В качестве специфического внутреннего приема самопознания указываются самоанализ и самоосмысление. На этом втором уровне человек соотносит свое поведение с той мотивацией, которую он реализует. Оцениваются и сами мотивы с точки зрения общественных и внутренних требований. Высшего развития самосознание на этом втором уровне достигает при формировании жизненных планов и целей, жизненной философии в целом, своей общественной ценности, собственного достоинства [138, 95-100].

          И.С.Кон несколько иначе формулирует уровневую концепцию образа "Я» [57]. Основания для этой концепции И.С.Кон находит в теории диспозиционной регуляции социального поведения В.А.Ядова [146]. В целом образ "Я» понимался как установочная система; установки обладают тремя компонентами: когнитивным, аффективным и производным от первых двух поведенческим (готовность к.действиям в отношении объекта). Нижний уровень образа "Я» "составляют неосознанные, представленные только в переживании установки, традиционно ассоциирующиеся в психологии с "самочувствием» и эмоциональным отношением к себе; выше расположены осознание и самооценка отдельных свойств и качеств; затем эти частные самооценки складываются в относительно целостный образ; и наконец, сам этот образ "Я» вписывается в общую систему ценностных ориентации личности, связанных с осознанием ею целей своей жизнедеятельности и средств, необходимых для достижения этих целей» [57, 72-73].

          И.С.Кон специально подчеркивает функциональную взаимосвязь и одновременно автономию уровней образа "Я", тот факт, что "высший уровень, меняя значение и удельный вес низших уровней иерархии "Я", не уничтожает их относительной автономии, так что между ними могут возникать противоречия и конфликты» [57, 74].

          В идеях, высказанных обоими цитированными авторами, многое представляется нам вплотную подводящим к решению проблемы теоретической интеграции знаний о процессах самосознания и близким нашим собственным взглядам, развернутым ниже. Это касается и тезиса о том, что самочувствие характеризует "нижний этаж» "Я-образа", и тезиса о смене "рамок» соотнесения знаний о себе как критерия изменения самосознания, и положения о том, что осознание мотивов и смысла жизни, так же как вписывание "Я-образа» в общую систему ценностных ориентации личности, характеризует высший уровень самосознания. Идея уровневого строения в цитированных работах, однако, лишь намечена. Остается неясным, почему в одном случае выделено только два, а в другом – четыре уровня. Уровни выделены на основе специфических различий в самих психологических процессах и структурах самосознания (специфика процесса соотнесения знаний о себе в одном случае и уровень сформированности и обобщенности установки – в другом), и остается неясным, какие именно различия в жизнедеятельности субъекта обеспечили развитие и автономное существование каждого из уровней в целостной системе и насколько принципиальны эти различия.

          Более детально разработанную уровневую концепцию развития не только самосознания, но и личности в целом предложил Э.Эриксон [166]. Центральным моментом концепции Э.Эриксона является представление о психосоциальной идентичности как итоговом, интегрирующем свойстве личности. Личность в своем развитии проходит ряд стадий, которые, по крайней мере частично, могут быть поняты именно как уровни. Каждая стадия характеризуется появлением новообразований, определенных условиями общения индивида с его социальным окружением и его готовностью к тому или другому типу общения. Появление новообразования рассматривается как решение некоторого потенциального противоречия, дилеммы развития, как выбор из двух возможностей, одна из которых ведет к прогрессу, а другая – к регрессу личности. Приобретения на каждой из стадий касаются, в частности, и самосознания в том понимании, которое развивается в данной монографии. Коснемся кратко содержания первых пяти (из восьми) стадий развития.

          На первой стадии "базальное доверие – базальное недоверие", характерной интенсивным созреванием сенсорных систем и тотальной зависимостью от взрослых, вырабатывается "чувство хорошести» жизни, формируется чувственное представление о мире как предсказуемом и вызывающем доверие месте (первые два года жизни). Это чувство доверия позднее становится основой самоуверенности – чувства доверия к самому себе. Эта стадия дает возможность идентифицироваться с образами родителей.

          Вторая стадия "автономия – стыд и сомнение» связана с созреванием мышечно-двигательной системы, развитием навыков ходьбы и речи и расширением требований со стороны взрослых. Трех-четырехлетний ребенок получает возможность в большей степени заботиться о себе и формировать самоконтроль. Он начинает испытывать потребность в успехе решения тех задач, связанных с самоконтролем, инициатором которых он является. Задача родителей – выработать верный баланс между контролем, ограничениями и предоставлением возможностей для автономии. Этот баланс часто концентрируется вокруг навыков опрятности и туалета. Оптимальным при переходе от первой стадии ко второй является сохранение тепла и интимности при достижении относительной автономии. При благоприятном развитии психологические достижения на этой стадии становятся основой самовыражения и сотрудничества у зрелой личности. При неблагоприятном развитии, которое определяется прежде всего установками родителей на сверхконтроль, сверхопеку и чрезмерную социализацию ребенка, в формирующейся личности закладываются основы чрезмерной осторожности, аспонтанности, постоянных опасений оказаться не па высоте положения. В плане развития идентичности на этой стадии происходит развитие представлений о себе как обладающем возможностью и способностью к движению, действию, прежде всего к ходьбе, бегу.

          Третья стадия – это стадия решения дилеммы "инициатива – чувство вины". В возрасте четырех-семи лет для ребенка характерно бурное развитие интеллекта и расширение границ внешнего мира, в который выходит ребенок, что проявляется, в частности, в многочисленных детских "почему?". Обладая "излишком энергии» и сталкиваясь с новыми волнующими возможностями, ребенок быстро забывает Неудачи и стремится к достижению своих целей. Задача родителей поддержание инициативности ребенка и формирование в нем чувства ответственности. Чрезмерные ограничения, моральные запреты и санкции, отягчающие формирующуюся в этот период совесть ребенка, приводят к развитию у него чувства вины и в зрелый период могут выразиться в таких свойствах личности, как мстительность, страх быть наказанным, самоограничение, самоотрицание. В развитии идентификации также происходит следующий шаг: формируется идентификация с родителем того же пола и собственная половая идентичность. Эриксон рассматривает также ситуацию, описанную Фрейдом как Эдипов комплекс, однако трактует ее не как проявление сексуального влечения, а как ситуацию, определенную отношениями привязанности ребенка ко взрослым. Так, мальчик идентифицируется со своим отцом и в то же время соревнуется с ним из-за привязанности к матери. Однако, если базисное доверие и автономия хорошо развиты, ребенок оказывается способным на основе привязанности к матери сформировать способность быть привязанным к другим людям.

          На четвертой стадии происходит выбор между "трудолюбием и чувством неполноценности". В возрасте, который соответствует младшему школьному возрасту, в любой культуре, как считает Эриксон, происходит подключение ребенка к ее технологической стороне. Этот возраст используется для того, чтобы передать ребенку систематические знания и умения, подготавливающие его к трудовой жизни, и прежде всего навыки и способности, обеспечивающие трудолюбие. В процессе обучения и совместных деятельностей у ребенка появляется возможность идентификации с представителями определенных профессий и вырабатываются представления о разделении труда. – Неудачный исход этой стадии – это формирование чувства неполноценности, неспособности быть наравне с другими людьми. Вместе с тем, если развитие оканчивается на этой стадии, как считает Э.Эриксон, и вся жизнь сосредоточивается па работе, индивид становится конформистом и рабом технологии.

          Пятая стадия характерна дилеммой "идентичность спутанность роли". Овладение физическими и интеллектуальными навыками, физическое взросление так же, как и новые социальные требования, создают базу для новой фазы развития, которая заключается прежде всего в росте самосознания и мировоззрения подростка. По Эриксону, основное содержание этой стадии как раз и состоит в выработке новой идентичности подростка, соответствующей всем этим изменившимся условиям. В плане формирования идентичности подросток должен решить три задачи: 1) получить уверенность, что он тот же самый человек, сохраняющий свое "Я» во времени и в различных интерперсональных ситуациях; 2) получить уверенность, что другие люди воспринимают его как тождественного самому себе во времени и в различных ситуациях; 3) получить уверенность, что другие воспринимают его также, как он воспринимает себя. Эти три задачи ведут к решению более общей – ответу на вопрос: "кто я есть".

          Неудача в решении этих задач ведет к спутанной идентификации и сверхидентификации с различными реальными или воображаемыми индивидами ценой отказа от собственной идентификации, склонности к вовлечению в различные группы, обладающие антисоциальной направленностью.

          В нашей литературе концепция Э.Эриксона получила освещение прежде всего в работе Л.И.Анцыферовой [12], подробно проанализировавшей философские, методологические, социальные и собственно психологические аспекты этой концепции. Мы не будем пересказывать здесь те многочисленные справедливые критические замечания, которые выдвинуты в адрес концепции Э.Эриксона. Остановимся лишь на том недостатке этой концепции, которым, по мнению Л.И.Анцыферовой, является абсолютизация "моментов прерывности процесса развития» – тот факт, что "приобретение каждой стадии оказывается лишенным дальнейшего становления, не преобразующимся под влиянием позднейших новообразований", что развитие понимается как "прибавление одного новообразования к другому, но отнюдь не как изменение организации развивающейся системы".

          "С позиции эпигенетической концепции, – пишет Л.И.Анцыферова, – сложившаяся личность должна представлять собой соединение младенческого доверия к миру с качеством саморегуляции и произвольности, свойственной трехлетнему ребенку, сочетающихся с уровнем компетентности подростка и т.д.» [12, 239].

          Нельзя, конечно же, не согласиться с тем общим положением, что процесс развития идет диалектически, и то, что выступает как завершение, итог одной стадии, должно выступать предпосылкой последующей и, в свою очередь, измениться во вновь образованном целом. Однако, если вспомнить, что развитие социального индивида не есть автономный процесс, что реальным субъектом этого процесса является социальная система, постепенно включающая и развивающая индивида, то положение об известной независимости результатов развития на каждой стадии не покажется уже столь неверным. В самом деле, вступая в новые отношения, развивающийся индивид сталкивается с новыми качествами включающей его социальной системы, предлагающими ему иную мотивацию, иные "технологические образцы» выполнения деятельностей, иное место в структуре человеческих отношений и иных партнеров по общению. Неуспех в развитии при одних условиях включения индивида в социальную систему еще не предрешает исхода развития в ситуации, когда эта система оборачивается к индивиду своими новыми качествами. Так, неудачное младенчество вследствие смерти или болезни матери еще не предрешает исхода развития инициативности ребенка, попавшего позднее в заботливые и любящие руки. Неудачное семейное воспитание в целом еще не предрешает мировоззрения личности и ее сознательной жизненной позиции, которая формируется уже под влиянием более широкого социального целого.

          Концепция Э.Эриксона утверждает также, что результаты развития каждой стадии не только специфичны благодаря особенностям взаимодействия ребенка со своим окружением на каждой стадии, но и качественно своеобразны и сохраняются в той или иной форме в зрелой личности. Этому положению можно найти подтверждение и в работах советских авторов. Так, в частности, А.В.Запорожец утверждает, что "раннее неблагополучие аффективных взаимоотношений с близкими, взрослыми и сверстниками или дефектность эмоционального общения с окружающими создает опасность нарушения последующего хода формирования личности и может привести, например, к тому, что ребенок, став взрослым, даже при условии достижения высокого уровня интеллектуального развития окажется человеком сухим и черствым, неспособным вчувствоваться в радости и печали других людей, устанавливать с ними теплые, дружеские взаимоотношения» [40, 261-262].

          И далее автор так суммирует свою позицию:

          "Возникающие на ранних возрастных ступенях психологические новообразования имеют непреходящее, "абсолютное» значение для всестороннего развития индивида, вносят свой особый неповторимый вклада формирование человеческой личности» [40, 262].

          Э.Эриксон как раз и попытался выделить такие абсолютные, непреходящие вклады в развитие личности, создаваемые на различных этапах этого развития.

          В теории развития Э.Эриксона выражено и еще несколько идей, близких советской психологии.

          Во-первых, это относится к идее сензитивных и критических периодов, которая была близка Л.С.Выготскому, А.Н.Леонтьеву, Б.Г.Ананьеву и другим. Каждая из стадий, описанных Э.Эриксоном, характерна, в частности, тем, что человек сензитивен (повышенно чувствителен) к особому аспекту включающих его социальных отношений, предполагающих также специфический характер его собственной деятельности. Каждая стадия также имеет некоторую критическую точку, узловой пункт, несет в себе возможность либо нового достижения в развитии, либо неудачи, приводящей к нарушению такого развития.

          Во-вторых, в самом принципе выделения стадий как подчиненных решению ряда задач, стоящих перед индивидом, можно явно разглядеть сходство с разработанной Д.Б.Элькониным периодизацией развития ребенка на основе выделения ведущих деятельностей. Согласно А.Н.Леонтьеву, ведущая деятельность – это та, в связи с которой формируются важнейшие для данного возраста психологические новообразования, служащие базой для дальнейшего развития. По принципу выделения таких новообразований как раз и построена схема развития Э.Эриксона.

          И все же концепция Эриксона не вполне отвечает сформулированной выше задаче теоретической интеграции представлений о самосознании. Стадии развития в концепции Э.Эриксона – лишь частично отвечают определению уровня. Приобретения каждой стадии автономны по своему генезу, но не находятся в отношении взаимонеобходимости (пусть не генетической, но функциональной) с приобретением другой стадии. Л.И.Анцыферова выражает эту мысль с еще большей определенностью: "По существу, стадии в концепции Эриксона не имеют характеристик уровней развития, а новообразование каждой стадии рассматривается в отрыве от предшествующих новообразований» [12, 241]. Каждой из восьми стадий развития соответствуют специфические телесные возможности, характер общения и деятельности, свои задачи развития и опасности его нарушения, однако вопрос о сквозных линиях развития, стоящих за этим дробным делением, фактически не ставится.

          Для решения проблемы выделения уровней необходимо прежде всего решить вопрос о специфике форм активности человека, форм его жизнедеятельности. Такое решение возможно на пути анализа тех специфических качеств и тех форм отношений с действительностью, которыми обладает человек как организм, как социальный индивид, как личность.

          Организм, индивид, личностьВ советской психологии существует достаточно прочная теоретическая традиция различения двух относимых к человеку понятий – понятий индивида и личности. Больше других в направлении этого различения сделали два советских психолога Б.Г.Ананьев и А.Н.Леонтьев. При известных различиях в понимании личности и при общих различиях развиваемых ими подходов эти авторы в целом одинаково определяли природу и свойства индивида и проводили "демаркационную линию» между индивидом и личностью в одном и то же "месте".

          Индивид, согласно представлениям этих авторов, есть существо природное, биологическое, обладающее как врожденными, так и прижизненно сформированными свойствами. Личность – социальное человеческое качество.

          "Человек как природное существо, – пишет А.Н.Леонтьев, – есть индивид, обладающий той или иной физической конституцией, типом нервной системы, темпераментом, динамическими силами биологических потребностей, аффективности и многими другими чертами, которые в ходе онтогенетического развития частью развертываются, а частью подавляются... Однако не изменения этих врожденных свойств человека порождают его личность» [75, 176-177].

          В свою очередь, характеризуя человека как индивида, Б.Г.Ананьев пишет:

          "Имеются основания для выделения двух основных классов индивидных свойств: 1) возрастно-половых и 2) индивидуально-типических. В первый из них входят возрастные свойства, последовательно развертывающиеся в процессе становления индивида (стадии онтогенетической эволюции), и половой диморфизм, интенсивность которого соответствует онтогенетическим стадиям. Во второй класс входят конституциональные особенности (телосложение и биохимическая индивидуальность), нейродинамические свойства мозга, особенности функциональной геометрии больших полушарий симметрии – асимметрии, функционирования парных рецепторов и эффекторов» [5, 209].

          Определяя указанные свойства как первичные, а психофизиологические функции и органические потребности как вторичные свойства индивида, Б.Г.Ананьев предполагает, что в темпераменте и задатках происходит высшая интеграция всех этих свойств. Так же как и А.Н.Леонтьев, Б.Г.Ананьев отмечает, что онтогенетическая эволюция, осуществляемая по определенной филогенетической программе, является основной формой развития свойств индивида.

          Определяя отличие личности от индивида, А.Н.Леонтьев пишет, что "личность, как и индивид, есть продукт интеграции процессов, осуществляющих жизненные отношения субъекта. Существует, однако, фундаментальное отличие того особого образования, которое мы называем личностью. Оно определяется природой самих порождающих его отношений: это специфические для человека общественные отношения, в которые он вступает в своей предметной деятельности» [75, 178].

          Для Б.Г.Ананьева "исходным моментом структурно-динамических свойств личности является ее статус в обществе... равно как статус общности, в которой складывалась и формировалась данная личность» [5, 210]. На основе статуса формируются системы "общественных функций-ролей» и "целей и ценностных ориентации".

          Выделение в человеке биологического и социального начал само по себе вполне правомерная научная абстракция, так как человек принадлежит одновременно и к миру природы, и к социальной общности. Однако этой абстракции оказывается недостаточно, если вслед за А.Н.Леонтьевым и другими советскими психологами допустить, что "личность есть относительно поздний продукт общественно-исторического и онтогенетического развития человека» [75, 176].

          Действительно, "первые "узлы", с образования которых у ребенка начинается самый ранний этап сформирования личности» [75, 187], обнаруживаются у детей-дошкольников, вполне владеющих речью и уже способных, хотя и в зачаточной форме, осознать моральную сторону поступка (феномен горькой конфеты). Если личность только еще начинает завязываться в этом возрасте (с чем мы вполне согласны), то предшествующий период, включающий овладение речью, и, как мы старались ранее показать, достаточно сложные социальные взаимоотношения и соответствующие им феномены (идентификация, формирование идентичности) следует понимать как биологическое развитие индивида, предопределенное генотипически (с чем мы, конечно, не согласны).

          Источники этого противоречия кроются в определении индивида как сугубо биологической целостности. Действительно, понятие индивида, подчеркивающее неделимость, целостность отдельного представителя вида, если оно применяется к животным, не песет в себе ничего иного, кроме как указания на биологическую особь, со всеми присущими ее виду биологическими особенностями и ее собственными уникальными характеристиками. Человеческий индивид тоже, конечно, несет в себе основные черты, признаки своего вида. Но эти основные существенные признаки как раз и не сводятся к биологическим свойствам, а заключены в особом, общественном и деятельностном способе существования вида homo sapiens, в его трудовой деятельности и социальных отношениях. Известный советский философ Э.В.Ильенков, комментируя К.Маркса, пишет:

          "Сущность каждого индивида, относящегося к данному "роду", заключается, согласно логике мышления К.Маркса, в той совершенно конкретной системе взаимодействующих между собой индивидов, которая только и делает каждого из них тем, что он есть. В данном случае это – принадлежность к роду человеческому, понимаемому не как естественно-природная, биологически заданная "немая связь", а как исторически возникающая и исторически же развивающаяся социальная система...» [47, 188].

          Подчеркнем, речь идет о каждом индивиде, принадлежащем к данному роду. И в этом смысле каждый индивид непременно социален, каждый индивид имеет в обществе какой-то статус: ведь быть ребенком – это помимо прочего тоже общественный статус, предполагающий целый ряд исторически изменчивых прав и, уже в очень раннем возрасте, обязанностей. Всякий, кто имеет в обществе какой-то статус, одновременно включен в систему взаимодействия индивидов. Человек, который с детства был исключен из любых общественных отношений, как например, в случае воспитания детей животными, перестает быть социальным индивидом, хотя и является лишь индивидом биологическим. Многие формы жизнедеятельности каждого конкретного человека характеризуют его именно как социального индивида, обладателя типичных для данной исторической эпохи черт, способностей, умений. Эти формы жизнедеятельности оказываются вне определений и индивида как биологической целостности и личности как некоторого особого человеческого качества, возникающего у него на определенном этапе развития. Б.Г.Ананьев ввел понятие "субъекта деятельности", в каком-то смысле заменяющего понятие социального индивида. Однако, поскольку это лишь частично синонимичные понятия, Б.Г.Ананьев использовал такую сложную понятийную конструкцию, как "личность как общественный индивид» [5].

          То, что А.Н.Леонтьев и Б.Г.Ананьев описывали как индивида, является, с нашей точки зрения, биологическим индивидом, или, проще говоря, организмом. И "демаркационная линия", проведенная этими учеными между индивидом и личностью, есть не что иное, как различие между человеческим организмом, с одной стороны, и человеком одновременно как социальным индивидом и человеком как личностью – с другой. Для того чтобы различить две эти последние целостности, необходим дополнительный анализ.

          Такой анализ может быть проведен как в онтогенетическом, так и в филогенетическом плане.

          Отправной точкой в историческом анализе дифференциации индивидного и личностного начал в человеке может служить мысль К.Маркса о том, что "чем дальше назад уходим мы в глубь истории, тем в большей степени индивид, а следовательно и производящий индивид, выступает несамостоятельным, принадлежащим к более обширному целому» [3, 18]. Эта несамостоятельность существовала объективно в действительной невозможности жизни человека вне данного племени, вне отведенной ему племенем функции. Она же существовала субъективно – в виде слитности индивидуального и общественного сознания. Совпадение значения и смысла, составляющее, по мысли А.Н.Леонтьева, "главную особенность первобытного сознания", объясняется прежде всего одинаковостью отношений "участников коллективного труда к условиям и средствам производства". Вследствие этого и мир "отражается одинаково как в системе языковых значений, образующей сознание коллектива, так и в сознании отдельных индивидов – в форме этих же значений» [74, 297].

          "При изучении первобытных людей, – заключает П.А.Кропоткин на основе многих современных ему исследований, – начиная с тех, кто сохранил еще быт ледникового и раннего послеледникового (Озерного) периода, вплоть до тех, у кого мы находим позднейшее развитие родового строя, – нас больше всего поражает именно эта черта: отождествление человека со своим родом... даже в своих незначительных поступках он отождествлял свою жизнь с жизнью своего рода» [63, 62].

          Эти же факты оказываются принципиально важными при анализе истории возникновения морали. Так, О.Г.Дробницкий, анализируя мораль родового общества, отмечает, что в нем "веления общественного мнения совпадают с практикой обычая, и предполагается, что каждый индивид должен мотивировать свои поступки теми же соображениями, которые выражены в предании и статичном общественном мнении. Духовная власть коллектива над индивидом является вполне достаточным основанием для выбора личной позиции» [36, 167].

          Нарушения законов "табу» не просто караются коллективом, но и самокараются индивидом так, как если бы он составлял с коллективом одно целое:

          "В случае нарушения табу возникает совсем не та ситуация, которая описывается развитым моральным сознанием как состояние личной вины. Нарушитель запрета (а подчас и его близкие родичи) должен погибнуть или быть изгнан, отторгнут как "негодный член» от родового тела. Наказание следует "автоматически» за действием, вне зависимости от личной вменяемости (вопрос об оценке самого индивида, предполагающей возможность исправления, просто не возникает). И сам "виновный» переживает свой проступок как катастрофу, делающую невозможным (даже физиологически, вопреки инстинкту самосохранения) продолжение жизни. Как считается, нарушение табу навлекает беды на весь род независимо от того, кто совершил его» [36, 47].

          Зависимость – физическая и духовная – индивида от первобытного коллектива не только ограничивала его проявления, она выполняла и определенную функцию в его психической деятельности.

          Как бы ни было монолитно первобытное общество, индивиды все же имеют много различий, которые прежде всего, в их биологических качествах, в половых, возрастных и других особенностях их организмов. Индивид не сразу и не вдруг занимает равноправное с другими положение в коллективе – он неизбежно проходит период ученичества, длительность которого определена его возрастными возможностями и степенью сложности трудовой деятельности. Индивид, следовательно, может более или менее, чем другой, быть готовым к выполнению тех или иных общественных функций. И при выполнении последних индивиды могут быть неодинаковыми – т.е. более или менее успешными, более или менее способными к данной деятельности. В основе различий их успешности лежат их различия в силе, выносливости, сообразительности, опытности. Неодинаков и статус индивидов в обществе, который также предопределен как их возрастными, половыми особенностями, так и индивидуальными способностями. Неодинакова, следовательно, и их степень власти в обществе. У разных по статусу его членов – у еще не посвященного во взрослую жизнь мальчика, у взрослого молодого охотника и у вождя племени – степень власти и влияния на жизнь коллектива будет различной.

          Уже в первобытном обществе "формируются простейшие моральные требования к человеку как к члену рода, производителю и воину (уважение к обычаям рода, выносливость, смелость, почитание старших, способность безропотно переносить лишения, чувство равенства в дележе добычи)» [57, 21]. При этом первобытное общество, отмечает И.С.Кон, "как и всякая группа, нуждается в лидерах, выделяет и поощряет смелого воина, хорошего работника", а различия в общественных оценках "дифференцируют и индивидуальное самоуважение общинников, их уровень притязаний, вызывают гордость своими достижениями или стыд из-за неудач» [57, 125]. Оценки индивида, даваемые ему другими членами общества, становятся его собственными достояниями, т.е. интериоризируются. Таким образом, самосознание в форме самооценки (сильный-слабый, старый-молодой, хороший-плохой) и в форме статусно-ролевых характеристик (мужчина, женщина, юноша, вождь и т.д.) оказывается возможным уже в начальных стадиях развития общества. Мысль о слитности смысла и значения тем не менее оказывается верной и применительно к самосознанию – по содержанию понятия "Я» у отдельных индивидов и у общества относительно данного индивида совпадают. Более того, индивидуальное представление о "Я» жестко детерминировано общественным представлением о субъекте, индивид не имеет ни средств, ни возможностей противопоставить собственное понимание себя сложившемуся о нем мнению. Тем не менее порожденное этими социальными по своей природе оценками и сравнениями самосознание позволяет выделить и отличить индивиду самого себя, как субъекта деятельности от других индивидов, участников той же совместной деятельности. Именно в этом смысле можно понять известное высказывание К.Маркса:

          "В некоторых отношениях человек напоминает товар. Так как он родится без зеркала в руках и не фихтеанским философом: "Я есмь я", то человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку» [2, 62].

          Но вещь становится товаром лишь в отношениях обмена; аналогом такого обмена и является замена одного индивида другим в процессе коллективной деятельности, смена одного поколения на другое. В процессе этой смены и замены и происходят различные социальные сравнения и оценки, которые и составляют основу самосознания индивида.

          Род, община формируют в индивиде самооценку и самоидентичность (родовую, половую, ролевую), но этим ее "участие» в психической организации индивида не ограничивается. Как бы примитивно не было устроено общество, сама общественная жизнь создает основу для пересечения интересов, например, в форме конфликта потребностей и желаний ее членов (в сфере половой жизни, при дележе добычи и т.д.). Однако уже самое примитивное человеческое общество отличается от звериного сообщества тем, что создает систему предписаний и правил, регулирующих эти отношения. Отношения индивида к другим людям и к себе самому, регуляция потребностей и форм их удовлетворения также обеспечивались общиной и ее институтами. Можно сказать, что община и создаваемые ею системы "табу", верований и других духовных продуктов играли для первобытного индивида ту роль, которую для сегодняшнего человека играет его собственная личность.

          В форме свода обычаев, правил, законов и в форме прямых решений общины относительно ее членов первобытное общество интегрировало, связывало воедино социальную жизнь, биологическую природу и психические переживания индивида.

          Социальный индивид в современном обществе, конечно же, разительно отличается от человека родового общества. Но в любую историческую эпоху социально детерминированная система деятельностей, в которую включается человек, создает и систему норм, требований, правил. В рамках этих деятельностей, внутри каждой из них к человеку предъявляются требования как к социальному индивиду т.е. от него ожидают способностей, навыков, знаний, которые делают возможным его участие в этих деятельностях. Эти требования безлики в том смысле, что обращены к любому человеку, участвующему в деятельности. Как и сами деятельности, эти требования имеют конкретно-исторический характер и в каждый исторический период имеют некоторое универсальное ядро и специфические характеристики. Так, с развитием техники повышается всеобщий образовательный минимум, требуемый от каждого, и дифференцируются специфические знания, требуемые для той или иной профессии. Вступая в ту или иную социально нормированную деятельность, индивид попадает в ситуацию, в которой его целостность не может быть обеспечена организмической интеграцией его активности. Социальная жизнь заставляет индивида действовать часто вопреки его биологическим ритмам и потребностям – работать в то время, когда организму "удобнее» спать, подавлять чувство голода и т.д. Социальное существование подчиняет организмическую интеграцию индивида социально-нормативной интеграции его действий, мыслей, желаний.

          Этого вида интеграции было бы в принципе достаточно, если бы каждый индивид реализовал одноединственное жизненное отношение, участвовал бы в одной-единственной деятельности, в которой занимал только одно определенное положение.

          Во многих сферах и во многие моменты своей жизни люди ведут себя именно как социальные индивиды, т.е. действуют, подчиняясь определенному образцу, определенной технологии – и это отнюдь не унижение их человеческого достоинства. Однако современное общество раскрывает перед индивидом набор возможностей, требует решений – где и чему учиться, где работать, с кем общаться, за кого выходить замуж и на ком жениться, заводить ли детей, и если да, то сколько, более "частных» проблем: соглашаться или отстаивать свое мнение, стремиться к покою или к борьбе, движению, наконец, какую позицию занять в отношении к обществу в целом. Реализуя эти возможности, совершая жизненные выборы, человек втягивается в различные системы связей, которые неизбежно пересекаются, перекрещиваются. Различные жизненные отношения, различные социальные деятельности требуют от индивида различных и иногда прямо противоположных проявлений: способности руководить и подчиняться, быть терпимым и нетерпимым, рисковать и быть осторожным, быть общительным и самоуглубленным. Эти деятельности втягивают человеческий организм в самые различные "эксплуатационные режимы» – от сверхперегрузок, как у космонавтов и спортсменов, до хронических физических недогрузок, как у работников умственного труда. Уже сам выбор из ряда возможностей требует отказа от чего-то ради чего-то иного, более ценного и значимого. Вот здесь и проявляется необходимость в такой психической организации человека, которая позволила бы ему существовать в этой разветвленной системе связей, позволила бы ему интегрировать общественные ценности применительно к его собственной жизни, позволила бы ему иерархизировать и упорядочивать его собственные потребности, ставить цели, сознательно выбирать жизненный путь. В современном обществе идеология, нравственная регуляция уже не существуют в виде готовых рецептов: отражая усложнение общественных отношений, они сами приобретают более обобщенный, абстрактный характер, предполагающий сознательное, творческое их применение. Личность оказывается индивиду тем более необходимой, чем труднее ему регулировать свое деятельностное отношение к миру, к самому себе с помощью прямого следования норме, правилу, образцу, обычаю. С этой точки зрения личность в самом общем виде можно определить как функциональный психический "орган", позволяющий индивиду интегрировать свое "Я» и свою жизнедеятельность в системе множественных связей с миром, или как особый способ интеграции психической жизни индивида.

          В работах А.Н.Леонтьева [74], И.С.Кона [57] и других авторов прослежен исторический процесс постепенной "персонализации» человека, т.е. роста в нем личностного начала, происходящий в связи и вследствие усложнения деятельности людей, их общественных отношений, т.е. в связи с углублением и расширением разделения труда, дифференциацией гражданских, производственных и семейных обязанностей, образованием классов, сословий и т.д. Как показывает И.С.Кон [57], со ссылкой на многочисленные психологические, искусствоведческие, исторические источники, этот процесс шел неравномерно, в нем можно выделить определенные фазы, или стадии. Начало личностной регуляции жизнедеятельности И.С.Кон относит к позднему периоду развития древнегреческой цивилизации. Затем, в раннее средневековье, личностное в человеке как бы вновь затухает, индивид вновь неразрывно связывается со своей общиной, его жизнь до мельчайших подробностей регламентируется, нормы его поведения жестко привязываются к данной ему от рождения сословие классовой принадлежности. Новый рост значения личностного начала связан с эпохой Возрождения и становления капиталистических отношений, а новый этап деперсонализации и деиндивидуализации – с противоречиями современного капитализма, которые снимаются лишь с построением коммунистического общества. Только общество, строящее коммунистические отношения, действительно заинтересовано в том, чтобы каждый его член, каждый индивид был личностью.

          Итак, человек представляет собой одновременно три целостные системы: он выступает как организм, как социальный индивид и как личность. Взаимоотношения между этими системами подчинены принципам уровневой организации.

          1. Целостность организма является необходимым условием функционирования человека как социального индивида. Болезнь – соматическая или психическая – ограничивает его базисные социальные права, свободы и обязанности – возможность трудиться, возможность полноценно отдыхать, а иногда, в случае психической болезни, распоряжаться самим собой. Функционирование человека как социального индивида является необходимой предпосылкой его развития как личности. Занимая определенное общественное положение, приобретая необходимые для социальной деятельности навыки, вступая в отношения, в которые его "вынуждает» вступать подчиненная конкретным социальным условиям жизнь, индивид одновременно вооружает собственную личность опытом и "загружает» ее работой(СНОСКА: Описания тюремного заключения декабриста И. Пущина дают интереснейшие примеры того, как человек, ограниченный в своей активности как социальный индивид, чтобы не потерять себя одновременно как личность загружает себя работой, основанной на воображении и памяти [143].) – так как чём более индивид погружен в социальную жизнь, тем вероятнее необходимость "неавтоматических» решений. Общество, которое ограничивает активности социального индивида, делает, например, его безработным, тем самым ставит под угрозу и его личность.

          2. Каждый из уровней активности человека имеет и свою собственную природу, т.е. образован существенно различными связями, отношениями, опосредованиями. Уровень организмической активности разворачивается в системе организм – среда, уровень активности человека как социального индивида предполагает ее детерминированность социальной деятельностью, в которую включен индивид, активность личности предполагает внутреннюю активность по "сшиванию швов» между различными деятельностями человека.

          3. Личностный уровень можно считать вышележащим по отношению к двум другим, индивидный – вышележащим по отношению к организмическому. Нижележащий уровень управляется вышележащим.

          4. Где учиться – это личностное решение, но крайней мере, должно быть таковым. Но статус студента – это социальная позиция, занимаемая индивидом в общественной системе. Деятельность студента, т.е. его учение в вузе, подчинена уже логике, точнее, "технологии» приобретения высшего образования. И эта технология во многом будет регулировать потребность организма в отдыхе, приеме пищи, как и другие стороны функционирования организма. Выполнить долг перед Родиной до конца – личностное решение, которое делает человека солдатом, но деятельность солдата подчинена технологии военного дела. Социальный индивид, приобретающий статус воина, может быть по приказу направлен в бой, в котором есть большая вероятность гибели. И солдат посылает свое тело в бой вопреки инстинкту самосохранения его организма.

          5. Имманентное развитие каждой системы и свойственной ей формы активности не прекращается с развитием системы и активности вышележащего уровня. Физическое самосовершенствование, например, спортсмена, не прекращается с моментом его вхождения в социальную жизнь как полноправного гражданина и специалиста. Профессиональное совершенствование человека, приобретение им новых навыков и способностей не заканчивается с формированием личности.

          Конечно, развитые представления достаточно общи. Однако и в такой форме они позволяют по-новому взглянуть на проблему строения и развития самосознания.

          Различные процессы самосознания, так же как различные аспекты "Я-образа", оказывается возможным соотнести с уровнями активности человека как организма, индивида и личности.

          Так, как уже говорилось, процессы "самовыделения и принятия себя в расчет» в перцептивных и двигательных актах играют важнейшую роль "обратной связи» в формах активности организма. Принятие точки зрения другого на себя, идентификация с родителями, усвоение стандартов выполнения действий и формирование самооценки, приобретение самоидентичности в рамках семейных отношений и отношений со сверстниками, формирование половой идентичности, а позднее профессиональной идентичности, становление самоконтроля характеризуют развитие самосознания индивида.

          Выявление своей социальной ценности и смысла своего бытия, формирование и изменение представлений о своем будущем, прошлом и настоящем характеризуют самосознание личности.

          Какие же среди перечисленных образований самосознания являются ключевыми, выполняющими роль основных единиц самосознания на уровнях индивида и личности?

          Понятие единиц, успешно примененное Л.С.Выготским для анализа речемыслительных процессов [28], предполагает, что единица того или иного психического процесса или структуры несет в себе основные свойства целого и породивших его отношений. Этот же критерий можно применить и для анализа процесса самосознания и его продуктов.

          Вновь вернемся к специфике человеческой активности на уровне индивида и на уровне личности.

          Технология и психология деятельностиДеятельность социальных индивидов может быть рассмотрена в своем технологическом аспекте, т.е. как социально нормированный процесс превращения исходного материала в продукт. Социальный индивид обучается технологии, вовлекается в деятельность и становится объектом социальной оценки – как удовлетворяющий или неудовлетворяющий технологическим требованиям.

          Такие человеческие свойства, как, например, точность в выполнении обещанного, кооперативность, терпимость к чужому мнению, оказываются технологически необходимыми для открыто-социальных, открыто-коллективных деятельностей и не предусматриваются технологией деятельностей, происходящих "с глазу на глаз с окружающим предметным миром – перед гончарным кругом или за письменным столом» [75, 82].

          Речь идет, конечно же, не только о профессиональных, производственных деятельностях. Проводя свой досуг, становясь пассажиром, отдыхающим, зрителем, человек также подчиняется технологической необходимости и оказывается в сфере продиктованной технологией системы оценок. От зрителя требуется понимание происходящего на сцене или на экране; если зритель смеется, когда другие плачут, и плачет там, где другие смеются, – он оценивается как плохой, некомпетентный зритель.

          Технология деятельностей составляет базу для оценок индивидами друг друга и для их самооценок; технология выделяет системы подлежащих оценке свойств.

          В социологии для пояснения описываемых явлений используется язык ролевой теории [58]. Существуют объективно детерминированные развитием общественных отношений и производительных сил места, или позиции, к которым предъявляются определенные требования, или ожидания. Ожидания, различающиеся по степени обязательности, формализованности, отчетливости, составляют роль. Поведение человека, занимающего определенную позицию, расценивается как ролевое и подлежит оценке с точки зрения соответствия ожиданиям. Роль и есть не что иное, как структурная единица технологической системы общества. Относительно роли, как и относительно технологии, индивиды взаимозаменяемы. С технологической, ролевой точки зрения безразлично, какой именно индивид оказывается студентом, рабочим, спортсменом или ученым какой бы индивид не занимал соответствующую позицию, к нему будут предъявляться одни и те же требования. Можно сказать, что все равны перед технологией, как все равны перед законом. Закон, Право - это тоже технология, регулирующая взаимоотношения людей в процессе их совместной деятельности.

          Взаимозаменяемость индивидов в рамках технологии обеспечивает тождественность систем оценок других людей и самооценок.

          Психологический анализ вскрывает существенно иную реальность деятельности.

          Технологически индивид – необходимое условие трансформации материала в продукт, психологически – сама технология оказывается лишь способом удовлетворения его, индивида, потребности, продукт оказывается его, индивида, целью или мотивом, т.е. тем, к чему он стремится, а материал – условием самого процесса.

          "Деятельность, – пишет А.Н.Леонтьев, – входит в предмет психологии, но не особой своей "частью» или "элементом", а своей особой функцией. Это функция полагания субъекта в предметной действительности и ее преобразования в форму субъективности» [75, 92].

          В этой цитате как раз и указывается основное условие трансформации технологии деятельности в ее психологию.

          Всяким конкретный индивид застает, конечно же, готовую технологическую систему общества, однако присвоить ее он может лишь одним способом: найдя в ней форму удовлетворения его жизненных потребностей. Соответственно оценки и самооценки будут для индивида тем значимее, чем в большей степени он превратился из элемента технологии в субъекта, деятельностно удовлетворяющего свои потребности. В этой трансформации меняется и самосознание индивида: субъективно оно перестает быть формой регистрации своего соответствия технологическому процессу. Поскольку ожидаемый продукт превращается в мотив или цель, постольку соответствие технологии превращается в самосоответствие. Вопрос: соответствую ли я технологическим требованиям превращается в вопрос: соответствую ли я (мои способности, качества) самому себе (моим мотивам, целям).

          Субъект превращается в условие реализации или актуализации самого себя.

          Важно отметить, что сами выделяемые для оценки параметры остаются прежними – это параметры, заданные технологией деятельности.

          Глава 3. Исследование природы конфликтовАнализируя проблему строения и функционирования единиц самосознания, мы рассматривали в контексте смыслообразующего фактора столкновение двух мотивов, образующих разные и противоречивые смыслы одного и того же действия. Но не только мотивы в строгом смысле последнего термина (идеальный или материальный предмет, побуждающий деятельность) придают направленность человеческой деятельности. Идеалы, социальные нормы, ценности, собственные личностные черты так или иначе детерминируют эту направленность личности. Таким образом, и в противоречии могут оказаться не только мотивы. А.Н.Леонтьев отмечал, что процесс соподчинения мотивов может проявляться в "несоизмеримо более сложных и "спрятанных формах» [75, 188], нежели простое противоборство мотивов. Возникает вопрос: какие же это личностные образования?

          К проблеме природы конфликтного смысла можно подойти и несколько иначе.

          Обычно мы пытаемся на основании известных характеристик личности высказать предположения о возможных действиях человека и, наоборот, по действиям судим о его личности. Возможен и другой, менее традиционный способ анализа: понять личность не через те или иные действия, а через отказ от каких-то действий. Вряд ли кто-то будет оспаривать, что отказ от сулящего выгоду, но бесчестного поступка или отказ от перехода на новое, более перспективное место работы не открывает чего-то в личности человека. Пока в фокусе анализа находится лишь единичный отказ – сделать это иногда трудно, но вот за анализом более или менее полной системы таких отказов явно проступает личность человека. Это и понятно, поскольку такие "минус"-действия – тоже человеческие поступки. Для некоторых сфер жизни общества именно "отказы» имеют первостепенное значение. Так, люди соблюдают законы по разным причинам – одни потому, что уважают их, и потому, что принципы, зафиксированные в законе, совпадают с их собственными моральными и нравственными принципами, другие соблюдают законы из опасения возможных санкций со стороны общества. Важно, что в структуре личности и в сознании и тех и других существуют своего рода внутренние преграды на пути свершения противоправных действий. Можно утверждать и обратное: по крайней мере, те, кто сознательно нарушает законы, не имеют таких внутренних преград. На это фактически указывает видный советский криминолог В.Н.Кудрявцев, который пишет о заниженности "порогов» сознания у правонарушителей и видит один из путей профилактики преступлений "в повышении величины порога накопления отрицательной информации» [64]. Затронутая проблема имеет, однако, более широкое значение, нежели то, которое возникает применительно к проблемам криминологии. Дело в том, что внутренние преграды могут препятствовать не только социально нежелательным, но и социально желательным действиям, их влияние может быть как позитивным, так и негативным с точки зрения эффективного функционирования личности и ее развития – в зависимости от того, что именно преграждается и что служит преградой.

          В общем, абстрактном виде ситуацию внутреннего конфликта обсуждал К.Левин. Рассматривая три типа конфликтных ситуаций, К.Левин выделил среди них такую, в которой одному и тому же полюсу соответствует и положительный, и отрицательный вектор [199]. По Левину, примером может служить ситуация, в которую попадает человек, вынужденный выполнять неприятные для него действия за вознаграждение.

          В цитированных исследованиях по изучению когнитивного диссонанса фактически воспроизводилась схема К.Левина. Явному и позитивному "вектору» (мотив послушания экспериментатору) соответствовал скрытый негативный "вектор» – представление о самом себе и морально-нравственные ценности. В когнитивистских исследованиях, однако, систематически не изучалась природа тех личностных образований, которые потенциально могут служить преградой осуществления действий и образуют конфликтный смысл.

          Какие же образования личности могут выступать в роли внутренних преград?

          Представляется очевидным, что в роли этой внутренней преграды может выступить мотив другой значимой для субъекта деятельности. Однако это далеко не единственная возможность. Нами было высказано предположение, что те же личностные образования, которые побуждают или регулируют деятельность человека, могут при известных условиях выступать в качестве внутренних преград [116; 122]. В таком случае можно ожидать, что в этой роли могут выступить такие личностные образования, как идеалы, нормы, ожидаемые санкции, черты личности, самооценка.

          Выяснить структуру внутренних преград и проверить, в частности, выдвинутые предположения можно разными путями: путем анализа биографии человека, с помощью клинических наблюдений, экспериментов, путем анализа проективной продукции, а также с помощью специальных квазиэкспериментальных приемов. В этом последнем случае исследователь, апеллируя с помощью специально сформулированных вопросов к сознанию, памяти и воображению испытуемого, получает возможность изучать объект по его косвенным проявлениям.

          Настоящее исследование строилось именно таким способом. В задачу входили анализ состава внутренних преград или, иначе, выявление личностных образований, определяющих конфликтность личностных смыслов.

          Мы исходили из того, что человеку, конечно же, трудно не только прямо сообщить, но и отчетливо осознать всю систему личностных препятствий при совершении тех или иных действий, при достижении тех или иных мотивов. Зато человек, по-видимому, может без особого труда оценить степень трудности преодоления той или иной конкретной преграды ради достижения чего-то для него важного. По характеру же ситуаций, которые могут оказаться трудными или легкими, можно судить не только об общем типе "преградных» ситуаций, но и косвенно – о стоящих за ними личностных образованиях.

          МетодикаБыл собран банк вопросов, включающий 128 формулировок гипотетических преград (шкалы внутренних преград). Общая структура вопроса была следующей: насколько трудно ради чего-то для Вас важного совершить... (далее следовала формулировка преграды, т.е. описание специфических действий или обстоятельств, потенциально преградных для той или иной личности). Открытая форма вопроса "ради чего-то для Вас важного» без указания, ради чего именно, каждому испытуемому позволяла домысливать разные и значимые именно для него мотивы деятельности. Тем самым вопрос делался приемлемым для людей с разной мотивацией. Вопросы(СНОСКА: Часть вопросов была получена путем переформулирования вопросов из ряда опросников, другая часть содержала оригинальные вопросы.) включали различные по характеру преграды, такие, как потенциально значимые мотивы, негативные санкции со стороны общества, идеалы личности, субъективные состояния и т.д. Часть вопросов отсылала испытуемых к конкретным действиям и обстоятельствам, т.е. внешней преграде (например: "Насколько трудно ради чего-то для Вас важного пойти в компанию, которой Вы неприятны?"). Другая часть вопросов отсылала испытуемых непосредственно к внутренней преграде ("Насколько трудно сделать что-то, что противоречит Вашим идеалам человека?"). Испытуемые должны были выставить балл субъективной трудности на шкале от 1 (совсем не трудно) до 7 (непреодолимо трудно). Из описания методики ясно, что испытуемые могли непроизвольно или полупроизвольно завышать или, наоборот, занижать балл трудности и тем самым искажать действительный вес преграды. Нас, однако,не интересовали индивидуальные результаты и, следовательно, не беспокоили возможные искажения подобного рода. Предполагалось, что если тот или иной испытуемый и будет непроизвольно искажать данные, то это искажение должно носить систематический характер, т.е. искажаться должны преграды определенного типа и в определенном направлении. Поскольку в качестве метода обработки планировался факторный анализ данных большого числа испытуемых, эти искажения не должны были помешать выявлению факторной структуры, которая и была бы экспериментальным выражением структуры типичных преградных ситуаций и внутренних преград.

          ИспользуемыеИспользовались несколько экспериментальных выборок. Первую составляли 154 человека обоего пола в возрасте от 19 до 35 лет, преимущественно студенты. Часть выборки (74 человека) составляли девушки-студентки гуманитарного вуза – их результаты анализировались и в составе общей выборки, и отдельно. Вторую выборку испытуемых составляли 134 человека обоего пола, в возрасте преимущественно 19-25 лет, студенты гуманитарного вуза. В эксперименте с ними использовалась современная версия шкал внутренних преград (88 пунктов), состоящая из вопросов, отобранных в результате анализа данных первой выборки. 40 человек из числа первой выборки отвечали на вопросы Шкал внутренних преград также по двум дополнительным инструкциям: 1) оцепите трудность описанных здесь ситуаций так, чтобы это соответствовало Вашему идеалу самого себя (инструкция на идеальное "Я"); 2) оцените трудность описанных здесь ситуаций так, чтобы у постороннего человека могло создаться о Вас наиболее благоприятное мнение (инструкция на социально-желательное "Я").

          Результаты оценки испытуемыми ситуации в баллах, указанных в Шкалах внутренних преград, анализировались на ЭВМ ЕС-1022 по программе главных факторов [136], подготовленной Г.П.Бутенко.

          РезультатыФакторизация массивов данных разных выборок испытуемых дала несколько отличающиеся результаты. Эти различия касались числа оправданных факторов, состава вопросов, объединенных в фактор, и объяснительной силы фактора (процента исчерпанной общности). Тем не менее факторная структура в целом оказалась практически инвариантной. Мы будет придерживаться в изложении этой инвариантной структуры (а не результатов одной какой-нибудь факторизации), опираясь на данные, полученные при основной инструкции на трех выборках (первая выборка – 154 человека, мужчины и женщины, вторая (СНОСКА: Эксперимент по второй выборке проводился с использованием отобранных по результатам первой факторизации и некоторых вновь сформулированных вопросов.) выборка – 134 человека, мужчины и женщины, третья выборка (часть первой) – 74 человека, только женщины (студентки).

          В результате первой факторизации выделились 10 факторов, исчерпывающих 89,8% общности, один фактор оказался неоправданным; в результате второй факторизации выделились 10 факторов, исчерпывающих 97% общности, в результате третьей факторизации выделились 10 факторов, исчерпывающих 83% общности.

          Ожидание негативных общественных санкцийПервый фактор в первой выборке (12,9% общности) объединил вопросы, в которых внешней преградой выступали негативные общественные санкции, как своего рода наказание за поступок. Причем в большинстве вопросов предполагаемые санкции фигурировали в виде мнений, т.е. неодобрение, осуждение, непонимание. Вот часть вопросов: "... сделать что-то, за что Вас накажут", "... сделать что-то, что выставит Вас смешным в глазах других", "... совершить что-то, за что товарищи Вас не поощрят", "... сделать что-то, что не одобряется большинством людей", "... сделать что-то, что выставит Вас недальновидным в глазах других", "... нарушить установленный порядок так, что другие сочтут Вас выскочкой и хамом", "... продолжать действовать, если при этом кто-то думает о Вас плохо", "... совершить что-то, за что Вам будут мстить", "... делать что-то, если есть вероятность, что Вас не поймут", "совершить действие, в результате которого Вы окажитесь в одиночестве» и т.д. (всего 14 вопросов).

          Как видно из перечисленных вопросов, в них не указывается конкретное содержание действия, а лишь его следствие – негативное мнение окружающих.

          Подчеркнем, вопросы в целом относятся к ситуациям, поступкам, в результате которых о человеке могут подумать плохо, а не к ситуациям, требующим недвусмысленно-дурного поведения (эти вопросы оказались объединенными в другом факторе). Таким образом, внутриличностную преграду можно определить как ожидание негативных общественных санкций, прежде всего негативного мнения о себе, причем безотносительно к собственной моральной оценке поступка. За этими ожиданиями стоит мотив поддержания благоприятного о себе мнения и избегания неблагоприятного. Можно также предполагать, что ожиданиям и мотиву соответствует и личностная черта-зависимость-независимость от мнения, оценок окружающих.

          Ожидание негативных семейных санкцийВ первой выборке этот фактор оказался девятым (IX в порядке убывания исчерпанной фактором общности – 6,3%) и содержал 4 вопроса со значимыми факторными нагрузками: "... сделать что-то, за что Вас осудят близкие", "... сделать что-то, после чего Вас назовут неблагодарным сыном (дочерью)", "... принять решение, если оно не одобряется родителями", "... сделать что-то, что потребует разлуки с родными". Специфика этого фактора по сравнению с первым лежит в предполагаемом источнике осуждения – это родители, родные, близкие. Соответствующая внутриличностная преграда – ожидание осуждения со стороны семьи, мотив поддержания согласия с ними, зависимость от поддержки семьи.

          Во второй выборке (134 человека) выделились три фактора, отражающих три вида ожиданий негативных санкций. Один из них (IV фактор, 10,3%) – это ожидание негативных семейных санкций.

          Другой фактор (VI фактор, 8,67%) – предполагает ситуации, в которых человек поступает в ущерб своему здоровью и материальному благополучию и одновременно подвергается общественному осуждению как неумный, недальновидный. В фактор вошли семь вопросов (со значимыми нагрузками): "... делать что-то, что угрожало бы Вашему здоровью", "... переехать в более неудобную квартиру", "... сделать что-то, что выставит Вас недальновидным в глазах других", "... совершить что-то, что нс принесло бы Вам успеха в глазах других людей", "... пойти на ухудшение питания", "... делать что-то, что отразилось бы на Вашей внешности в худшую сторону", "... совершить что-то, за что Вам будут мстить". Таким образом, в качестве внутренней преграды выступает потребность в материальном и физическом благополучии (здоровье, квартира, питание, внешность) вместе с ожиданием неодобрения поступков, идущих во вред этой потребности. Речь идет, по-видимому, о том, что можно было бы назвать потребностью в сохранении престижа и избегании урона престижу как в глазах окружающих, так и в собственных глазах.

          Третий фактор (VII фактор, 8,22%) – это санкции, сопровождающиеся чувством стыда. Он объединил вопросы: "... оказаться в ситуации, вынуждающей Вас говорить неприличные вещи", "... сделать что-то, что выставит Вас жестоким", "... сделать что-то, на основании чего люди подумают, что Вы неверный муж (жена)", "... совершить действие, в результате которого Вы окажетесь в одиночестве", "... расстаться с близкими друзьями". Внутренняя преграда-ожидание такого мнения о себе, в результате которого возникает стыд за свой поступок.

          В третьей выборке (девушки-студентки) также выделились три фактора, относящихся к ожиданию негативных санкций (негативного мнения). Состав вошедших в них вопросов, однако, отражает специфику контингента испытуемых-женщин. Так, один из факторов (III фактор, 9,23%) касается ожидания осуждения тех поступков, в результате которых испытуемые "подурнеют» как в смысле их физической привлекательности, так и в смысле "симпатичности» вообще. Фактор объединил вопросы: "... делать что-то, что отразилось бы на Вашей внешности в худшую сторону", "... сделать что-то, что выставит Вас недальновидным в глазах других", "... сделать что-то, что выставит Вас смешным в глазах других", "... сделать что-то, что не одобряется большинством людей", "нарушить установленный порядок так, что другие сочтут "Вас выскочкой и хамом". В данном случае внутренняя преграда – это потребность в поддержании своей привлекательности вместе с опасением понижения оценки этой привлекательности в глазах окружающих. Этот фактор сходен с VI фактором второй выборки, который обсуждался выше. Однако для смешанной выборки, благодаря "вкладу» мужчин, представления о престиже и характере ущерба себе, за который возможно осуждение, шире – это и здоровье, и квартира, и питание. У женщин факторные нагрузки соответствующих вопросов не достигают значимого уровня и недопустимым ущербом оказывается только тот, который касается их воспринимаемого образа.

          Другой фактор (V фактор, 8,22%), полученный на женской выборке, относится к ожиданию негативных санкций со стороны семьи и близких и совпадает по составу вопросов и соответственно по интерпретации с IV фактором второй (смешанной) выборки.

          Наконец, третий фактор, имеющий отношение к ожиданию негативных санкций у женщин, также связан с чувством стыда (VIII фактор, 6,84%). Однако если в смешанной выборке момент ожидания внешнего осуждения за "постыдные» (позорные) поступки был явно выражен, то у женщин стыд выступает как внутренняя санкция и характер вопросов, объединенных в фактор, не содержит ожиданий негативного мнения. Со значимой нагрузкой в фактор вошли три вопроса: "... остаться ночью в комнате наедине с незнакомым человеком", "... оказаться в ситуации, вынуждающей Вас говорить неприличные вещи", "... беседовать с лицами противоположного пола на "щекотливые» темы".

          Анализ вопросов, также получивших высокие, хотя и не достигшие значимого уровня, нагрузки по данному фактору, показывает, что стыд в данном случае связан с робостью, застенчивостью. Вот некоторые из этих вопросов: "... начать разговор с незнакомым человеком", "... познакомиться с новыми людьми и понравиться им", "... произвести благоприятное впечатление на незнакомых людей". Таким образом, внутренняя преграда в данном случае – стыдливость, застенчивость.

          Гордость, самолюбиеФакторизация результатов второй общей выборки позволила выделить фактор, в котором речь идет о самолюбии и гордости как внутренней преграде, препятствующей совершению ряда действий (I фактор, 14,0%). В фактор вошли вопросы: "... оказаться в зависимости от тех, кого Вы презираете", "... подавить незаслуженную обиду", "... смириться с отказом в просьбе, которая могла бы быть удовлетворена", "... смириться с высокомерием и грубостью", "... общаться с людьми, которые за Вашей спиной посмеиваются над Вами", "... просить о чем-то людей, от которых Вы зависите", "... общаться с людьми, которые относятся к другим с чувством морального превосходства", "... встретиться с человеком, которого Вы не хотели бы видеть", "... прибегнуть к помощи людей, которые нуждаются в Вас меньше, чем Вы в них", "... оказаться в ситуации, когда часто приходится преодолевать раздражение", "... долгое время подчиняться приказам других". В первой выборке фактор "гордость, самолюбие» оказался расщепленным на два. В одном из них (II фактор, 12,6%) речь идет скорее о самолюбии (пойти в компанию, в которой Вы неприятны, публично отказаться от своих взглядов и т.д.), в другом (VIII фактор, 16,6%) – скорее о самолюбии-обидчивости (подавить незаслуженную обиду, смириться с отказом в просьбе, которая могла бы быть удовлетворена).

          У женщин выделился фактор, близкий по содержанию самолюбию-обидчивости первой выборки. (VI фактор, 8,7%). В него вошли со значимой нагрузкой три вопроса: "... подавить незаслуженную обиду", "... смолчать, когда с Вами поступают несправедливо", "... быть вежливым с неразумными, ограниченными людьми". Выделился также фактор (IX фактор, 6,63%), близкий по содержанию "гордости, самолюбию", представленный двумя вопросами со значимой нагрузкой: "прибегнуть к помощи людей, которые нуждаются в Вас меньше, чем Вы в них", "делать что-то в условиях, когда нет достаточного времени на обдумывание".

          СовестьТретий фактор в обеих смешанных выборках (10,8 и 11,48%) оказался в целом одинаковым по составу вопросов. В этих вопросах речь идет о поступках, противоречащих совести и нравственным идеалам человека. При этом в первой выборке объединенные в фактор вопросы больше акцентируют роль конкретных поступков, а во второй – противоречие абстрактному идеалу. Так, в первой выборке этот фактор объединил 11 вопросов: "... отказать в помощи другому", "... нарушить данное другому обещание", "... совершить поступок, противоречащий Вашему идеалу человека", "... совершить поступок, который ставит под удар благосостояние других людей", "... солгать", "... оказаться тем, кому прислуживают", "... заставить людей делать то, чего они не хотят", "... сделать что-то, что противоречит тем качествам, которые Вы хотели бы у себя видеть", "... уделять гораздо меньше внимания детям", "... воспользоваться "запрещенными приемами» воздействия на своих знакомых", "... сделать что-то, противоречащее Вашим представлениям о смысле жизни". В результате факторизации второй выборки в этом факторе оказались 8 из 11 указанных вопросов, и кроме того: "... отказывать неприятному Вам человеку в помощи, в трудный для него момент", "... разглашать чужой секрет", "... сделать что-то, что не вяжется с Вашим мировоззрением". При этом во второй выборке максимальные факторные нагрузки получили вопросы, в которых речь шла о противоречии поступка "идеалу человека", "представлениям о смысле жизни", "мировоззрению". Таким образом, в сознании испытуемых бессовестный поступок-это поступок антисоциальный и одновременно противоречащий идеалу "Я". Знаменательно, что факторный анализ абсолютно однозначно различил ожидание негативных мнений как внешнюю социальную санкцию и совесть как личностную структуру, грозящую внутренними санкциями за безнравственный поступок (ср. вопросы, объединенные первым и третьим факторами).

          У женщин также выделился фактор, отражающий роль совести как внутренней преграды (I фактор, 10,9%). В него вошли семь вопросов; при этом с наибольшими факторными нагрузками вошли вопросы, в которых в качестве преграды выступают высокие (и абстрактно сформулированные) идеалы (мировоззрение, представление о смысле жизни, идеал человека). Отметим, что в этот фактор вошел также вопрос "уделять гораздо меньше внимания детям". Последнее свидетельствует, что материнская забота входит в сферу идеальных представлений наших испытуемых. Остальные вопросы этого фактора определяли конкретные ситуации, в которых совесть может оказаться преградой действию (солгать, поставить под удар благосостояние других людей, заставить других делать то, что они не хотят).

          РобостьIV фактор (10,4%) первой выборки и II фактор (11,49%) второй выборки оказались практически идентичными по составу и последовательности вошедших в них вопросов и соответственно по интерпретации. В фактор объединились ситуации, требующие от человека активности в общении, а в качестве внутренней преграды выступала робость, застенчивость. Приведем эти вопросы по результатам второй факторизации: "... познакомиться с новыми людьми и понравиться им", "... произвести благоприятное впечатление на незнакомых людей", "... установить дружеские отношения со многими людьми", "развеселить людей", "начать разговор с незнакомым человеком", "совершить что-то, в результате чего Вы оказались в центре внимания", "... приспосабливаться к новым людям и новым условиям", "... оказаться в ситуации, требующей постоянно придумывать новые способы действия", "... повлиять на других так, чтобы они изменили о Вас свое мнение".

          У женщин, взятых отдельно от мужчин, фактор "робость» не выделился, а соответствующие вопросы получили максимальные (но не достигающие значимого уровня) нагрузки по фактору VIII – "стыд". Таким образом, "робость» – это мужской фактор, а соответствующий женский – "стыдливость". Близкие по своим функциональным последствиям эти факторы, если они опираются на содержание объединенных ими вопросов, по-видимому, несколько различны по природе. У мужчин, по-видимому, большое значение играет неуверенность в своих силах, в своей способности к социально смелому общению, у женщин – внутренние санкции (стыд) за "непристойное", т.е. излишне смелое поведение.

          СлабоволиеВ результате факторизации данных первой общей выборки выделился фактор (V фактор, 10,2%), предполагающий в качестве внутренней преграды слабость воли и способности к регуляции эмоциональных состояний. Вот эти вопросы: "... делать что-то, что потребует от Вас собранности и деловитости", "... придерживаться во всем безукоризненного порядка", "... делать что-то, что потребует сохранить ясность мысли в трудных ситуациях", "... сделать что-то, что потребует от Вас повышенной настойчивости и принципиальности", "... рассчитать Ваши действия на много шагов вперед", "... преодолеть грустное и мечтательное настроение", "... преодолеть плохое настроение и апатию", "... терпеть беспорядок", "... оказаться в ситуации, требующей постоянно придумывать новые способы действия", "... заниматься чем-то, что потребует безошибочности решения".

          Факторизация данных второй выборки показала распадение этого фактора на два. Один из них (V фактор, 8,82%) объединил вопросы, которые содержали требование к организованности в деятельности (придерживаться во всем безукоризненного порядка, быть собранным и деловитым, сохранять ясность мысли в трудных ситуациях, проявлять повышенную настойчивость и принципиальность). Другой фактор (VIII фактор, 7,98%) охватил вопросы, подразумевающие наличие воли как условия преодоления сопротивления обстоятельств (в том числе и субъективных) действию: "... оказаться в ситуации, в которой постоянно не хватает времени на обдумывание", "... жить в месте, где тебя постоянно беспокоят", "... преодолеть плохое настроение и апатию", "... публично отстаивать свои взгляды", "... заниматься чем-то, что требует безошибочного решения", "... оказаться в ситуации, требующей вежливости с неразумными и ограниченными людьми".

          У женщин фактор "слабоволие» оказался вторым по величине исчерпанной им общности (II фактор, 10,42%), включая одновременно и вопросы, касающиеся организованности, и вопросы, касающиеся преодоления внутреннего сопротивления.

          Потребность в свободе и творчествеВ первой выборке выделился фактор (VI фактор, 9%), объединивший вопросы, в которых указывались ситуации ограничения личной свободы или свободы творчества. Потребность в такой свободе соответственно выступила как внутренняя преграда. Вот эти вопросы: "... подчиняться ряду устаревших правил", "... долгое время подчиняться приказам других", "... совершать нудную механическую работу", "... кому-то прислуживать", "... отказаться от своего хобби", "... сотрудничать с людьми, отказывающимися применять современные методы работы", "... оказаться в ситуации, при которой придется тратить впустую большую часть времени", "... сделать что-то, чему предшествуют долгие и скучные формальные операции", "... действовать в согласии с другими, а не по собственному разумению". Этот же фактор выделился и при факторизации данных второй выборки (IX фактор, 7,18%), но с меньшим числом вопросов (4 вопроса).

          На женской выборке выделился также фактор (VII фактор, 8,07%), объединивший четыре вопроса со значимой нагрузкой, из которых два указывали на бессовестные поступки (разглашать чужой секрет, выставлять другого смешным, поставить его в неловкое положение), а два других в качестве внутренней преграды предполагали потребность в творчестве и избежании рутины: "делать что-то, что требует нудных механических действий", "... работать с людьми, отказывающимися применять современные методы")
. Эти вопросы объединились, по-видимому, по тому принципу, что "бессовестные» ситуации могут содержать в себе элемент нудности, рутинности, нетворческого отношения к жизни. Разгласить чужой секрет, с этой точки зрения, так же скучно, как совершать нудные механические действия. Аргументы в пользу этой интерпретации можно найти в анализе взаимных корреляций факторов, который приводится ниже.

          Потребность в благополучииПри первой факторизации выделился фактор (VII фактор, 6,9%), объединивший ситуации, разнородные по своему предметному содержанию. Их объединяет, однако, то, что все они представляют собой снижение "жизненного уровня", ухудшение условий существования человека: "... пойти на ухудшение питания", "... делать что-то, что угрожало бы Вашему здоровью", "... переехать в более неудобную квартиру", "... заниматься чем-то, что потребовало бы часто переключаться с одного дела на другое". В результате второй факторизации также выделился этот фактор с меньшим числом вопросов (X фактор, 4,78%): "... делать что-то, что отразилось бы на Вашей внешности в худшую сторону", "... оказаться в ситуации, где трудно соблюдать гигиену тела". Другие вопросы с тем же содержанием оказались включенными в уже описанный VI фактор. У девушек тот же фактор (X фактор, 5,31%) оказался представленным всего двумя вопросам: "ограничить круг знакомых только близкими друзьями", "... пойти на большие материальные затраты".

          БоязливостьТолько по данным женской выборки выделился фактор, объединивший вопросы, касающиеся угрожающих ситуаций (VI фактор, 8,97%): "... преодолеть физическую боль", "... преодолеть свой страх", "... находиться в месте, где все время что-то происходит". Опасения, страх – та внутренняя преграда, которая делает эти ситуации "преградными".

          Если учесть содержание вопросов, близко подходящих, но не достигающих в своих факторных нагрузках значимого уровня, то можно уточнить содержание этого фактора. Таким вопросами оказались те, которые вошли в фактор "слабоволие» и "робость» в смешанных выборках. Следовательно, страх как преграда относится не только к ситуациям физической угрозы, но и к ситуациям, требующим волевого планирования и управления действием (взяться за решение проблем, которые другие люди решить не смогли, проявлять повышенную настойчивость и принципиальность, повлиять на других так, чтобы они изменили свое мнение), к ситуациям, требующим активности в общении (сказать другому, что он, по Вашему мнению, думает неправильно), к ситуациям ухудшения жизненного благополучия (отказаться от любимых привычек, пойти на ухудшение питания). Речь идет, таким образом, не просто о ситуационном состоянии страха, но и о боязливости как личностной черте, предопределяющей возникновение страха, блокирующей волю и являющейся внутренней преградой для совершения поступков, в той или иной мере требующих бесстрашия.

          Инвариантность внутренних преградСопоставление результатов факторных обработок данных трех различных выборок показывает, что эти результаты могут отличаться по двум параметрам. Во-первых, оказывается различным "вес» фактора (выражающийся величиной исчерпанной общности). Во-вторых, различаются нюансы содержания фактора, т.е. внутренних преград. В целом, однако, результаты демонстрируют своего рода содержательно-структурную инвариантность. Мы имеем в виду тот факт, что фактору, выделенному по одной выборке, можно поставить в соответствие содержательно близкий или функционально равноценный фактор (или факторы) на другой выборке. Этот факт отражен в табл. 3, которая показывает, что различия в результатах двух смешанных выборок лежат в большей дифференцированности результатов второй факторизации (за исключением фактора "гордость").

          Таблица 3. Содержательно-структурная инвариантность внутренних преград

          В клетках таблицы – наименование фактора, в скобках указан номер фактора в порядке убывания величины исчерпанной общности и сама величина исчерпанной общности в процентах.

          Смешанная выборка 1 n = 154Смешанная выборка 2 n = 134Женская выборка n = 74

          Гордость – самолюбие (II, 12,6%)Гордость – самолюбие (I, 14,01%)Самолюбие – обидчивость (VI, 8,7%)

          Самолюбие – обидчивость (VIII, 6,6%)Гордость – самолюбие (IX, 6,63%)

          Совесть (III, 10,8%)Совесть (III, 11,48%)Совесть (I, 10,97%)

          Слабоволие (V, 10,2%)Слабоволие – слабость волевого планирования (V, 8,83%)Слабоволие (II, 10,42%)

          Слабоволие – слабость контроля эмоциональных состояний (VIII, 7,98%)

          Обобщенные ожидания негативных санкций (I, 12,9%)Ожидание санкций, вызванных падением престижа (VI, 8,67%)Ожидание санкций, выражающихся в потере привлекательности (III, 9,23%)

          Ожидание санкций, влекущих стыд (VII, 8,22%)Стыдливость (VIII, 6,84%)

          Робость (IV, 10,4%)Робость (II, 11,49%)Боязливость (IV, 8,97%)

          Ожидание негативных семейных санкций (IX, 6,3%)Ожидание негативных семейных санкций (IV, 10,3%)Ожидание негативных семейных санкций (V, 8,22%)

          Потребность в свободе и творчестве (VI, 9%)Потребность в свободе и творчестве (IX, 7,18%)Потребность в свободе и творчестве (VII, 8,07%)

          Потребность в благополучии (VII, 6,9%)Потребность в благополучии (X, 4,78%)Потребность в благополучии (X, 5,31%)

          Так, слабоволие оказывается представленным во второй факторизации двумя видами слабоволия: слабостью волевого планирования и контроля над эмоциональными состояниями. Обобщенные ожидания негативных санкций раздваиваются на два типа: ожиданий, связанных с негативной оценкой наносимого себе жизненного урона (падением престижа), и ожиданий, связанных с санкциями, влекущими стыд. Отметим, что исследование на обеих выборках проводилось с интервалом в три года и вторая версия пунктов Шкал внутренних преград несколько отличалась как по количеству пунктов (128 и 88 соответственно), так и по формулировкам. Поэтому полученное сходство в составе и содержании факторов можно считать очень хорошим. Структура внутренних преград у женщин также оказывается сходной со структурами, выделенными на смешанных выборках. Различия кроются в содержательной нюансировке некоторых внутренних преград. Так, например, в "стыдливости» и "боязливости» женщин есть содержательные моменты, сближающие оба эти фактора с "робостью» и "ожиданием санкций, влекущих стыд", в то же время эти два женских фактора отличаются как от соответствующих факторов смешанных выборок, так и друг от друга.

          В целом полученные результаты свидетельствуют о неслучайности выделенных факторов и надежности их выделения.

          Корреляции факторовДополнительную информацию о содержании выделенных факторов можно извлечь с помощью анализа корреляций между выделенными факторами. На таблице 4 представлена матрица корреляций каждого из 10 выделенных на женской выборке факторов с каждым другим. (СНОСКА: Корреляции рассчитывались попарно для 10 рядов факторных значений, каждый испытуемый был представлен одним факторным значением в каждом из 10 рядов, в ряду, таким образом, было по 74 факторных значения. Факторные значения рассчитывались путем перемножения нормированной исходной матрицы (28 оценок X 74 испытуемых) на матрицу факторных нагрузок (128 вопросов на 10 факторов). Полученные корреляции между факторами отражают, следовательно, связь факторов у данного контингента испытуемых, но не связь факторов как таковых, т.е. взятых абстрактно от испытуемых.)

          Таблица 4. Матрица корреляций между факторами (женская выборка, n = 74)

          В клетках таблицы коэффициенты линейной корреляции Спирмана: в клетках, не расположенных по главной диагонали, ноль и запятая после него опущены. Корреляции 0,29 и выше значимы на 95%-м уровне значимости.

          Полное название: ожидание санкций, влекущих потерю привлекательности. Полное название: ожидание негативных семейных санкций. Полное название: потребность в свободе и творчестве.

          Прежде всего можно отметить, что все значимые корреляции положительные, за исключением корреляций с факторами V (ожидание негативных семейных санкций) и VII (потребность в свободе и творчестве). Большинство полученных корреляций хорошо согласуется с интерпретацией факторов и проливает дополнительный свет на их содержание. Так, выраженность слабоволия как внутренней преграды коррелирует лишь с двумя другими внутренними преградами – самолюбием-обидчивостью (0,51) и боязливостью (0,36).

          "Боязливость", кроме того, положительно связана со "стыдливостью» (0,67), "ожиданием санкций, влекущих потерю привлекательности» (0,47), "самолюбием-обидчивостью» (0,42) и отрицательно – с "потребностью в свободе и творчестве» (-0,35). "Стыдливость» высоко положительно коррелирует с "ожиданием санкций, влекущих потерю привлекательности» (0,72), "боязливостью» (0,67), ниже – с "гордостью-самолюбием» (0,47), еще ниже – с "самолюбием-боязливостью» (0,24), отрицательно – с "потребностью в свободе и творчестве» (-0,48). Ожидание санкций высоко положительно коррелирует со "стыдливостью» (0,72), ниже, но также достаточно высоко – с "гордостью самолюбием» (0,49), "боязливостью» (0,47), ниже – с "совестью» (0,29), отрицательно – с "потребностью в свободе» (-0,51), "ожиданием негативных семейных санкций» (-0,38). Последнее можно понять так, что девушки, для которых важно общественное мнение о них, меньше зависят от мнения о них родителей, а также от мнения о них как воспитанных дочерях. Высокая корреляция (0,64) выраженности "ожидания санкций", связанных с "потерей лица» и "потребности в благополучии» кажется вполне естественной. Представляется также интуитивно ясной негативная корреляция "потребности в свободе» с "совестью» (-0,49), ожиданием санкций (-0,51), "стыдливостью» (-0,48), "боязливостью» (-0,35), "потребностью в благополучии» (-0,42). Также представляются интуитивно ясными положительные связи женской "гордости-самолюбия» с "совестью» (0,65), "стыдливостью» (0,47), "обидчивостью» (0,50), "ожиданием негативных санкций» (0,49).

          Для некоторых корреляций можно предложить лишь приблизительное и весьма гипотетическое объяснение. Так, выраженность ожидания негативных санкций со стороны семьи положительно коррелирует лишь с такой преградой, как "потребность в свободе и творчестве» (0,51), и отрицательно – с "гордостью-самолюбием» (-0,62), "совестью» (-0,59), "потребностью в благополучии» (-0,56), "ожиданием санкций, влекущих потерю привлекательности» (-0,38), "стыдливостью» (-0,26). Можно предположить, что за этими корреляциями лежат тесные связи с родителями (причем последние доминируют в отношениях с детьми). Эти связи приводят к трем следствиям: повышают значимость оценки окружающими выполнения дочерней роли, повышают потребность к самостоятельности (которая фрустрируется родительским поведением), и следовательно, повышают вес этой потребности как преграды для выполнения несамостоятельных, нетворческих действий, и, наконец, одновременно с этим ослабляют регулирующую роль таких внутренних факторов, как совесть, гордость, ожидание санкций. Родители как бы восполняют функции этих преград в регулировании деятельности.

          Столь же гипотетическое объяснение можно предложить для корреляций фактора "совесть» с другими факторами. Некоторые корреляции понятны: с "гордостью и самолюбием» (0,65), со "стыдливостью» (0,36), с "ожиданием санкций, влекущих потерю привлекательности» (0,28). Другие корреляции могут получить лишь гипотетическое объяснение. Речь идет о высоких отрицательных корреляциях "совести» с такими факторами, как "ожидание негативных семейный санкций» и "потребность в свободе и творчестве", и высокой положительной корреляции с "потребностью в благополучии". Возможно, что люди, имеющие выраженные внутренние нравственные преграды, меньше обращают внимание на то, что о них подумают как о детях своих родителей, и их меньше отпугивает рутинный характер работы, так как "бессовестно» от нее уклоняться (сваливать на других). Что касается положительной корреляции "совести» с фактором "потребность в благополучии", то, возможно, это проявление общей тенденции жить в соответствии с идеалами (напомним, что "идеальная» сторона совести в женской выборке очень выражена). Совесть есть следование своим идеалам, но и благополучие также есть следование идеалам. Отметим, что фактор "потребность в благополучии» оказался высоко положительно коррелированным не только с "совестью", но и "ожиданием санкций", "гордостью-самолюбием", "стыдливостью", т.е. с факторами, характеризующими, если так можно выразиться, праведниц. Напротив, он оказался низко коррелирован со "слабоволием", "боязливостью", "обидчивостью", хотя в последнем случае значимая корреляция все-таки есть (0,24).

          В целом полученные корреляционные данные позволяют глубже понять структуру внутренних преград, хотя, как и любые корреляции, не позволяют еще ответить на вопрос о том, лежат ли за этими связями общие генетические корни, единое функциональное действие, причинно-следственная связь или случайные факторы, проявившиеся в эксперименте. Сами зависимости также нуждаются еще в дополнительном подтверждении и анализе.

          Корреляции внутренних преград с личностными факторами Р.КэттэллаДополнительную информацию о содержании выделенных внутренних преград – интегральных качеств личности – можно получить путем коррелирования выделенных в эксперименте факторов с уже известными и хорошо описанными в психологии личностными чертами. Последнему условию удовлетворяют выделенные Р.Кэттэллом личностные черты [160]. Можно не соглашаться с Р.Кэттэллом в том, что личность сводится к набору независимо действующих, автономных черт, так же как можно не соглашаться с теми или иными конкретными представлениями о природе личностных черт, однако после более чем тридцатилетних исследований Р.Кэттэлла и его многочисленных последователей трудно оспаривать само существование обнаруженных им черт.

          Для сопоставления внутренних преград с личностными чертами были рассчитаны корреляции между факторными значениями, полученными 74 испытуемыми-женщинами по 10 факторам Шкал внутренних преград с оценками тех же испытуемых (выраженных в стенах) по 15 личностным факторам Кэттэлла (Шкала интеллекта не использовалась). Применялась форма А опросника 16 PF Кэттэлла.

          На основании уже проведенного анализа можно было выдвинуть ряд гипотез о том, какие корреляции должны были бы быть обнаружены, если наша интерпретация факторов правильна.

          Первый фактор женской выборки – "совесть» – и третий фактор женской выборки – "ожидание негативных санкций» могут быть сопоставлены с фактором G Кэттэлла (чувство долга, сила супер-эго). По мнению Кэттэлла и его соавторов, этот фактор отражает соответствие человека 10 христианским заповедям. Однако исследования самого же Кэттэлла показывают, что люди, глубоко заинтересованные в обществе и выражающие гуманистические идеалы, могут иметь низкие значения по этому фактору. Также низкие значения могут быть получены у людей, занявших, по словам Кэттэлла, позу юношеского возмущения окружающим и отрицающих простые моральные принципы, которых они в действительности придерживаются. Анализ содержания пунктов опросника по шкале G позволяет понять, почему так происходит. Так, например, форма А опросника 16 PF содержит такие утверждения (соответствующие высокому значению фактора G): "Когда я вижу неопрятных, неряшливых людей, они вызывают у меня неприязнь и отвращение", "Я не считаю, что личная свобода в поведении важнее хороших манер и соблюдения правил этикета", неверно, что "Люди иногда считают меня легкомысленным, хотя и видят во мне приятного человека", "Меня очень раздражает вид неубранной квартиры", неверно, что "Порой я пренебрегаю добрыми советами людей, хотя и знаю, что не должен этого делать", "Принимая решение, я считаю себя обязанным учитывать основные нормы поведения, что такое хорошо и что такое плохо". Как явствует из содержания утверждений, в факторе G речь идет о соблюдении социальных норм, одинаково распространяющихся и на самого субъекта, и на окружающих. Эти нормы, будучи интериоризованными, составляют основу правил поведения, соответствующую простейшим формам общественной морали, тому, что в обыденном языке называется правилами приличия. Совесть же связана с наиболее сложной и развитой формой морали, она включает в себя человеческие идеалы (а не только запреты) и направлена на самого субъекта. Моралиста раздражает вид неопрятного человека и неубранной квартиры, совестливый человек не испытывает подобных чувств в данной ситуации. Моралист, принимая решения, учитывает основные нормы поведения, т.е. оценивает поступок с точки зрения того, как это выглядит для других людей. Совестливый человек принимает в расчет прежде всего внутреннюю, нравственную основу поступка и ориентируется на согласие со своей совестью, даже если внешняя, социальная оценка поступка будет негативной. Следуя этой логике, можно предполагать, что кэттэлловский фактор G будет коррелировать не с фактором "совесть", а с фактором "ожидание негативных санкций".

          Этот факт и был получен: корреляция "совести» и G практически отсутствует (0,08), корреляция ожидания негативных семейных санкций и G-значимая, хотя и не велика (0,278 р>0,05).

          Мы не будем обсуждать подробно все полученные корреляции; часть из них может носить артефактный характер, так как в силу отсутствия отечественных факторных исследований опросника 16 PF использовался простой перевод американского оригинала. Укажем лишь на те корреляции, которые подтверждают нашу интерпретацию факторов Шкал внутренних преград.

          Слабоволие отрицательно коррелирует с фактором С (эго-силой) (-0,41), доминированием (-0,26), положительно с фактором 0 (тревожностью) (0,23). Отметим, что согласно Кэттэллу, С связан с эмоциональной дезорганизацией, уклонением от ответственности. Боязливость положительно коррелирует с фактором I (мягкосердечием) (-0,23). В описании Кэттэлла люди, характерные I+ – чувствительны, зависимы, сверхосторожны, беспокоятся о состоянии своего здоровья. С этим же фактором I коррелирует и "ожидание негативных семейных санкций". Отметим, что небольшие величины корреляции факторов опросника 16 PF и факторов Шкал внутренних преград положительно характеризуют последние, поскольку это означает, что содержание вновь выделенных факторов не сводится к уже существующим описаниям факторов опросника 16 PF.

          Идеальное, социально-желательное и реальное "Я"

          Мы не будем останавливаться подробно па сопоставлении результатов оценки внутренних преград по трем инструкциям, ориентирующим на ответы с точки зрения собственно идеала, социальной желательности и реального переживания трудности (данные по 40 испытуемым). Отметим лишь основной факт: при переходе от оценки трудности ситуаций, как они реально переживаются, к их трудности, которая должна бы быть у человека, с точки зрения общества (социальная желательность), и затем к такой трудности этих ситуаций, которой они должны бы обладать, если бы субъект достиг идеала самого себя, размерность факторного пространства уменьшается. Так, при основной инструкции выделились семь, при инструкции на социальную желательность – шесть и при инструкции оценить в соответствии с "идеалом-Я» – четыре фактора.

          При инструкции на идеальное "Я» "совесть» слилась с "ожиданием негативных санкций» и "ожиданием семейных санкций» (I фактор, 35%). Выделились также факторы "слабоволие» (II фактор, 29%), "гордость» (III фактор, 17%), "потребность в благополучии» (IV фактор, 13%).

          Идеал, таким образом, оказывается семантически беднее, чем реально действующая структура внутренних преград.

          Этот результат также свидетельствует о том, что выделенная структура внутренних преград отражает не идеализированные представления испытуемых о самих себе, но те реальные образования в их личностях, которые определяют конфликтные смыслы поступков.

          Обсуждение и выводыИтак, эмпирически выявлены 11 внутренних преград. Каждая из этих преград – черт личности – проявляется в определенных ситуациях, точнее, при необходимости определенных действий. Так, боязливость оказывается преградой для действий, требующих храбрости и отваги, робость – для действий, требующих смелости, слабоволие – для действий, требующих упорства, настойчивости и самообладания, гордость – для действий, требующих смирения, ожидание негативных санкций – для действий, несовместимых с оценкой окружающих, совесть оказывается преградой для безнравственных действий.

          Каждой личностной черте, выступающей в виде внутренней преграды, соответствует другая черта, которая в тех же самых условиях не препятствует, а способствует совершению действия. Гордости соответствует смирение, робости – смелость, слабоволию – сильная воля, потребности в творчестве – стремление к конформизму, совестливости бессовестность, стыдливости – бесстыдство, стремлению к благополучию – непритязательность, боязливости – бесстрашие, ориентации на общественную мораль-аморальность, приверженности родственным связям – независимость, обидчивости – неуязвимость самолюбия.

          Каждая внутренняя преграда ограничивает свободу выбора действия, создает в соответствующих ситуациях внутреннюю конфликтность, превращающую действие в поступок. Поступок, таким образом, это либо преодоление преграды, либо, под ее влиянием, отказ от действия.

          Попробуем представить себе человека, который в структуре своей личности не обладает ни одной из выделенных внутренних преград.

          Такой человек обладает сильной волей, смел, бесстрашен, аморален, непритязателен – может вынести любые условия жизни, он не обидчив – не уязвим для уколов самолюбия, может проявить смирение, бессовестен, бесстыден, его не удерживают родственные связи, он не чурается нудной, рутинной работы.

          Образ, который получился в результате, напоминает Мефистофеля. Существу без внутренних преград все по плечу и все дозволено. "Бесы» Ф.М.Достоевского – попытка художественного анализа проблемы "человека без преград". Такой человек не совершает поступков, поскольку он не ограничен в выборе действий, не ограничен в выборе средств, ведущих к цели.

          Напротив, чем более развита структура внутренних преград, тем чаще сталкивается человек с необходимостью поступка, хотя и внешне это часто не заметно. Для застенчивого подростка поступок может состоять в том, что он спрашивает, как пройти на незнакомую улицу. Для боязливого – поступком является посещение зубного врача, для гордо-самолюбивого – обратиться к человеку, по отношению к которому он был не прав.

          Наличие определенных комбинаций внутренних преград определяет особенности личности человека. Одно дело – человек совестливый, стыдливый, гордо-самолюбивый и стремящийся к лучшей жизни, другое – безвольный, боязливый, самолюбиво-обидчивый, третье – ориентирующийся на общественное мнение, четвертое – имеющий "главной преградой» мнение родных и друзей.

          Внутриличностные преграды входят в самосознание личности двояким способом.

          Во-первых, если внутренние преграды оказываются препятствием в осуществлении каких-либо важных жизненных целей, препятствием в достижении, мотивом, то и себя в целом человек осознает как препятствие на пути самореализации "Я» приобретает негативный личностный смысл. Если личностные черты, и в частности личностные преграды, способствуют достижению мотивов, удовлетворению потребностей, "Я» приобретает позитивный личностный смысл. Так, например, если человек устоял перед соблазном тщеславия, не пошел против совести – он получает повод для самоуважения. Наконец, если одни внутренние преграды препятствуют, а другие способствуют удовлетворению потребностей, достижению согласия с собственным идеалом, "Я» приобретает конфликтный личностный смысл. Так, совестливый человек может мучиться из-за своей робости и боязливости, которые делают для него столь трудными поступки, согласующиеся с совестью.

          Во-вторых, внутренние преграды оказываются средствами предвосхищения поступка. Действительно, вовсе не обязательно совершить бессовестный поступок для того, чтобы осознать слабость или силу этого своего качества. Поступок может быть совершен лишь в воображении, в фантазии. Возможно, что, например, агрессивные поступки, приписываемые "герою» в проективных (интерпретативных) тестах, отнюдь не являются свидетельством проекции латентной потребности в агрессии, но, напротив, есть лишь способ проверки действенности моральных, нравственных принципов, т.е. способ проверки "эластичности» преграды.

          Выявление достаточно широкого, хотя, конечно, и не полного, списка внутренних преград позволяет по-иному взглянуть на эксперименты по изучению когнитивного диссонанса. Как уже отмечалось, в этих экспериментах сталкивались в основном два личностных образования: мотив послушания экспериментатору (или, в нашей терминологии, опасение негативных санкций со стороны экспериментатора осуждения, насмешки и т.д.) и нравственные принципы человека (совесть). Можно, однако, предполагать, что таких столкновений может быть гораздо больше: практически для любых двух внутренних преград можно подобрать ситуацию, при которой человек должен преодолеть хотя бы одну из них. В противоречие могут вступить гордость и совесть, робость и учет общественного мнения, стыдливость и потребность в творчестве и т.д. В таких столкновениях и происходит осознание собственных личностных черт человеком, их узаконивание, либо, напротив, объявление им беспощадной войны. Выявление "списка» внутренних преград, столкновение которых приводит к конфликтным смыслам "Я", взвешивающим "вес» собственных черт, открывает, на наш взгляд, путь к эмпирическому (экспериментальному, клиническому) изучению конфликтных смыслов различной природы.

          Представление о внутренних преградах открывает, с нашей точки зрения, не только новые пути в изучении самосознания, но и ряд новых проблем в изучении мотивации.

          Так, согласно логике развиваемых представлений человек, оказавшийся в ситуации выбора из двух действий (или, частный случай, выбора между действием и отказом от его) предпочтет то, при котором преодолевается менее выраженная внутренняя преграда. Так, часть испытуемых в опытах по когнитивному диссонансу отказывалась от дальнейшего участия в опытах (т.е. отказывалась лгать, наказывать и т.п.), часть же не сочла возможным отказаться. Но справедливо, по-видимому, и обратное утверждение: субъективный вес внутренней преграды будет зависеть от побудительной силы мотива. На основе этого предположения нами была разработана методика измерения силы мотива [120].

          Мы предполагали, что если заменить неопределенную формулировку инструкции "оценить трудность ситуации в перспективе действий ради чего-то жизненно важного» на определенную, т.е. с указанием, ради чего именно, то испытуемые будут оценивать субъективную трудность преград по-разному в зависимости от значимости (побудительной силы) мотива. Следовательно, сопоставление субъективных трудностей преград в перспективе достижения двух различных мотивов позволит оценить относительную силу последних. Не касаясь сейчас сложных методических проблем, связанных с самим формулированием измеряемых мотивов, отметим, что такие статистически значимые сдвиги в опенке трудности преград действительно удалось обнаружить. В то же время обнаружились ситуации, трудность преодоления которых не только не падала при переходе от неопределенной инструкции к определенной, но даже, наоборот, возрастала. Следовательно, теоретически преодолимые преграды оказываются непреодолимыми, если мотив действия слаб или не релевантен преграде.

          Внутриличностные преграды, их столкновение в поступке – реальном или только воображаемом, – являются основой отношения к себе – главной составляющей смысла "Я". В сознании это отношение претерпевает двоякую трансформацию. Когнитивная трансформация отношения к себе выражается в субъективном наделении себя чертами, т.е. в самовосприятии, эмоциональная трансформация – в возникновении эмоций, чувств, направленных на себя самого. При этом способ осознания себя личностью, основанный на решении внутренних противоречий, порождаемых реальной деятельностью, диктует и особый характер процесса самосознания – его диалогичность. К этим вопросам мы обратимся в последующих главах.

          Глава 4 Когнитивная и эмоциональная составляющие смысла «Я'Строение и психосематника когнитивной составляющей смысла "Я"Согласно развиваемой концепции, смысл "Я» образуется как отношение (или столкновение) собственных качеств, свойств с мотивами и целями субъекта и приобретает с развитием личности свою глубину и многомерность благодаря переплетению деятельностей субъекта – в столкновениях одних потребностей и мотивов с другими, в столкновении потребностей и мотивов, в столкновении мотивов и целей с такими интегральными личностными образованиями, как совесть, воля или гордость, другими человеческими качествами. В результате у субъекта формируется отношение к самому себе. Это отношение может быть позитивным ("Я» – условие, способствующее самореализации), негативным ("Я – условие, препятствующее самореализации) и конфликтным ("Я» – условие, в одно и то же время и способствующее, и препятствующее самореализации).

          Вступая в сознание субъекта, отношение к себе семантически оформляется (когнитивная составляющая) и переживается (эмоциональная составляющая). В связи с этим возникает проблема, подлежащая эмпирическому анализу: каковы особенности существования и строения смысла "Я» в сознании и как зависят различия в семантике смыслов от их внесознательного содержания, т.е. от их характеристик как отношений субъектов к самому себе.

          Указанная проблема входит составной частью в более общую проблему анализа личностных смыслов, которые по тому же основанию подразделяются на позитивные, негативные и конфликтные. Последняя проблема послужила предметом экспериментального анализа, проведенного нами совместно с М.Кальвиньо [48, 126].

          В основе разработанной нами экспериментально-диагностической процедуры [127] лежал принцип сопряжения классического проективного метода Тематического Апперцептивного Теста (ТАТ) Г.Мюррея [210] и психометрической процедуры – Семантического Дифференциала (СД) Ч.Осгуда [211].

          Первым шагом в этой диагностической процедуре являлся анализ рассказов испытуемых по таблицам ТАТ с целью выявления многократно повторяющихся от рассказа к рассказу тем и соответствующих им "ключевых понятий» (например, "работа", "родители", "любовь", "я сам"). Затем по контексту рассказов определялся гипотетический смысл того или иного ключевого понятия для испытуемого. Этот смысл формулировался в виде нескольких предложений констатирующего содержания (например, работа – это удовольствие, работа – это потребность). Затем формулировался семантически противоположный смысл (например, работа – это скучная обязанность, работа – это необходимость). После этого испытуемый шкалировал с помощью СД – вначале ключевое понятие (т.е. отдельно слово "работа", например.), а затем – полюса гипотетического смыслового конструкта, т.е. сформулированные предложения – констатации. Использовался вариант СД, разработанный В.Ф.Петренко и состоящий из тридцати пар прилагательных-антонимов, представляющих шесть выделенных факторов – "оценка", "сила", "активность", "упорядоченность", "сложность» и "комфортность» [95].

          Процедура измерения близости полюсов конструкта к ключевому понятию состояла в расчете коэффициента линейной корреляции () Спирмана. Значимая корреляция между одним полюсом конструкта и ключевым понятием понималась как их сходство.

          При анализе результатов мы считали, что тот или другой полюс конструкта коррелирует с ключевым понятием в том случае, если это справедливо для большинства сравниваемых пар, относимых к данному полюсу; в оставшихся парах корреляция могла и не достигать значимой величины. Ниже приводится пример корреляции ключевого понятия ("Я") с позитивным (в оценочном смысле) полюсом конструкта.

          Таблица 5. Определение близости полюсов конструкта к ключевому понятию

          ПолюсКлючевое понятиеУровень значимости, %

          Я независимаЯ0,34не значимо

          Я достигну многогоЯ0,461

          Я достойна уваженияЯ0,22не значимо

          Я уверена в себеЯ0,521

          Я вызываю симпатиюЯ0,760,1

          Я нужна близким и друзьямЯ0,425

          Я гордаЯ0,501

          На основе применения ТАТ в описываемой модификации у 16 испытуемых был выделен 81 смысловой конструкт. Эти конструкты охватывали 287 противопоставлений (типа "работа – это удовольствие", "работа – это обязанность"). Конструкты относились к девяти темам, обозначенным ключевыми понятиями: я, другой человек, родители, мать, работа, замужество (женитьба), поступок, нравственность, жизнь. Каждый испытуемый делал в среднем 1346 суждений (единичных оценок), которые и послужили базой для расчета коэффициентов корреляции.

          Анализ 81 конструкта показал, что в 72 из них (88,9%), по крайней мере, один полюс конструкта коррелирует с ключевым понятием и только в 9 случаях (11,1%) с ключевым понятием не коррелирует ни один из полюсов конструкта.

          Этот результат свидетельствует о том, что если принять за меру семантической близости корреляцию оценок с помощью СД, то отдельно взятые значения, соответствующие выделенным с помощью ТАТ ключевым для испытуемого явлениям, событиям, людям и т.д., оказываются семантически близкими тем или иным содержательным определениям, в которых зафиксированы варианты личностных смыслов. При этом, как видно из приведенного и достаточно типичного примера, эти определения не подразумеваются словарным значением слова (ср.: Я достигну многого. Я горда. Я нужна близким и друзьям и т.д. – все это не подразумевается значением "Я"). Таким образом, личностный смысл может выражаться и в отдельно взятом значении, или, иначе, отдельно взятое значение может насыщаться личностным смыслом.

          Чтобы проанализировать различные варианты личностных смыслов, была предпринята попытка их типологизации. "Позитивным» полюсом конструкта мы всегда называли тот гипотетический смысл, который позитивен с оценочной точки зрения, безотносительно к тому, проявился ли в тексте рассказов он или семантически противоположный полюс. Таким образом, предложения типа "работа-это удовольствие", "Я горда", "Я достигну многого» принимались за позитивный полюс конструкта и соответственно предложения "работа – это обязанность", "Я часто унижаюсь", "Я вряд ли чего-то достигну» принимались за негативный полюс, безотносительно к тому, что выражал испытуемый в протоколах.

          При типологизации нами учитывались наличие или отсутствие корреляции, будет ли коррелировать ключевое понятие с одним полюсом, с двумя полюсами, с положительным или отрицательным полюсом конструкта, а также учитывался знак корреляции. Теоретически можно выделить 9 типов конструкта (рис.2). Подробно предложенная классификация обсуждалась нами ранее [126]. Здесь мы лишь отметим некоторые важнейшие черты смысловых конструктов.

          Рис. 2. Классификация смысловых конструктов (по В.Столину, М.Кальвиньо, 1982)

          Условные обозначения: (+) – позитивный полюс, (-) – негативный полюс, К – ключевое понятие; (+r) – положительная корреляция, (-r) – отрицательная корреляция, or – отсутствие корреляции

          Общая черта однополюсных последовательных конструктов это отсутствие семантической оппозиции позитивному или негативному смыслу данного явления. Субъект, конечно, может подобрать антонимические значения к каждой из групп определений, однако в его смысловой сфере то или иное содержание смысла переживается как единственно существующее, не дихотомизированное, не противопоставленное какому-то иному содержанию.

          Двухполюсные конструкты характеризуются одновременной корреляцией ключевого понятия с обоими полюсами конструкта. К последовательным двухполюсным конструктам относятся такие, в которых положительная корреляция с позитивным полюсом одновременно соседствует с отрицательной корреляцией с негативным полюсом (утверждающие конструкты) или, наоборот, положительная корреляция с негативным полюсом соседствует с отрицательной корреляцией с позитивным полюсом (отрицающие конструкты). Для двухполюсных противоречивых смысловых конструктов характерно наличие корреляций одного знака одновременно с обоими полюсами конструкта.

          Смысловые конструкты описывают ту форму, которую приобретает личностный смысл в сфере сознания, и позволяют дифференцировать строение смыслов. В сознании значение существует не само по себе, а в системе ассоциаций, возможных для данного значения [72]. Ассоциативные связи значения как единицы сознания не тождественны ассоциативным связям, образующимся у данного значения тогда, когда оно становится переносчиком личностного смысла. В последнем случае эти ассоциативные связи как раз и могут быть представлены в виде смысловых конструктов. Так, если личностный смысл существует в форме однополюсного утверждающего конструкта, это означает, что человек в своем сознании исключает саму возможность иного осмысления явления, события, обстоятельства. Тот же самый смысл (например, позитивный смысл "Я"), включенный в двухполюсный конструкт, существует в сознании уже не сам по себе, а вместе с активным отрицанием противоположного смысла (например, негативного смысла "Я"). Двухполюсный противоречивый смысловой конструкт, включая тот же смысл, свидетельствует о нерешенности в сознании проблемы осмысления того или иного явления, о колебаниях и сомнениях человека. Наконец, отсутствие корреляций (то, что мы обозначаем как "нейтральный конструкт") свидетельствует о том, что данное явление не включено в смысловую сферу человека.

          Как уже указывалось, смысловые конструкты отражают ту форму, которую приобретает личностный смысл в сознании. Но личностные смыслы могут быть классифицированы безотносительно к их форме, к их строению в сознании лишь на основе того места, которое занимает данное явление по отношению к мотиву. Можно предполагать, что в зависимости от этой последней характеристики смысла (т.е. характеристики смысла не как явления сознания, а как момента деятельности) будут различаться и строение смысла (конструкты), и эмоциональный тон переживания данного смысла (коннотат смысла), и его семантическая насыщенность (денотат смысла). Эта гипотеза и проверялась экспериментально [48]. При этом мы исходили из того допущения, что то или иное явление может быть не только условием деятельности и иметь позитивный, негативный или конфликтный смысл, но и само может являться мотивом и иметь смысл мотива.

          В качестве испытуемых выступили 9 клиентов психологической консультации, проходившие курс групповой неврачебной психотерапии, в отдельных случаях использовались данные еще 6-ти испытуемых, не являвшихся клиентами консультации.

          Заключение о смысловом статусе того или иного явления у данного конкретного испытуемого (клиента консультации) выносилось на основе следующих экспериментально-диагностических процедур. 1. Первичная беседа консультанта с клиентом, на которой излагались основные жалобы. 2. Наблюдения за клиентом в процессе занятий групповой неврачебной психотерапией (более 60 часов), проводимые одним из авторов исследования, присутствовавшим в качестве наблюдателя на всех занятиях группы (М.Кальвиньо). 3. Наблюдения и заключения, психологов-психотерапевтов, проводивших групповые занятия (В.В.Столин, А.Я.Варга). 4. Беседа с клиентом после проведения занятий. 5. TAT с последующей клинической беседой. 6. Методика управляемой проекции [117]. 7. Опросник 16 PF Кэттелла [160].

          С оставшимися 6 испытуемыми проводилась более краткая процедура анализа, в которую включались: клиническая беседа, ТАТ, опросник 16 PF Кэттэлла, методика управляемой проекции и экспертные оценки психотерапевта по экспериментально-диагностическим данным. Мы не будем здесь подробно останавливаться на результатах исследования, которые обсуждаются нами в другой работе [48].

          В целом результаты показывают, что негативный смысл оценивается ниже и переживается как менее "активный", "сложный» и "комфортный", но столь же, если не более стабильный в сравнении со смыслами остальных трех категорий, т.е. мотивами, позитивными и конфликтными смыслами. Различия внутри трех последних категорий не выражены, хотя они также есть. Так, мотивы превосходят в оценках позитивные смыслы по всем факторам, хотя и статистические различия не достигают значимых величин. Конфликтные смыслы оказываются наиболее "сложными» и "сильными» и наименее "стабильными» в сравнении с мотивами и позитивными смыслами, хотя и здесь статистические различия не значимы.

          Анализу были подвергнуты также различия в типах смысловых конструктов, которые можно наблюдать в зависимости от того, какой именно смысл (смысл мотива, позитивный, негативный или конфликтный) фиксирует данная лексическая единица.

          Оказалось, что мотивы выражаются утверждающими конструктами: как однополюсными, так и двухполюсными, как последовательными, так и противоречивыми. Теми же утверждающими конструктами выражаются и позитивные смыслы, однако они не оформляются с помощью противоречивых конструктов. Негативные смыслы выражаются с помощью отрицающих конструктов, при этом они также всегда последовательные, хотя и могут быть как однополюсными, так и двухполюсными. Конфликтные смыслы выражаются всегда с помощью двухполюсных противоречивых конструктов, преимущественно утверждающих, хотя и возможны случаи отрицающих конструктов.

          Таким образом, мотив с точки зрения его семантического строения в сознании всегда приобретает форму констатации какого-то позитивного смысла явления, однако у разных людей это может как сопровождаться оппозицией противоположному смыслу явления, так и не сопровождаться такой оппозицией, эта констатация может быть как внутренне логичной, последовательной, так и противоречивой. В отличие от мотива позитивный или негативный смысл явления семантически всегда последователен, хотя может также у отдельных индивидов приобретать характер решенной дилеммы, а у других – единственно возможного. Конфликтный смысл – это либо борьба альтернатив, фиксирующая незаконченность выбора между двумя смыслами явления, либо сумма отрицаний; при этом отрицается и позитивный смысл явления, и его негативный смысл.

          При анализе различий в денотатах смыслов мы применили своего рода статистико-феноменологический анализ. Были собраны все статистически значимые корреляции ключевого понятия с теми или иными, сформулированными по данным ТАТ предложениями, образующими полюсы конструктов, для всех восьми анализируемых тем-понятий.

          Психосемантика смыслов "Я» оказалась наиболее богатой, что выразилось прежде всего в количестве значимых семантических связей. При этом для наших испытуемых "Я» всегда оказывалось одним из условий – позитивным, негативным или конфликтным. Характерно, что наибольшее число значимых семантических связей обнаружилось у ключевого понятия "Я» с предложением "Я одинок и никому не нужен". Это объясняется тем, что среди наших испытуемых не было ни одного семейно-благополучного человека.

          Таблица 6. Психосемантика смыслов "Я"

          В клетках таблицы статистически значимые коэффициенты корреляции ключевого понятия "Я» с предложениями, сформулированными по протоколам ТАТ (левый столбец таблицы).

          Я...Позитивный смыслНегативный смыслКонфликтный смысл

          ...независимый0,61; 0,520,45

          ...достигну многого0,46; 0,58; 0,59

          ...достоин уважения0,49-0,45; –0,460,36

          ...уверен в себе0,52; 0,48-0,56; –0,550,47

          ...вызываю симпатию0,76; 0,44-0,42; –0,420,40

          ...нужен близким и друзьям0,42; 0,55; 0,37-0,450,47

          ...горд0,50; 0,53-0,65; 0,450,47

          ...завишу от многих0,740,44

          ...вряд ли чего достигну0,68; 0,620,70

          ...не очень уважаемый-0,530,570,36

          ...неуверен-0,430,69; 0,400,50

          ...несимпатичен-0,570,670,61

          ...одинок, никому не нужен-0,490,74; 0,41; 0,37; 0,650,56

          ...часто унижаюсь-0,46; –0,410,36; 0,420,55

          ...несчастлив0,38

          ...переменчив0,47

          Проведенное исследование показывает, что, как и другие личностные смыслы, смысл "Я» в зависимости от отношения субъекта к самому себе оказывается различным как в плане психосемантики (денотаты и коннотаты смыслов), таки в плане особой структурной организации (смысловые конструкты). Выявленные различия имеют и прикладное значение. Для направленной коррекционной работы важно понять не только зону конфликта, но и то, как этот конфликт перерабатывается в сознании. Представления о типах смыслов, о их семантике, об оформляющих их смысловых конструктах как раз и позволяют диагностировать то, как сознающий субъект переосмысляет действительность. Так, например, двухполюсный противоречивый утверждающий конструкт, "оформляющий» мотив, показывает, что явление обладает для субъекта и побуждающей и смыслообразующей функцией, в силу реальных жизненных процессов оно противоречиво, субъект переживает это противоречие и имеет позитивный полюс, к доминированию которого он может стремиться, и это выражается в ряде специфических семантических компонент смысла и его эмоциональных (коннотативных) характеристиках. Если же смысл явления оказывается негативным и оформляется двухполюсным последовательным отрицающим конструктом – субъект как бы не видит "просвета", он говорит "нет» позитивному смыслу, но также "нет» и "негативному", субъект находится не только в деятельностном, жизненном кризисе, но и в кризисе сознания, осмысления действительности. Если в контексте деятельности выступает он сам ("Я"), то речь идет уже о кризисе самосознания, кризисе осмысления самого себя. Это выражается и в коннотатах – "Я» оказывается не "оцениваемым", не "сильным", не "активным", зато "стабильным", что в данном контексте означает "несклонным к позитивным изменениям". Этому эмоциональному фону соответствуют и семантические дополнения к значению "Я": неуверенность, ожидание неуважения, представление о своей бесперспективности и т.п. Таким образом, учет характера смысла, его содержания и формы, в которой он существует в сознании, может служить психологу подсказкой направления его психокоррекционных, психотерапевтических усилий.

          Эмоциональная составляющая смысла "Я"Уже при анализе когнитивной составляющей смысла "Я» фактически затрагивался вопрос о его эмоциональной составляющей: коннотативное (аффективное) значение отражает эмоциональный тон образа "Я". Однако выделенные Ч.Осгудом оси: оценка, сила, активность – универсальны; с их помощью можно охарактеризовать восприятие любого объекта или события. Эмоциональное отношение к человеку – другому или самому себе – специфично.

          В психологии существует большое количество иногда недостаточно четко разделенных терминов, обозначающих этот аспект самосознания. К ним относятся самоуважение, самоприятие, самоотношение, эмоционально-ценностное отношение к себе, эмоциональный компонент самооценки. Советские авторы также употребляют разные термины. Так, И.С.Кон вслед за М.Розенбергом [57] говорит о самоуважении, определяя как итоговое измерение "Я", выражающее меру приятия или неприятия индивидом самого себя, положительное или отрицательное отношение к себе, производное от совокупности отдельных самооценок [57, 71]. И.И.Чеснокова использует термин "эмоционально-ценностное отношение личности к себе", определяя его как "вид эмоциональных переживаний, в которых отражается собственное отношение личности к тому, что она узнает, понимает, "открывает» относительно самой себя, т.е. разнообразные ее самоотношения» [138, 109].

          Эмоционально-ценностное отношение или самоуважение может также осмысляться с использованием различных психологических категорий. Можно сказать, что эмоционально-ценностное отношение личности к себе есть чувство, если последнее определять, по А.Н.Леонтьеву, как устойчивое эмоциональное отношение, имеющее "выраженный предметный характер, который является результатом специфического обобщения эмоций» [73, 555]. Можно использовать категорию отношения, как это делал В.Н.Мясищев, используя эту категорию как родовую по отношению к видам отношений – эмоциональному (привязанность, любовь, симпатия), моральному, этическому [91]. Можно использовать категорию социальной установки, как это делают М.Розенберг и И.С.Кон [57], можно также использовать и понятие установки в ином, нетрадиционном смысле, в котором оно используется, в частности, в работах А.Г.Асмолова [14]. Использование того или иного категориального аппарата само по себе, однако, не приводит к решению содержательных проблем.

          Ниже мы затронем две проблемы, возникающие при анализе эмоциональной составляющей самосознания. Первая из них касается размерности эмоционально-ценностного отношения к себе.

          Является ли отношение к себе одномерным? В большинстве исследований неявно предполагается, что эмоционально-ценностное отношение к себе является одномерным; говорится о высоком или низком самоуважении, о высокой и низкой самооценке. С этой точки зрения сложностью обладает лишь сам объект отношения – образ "Я", но не отношение к нему. Но сложность, многомерность "Я» косвенно предполагают сложность отношения к "Я". При такой постановке проблемы эмоционально-ценностное отношение рассматривается как чувство, и вопрос о размерности – это вопрос о независимых составляющих этого чувства.

          В подходе к этой проблеме мы опирались на представление о трех уровнях самосознания. Анализ размерности эмоционально-ценностного отношения требует рассмотрения его как чувства, но чувство – это категория, описывающая психическую жизнь индивида. В самом деле, можно не считать пятилетнего ребенка обладающим личностным самосознанием, но никто не откажет ребенку в признании его способным на чувства. Хотя и в возникновении человеческих эмоций большую роль играют врожденные биологические механизмы, чувства специфические предметные обобщения эмоций – воспитываются как и многие другие психические способности. При этом развитие чувств проходит тот же указанный Л.С.Выготским путь от интерк интрапсихической функции. Сначала ребенок воспринимает чувства других людей, близких, и в общении с ними воспринимает саму структуру чувства. Для нас это положение оборачивается важным тезисом, имеющим непосредственное отношение к экспериментальному исследованию. Размерность эмоционально-ценностного отношения к себе можно исследовать путем анализа размерности эмоционально-ценностного отношения к другому. Хотя по содержанию в каждом конкретном случае они могут не совпадать, сама структура отношения как чувства является инвариантом. Выявление размерности эмоционально-ценностного отношения, помимо прочего, – шаг в направлении разработки типологии самосознания.

          Вторая проблема возникает при подходе к эмоциональной составляющей самосознания со стороны общения.

          В свое время С.Л.Рубинштейн высказал идею о триединой структуре отношения человека к самому себе, хотя ему и не довелось подробно развить эту идею. Кроме непосредственного отношения к себе, можно выделить еще и отношение к себе, опосредованное отношениями с другими людьми. "Дело не только в том, что мое отношение к себе опосредовано моим отношением к другому (формула К.Маркса о Петре и Павле), но и в том, что мое отношение к самому себе опосредовано отношением ко мне другого» [107, 336]. Таким образом, самосознание трехголосо: оно предполагает переживаемое отношение к себе, отношение к другому человеку и воспринимаемое (или ожидаемое) отношение другого.

          Можно развить эту мысль дальше и задаться вопросом, кто он, этот другой, интроецированный в самосознание? В реальной жизни нас окружает множество реальных других людей, как происходит их обобщение? Мы предполагали, что такое обобщение идет по двум линиям – обобщение того, что можно назвать не-Я, т.е. обобщение отсутствующих у себя качеств, свойств, особенностей, и тогда другой – это тоже человек, но непохожий на субъекта, и обобщение присущих самому субъекту качеств – тогда речь идет о похожем другом. Необходимо отметить, что сейчас речь идет об общей структуре функционирующего самосознания, а не о его генезисе. В генезисе самосознания, того его уровня, который мы обозначили как самосознание индивида, общение и взаимодействие именно с реальными другими является определяющим фактором. Однако это общение тоже приобретает свою интрапсихическую форму – реальное общение превращается в аутообщение, реальная "персонологическая» структура, предполагающая более близких и более далеких субъекту партнеров по общению, превращается в его феноменальную структуру.

          Размерность эмоционально-ценностного отношенияВ словаре любого языка можно найти множество слов, обозначающих различные эмоциональные отношения к другому человеку и к себе: "Он мне (я себе) противен, я его (себя) ненавижу, люблю, боюсь, остерегаюсь, я им (собой) восторгаюсь, я им (собой) умиляюсь» и т.д. и т.п. Большинство из них относится и к ситуативным состояниям (эмоциям), и к стойким отношениям (чувствам) одновременно. Существует ли нечто общее в отношениях, обозначаемых той или иной группой слов? Ответ на этот вопрос можно искать двумя путями. В первом случае можно попытаться выделить базовые классы эмоциональных отношений так, чтобы элементы каждого класса содержали свои, не имеющиеся у элементов другого класса признаки. По этому принципу построена дифференциальная теория эмоций [46]. Считается, что фундаментальные эмоции – интерес, радость, удивление, горе, гнев, отвращение и др. – имеют каждая свой а) специфический внутренне детерминированный нервный субстрат, б) характерные мимические или нервно-мышечные выразительные комплексы и в) отличающееся субъективное переживание или феноменологическое качество [46]. С этой точки зрения несводимых друг к другу эмоциональных отношений должно быть никак не меньше фундаментальных эмоций, так как почти каждая из них может при соответствующих условиях стать стойким эмоциональным отношением, чувством (ср. эмоция любви – чувство любви, эмоция вины – чувство вины и т.д.).

          Другой путь – попытаться выделить некоторую или некоторые универсальные оси, психологические измерения, на которых оказалось бы возможным расположить внешне различные эмоциональные отношения так, как если бы в пределах данной оси они имели только количественные различия. Так, например, уже простое сопоставление отношений, передаваемых антонимическими парами "любить-ненавидеть", "дружить-враждовать", "относиться доброжелательно-недоброжелательно", позволяет заметить некоторую общность, некоторую содержательную ось. Концы этой оси могут быть заданы парой "любить-ненавидеть", а остальные отношения расположатся между ними.

          В ряде исследований межличностного поведения такая попытка была предпринята. Первой и наиболее известной "моделью» является разработанная Т.Лири двухмерная модель межличностных отношений [196]. Состоящий из восьми октантов круг интерперсональных отношений образовывался двумя осями "любовь-ненависть (неприязнь)» и "доминирование-подчинение". Любое поведение относительно другого человека характеризовалось как комбинация вкладов по соответствующим осям: так, учить есть пропорция любви и доминирования, а хвастовство-пропорция доминирования и неприязни.

          Аналогичная ось ("любовь-ненависть") была выделена и в ряде исследований детско-родительских отношений [153; 224; 225], в исследованиях межличностной привлекательности [182]. Несомненно, что отношение человека к человеку в эмоциональном аспекте имеет знак и может быть позитивным или негативным, принимающим или отвергающим, с симпатией или антипатией, с любовью или с ненавистью. Однако действительно ли эмоциональное отношение одномерно, или внутри измерения "позитивное-негативное» можно выделить иные независимые оси (параметры измерения)?

          Гипотеза, подлежащая экспериментальной проверке, состояла в том, что эмоциональное отношение человека к человеку неодномерно и состоит, по крайней мере, из двух измерений [119]. Одно из них охватывает непосредственное переживание приязни или неприязни к человеку и может быть обозначено как "симпатия-антипатия", другое относится к эмоциональным переживаниям в адрес другого, имеющим более оценочный характер, предполагающим сравнение и некоторое внутреннее обоснование и может быть обозначено как "уважение-неуважение". Проверке этой гипотезы было посвящено исследование, выполненное нами совместно с Н.И.Голосовой.

          Эксперимент 1В качестве метода исследования использовалось шкалирование экспертами ситуаций диадического общения, структура и характер которых определялись экспериментатором заранее (метод репертуарных решеток [188]). 10 экспертов должны были представить реальные знакомые им пары людей, соответствующие заданным критериям.

          Было использовано 20 ситуаций диадического общения. В 12 из них варьировались: длительность знакомства (продолжительное-непродолжительное); знак отношений (позитивные-негативные); пол общающихся (мужчина-мужчина, мужчина-женщина, женщина-женщина). Остальные 8 ситуаций относились к детско-родительским отношениям и варьировались по параметрам: а) пол родителя (отец, мать); пол ребенка (сын, дочь) и знак отношений (позитивные-негативные). Вот примеры ситуации: "Двое Ваших знакомых мужчин, которые давно в плохих отношениях", "Две женщины, Ваши знакомые, которые недавно познакомились друг с другом и сразу подружились", "Ваши знакомые мать и сын, у которых плохие отношения", "Ваши знакомые отец и дочь, у которых хорошие отношения» и т.д.

          Эти двадцать ситуаций шкалировались по семибалльной системе (от +3 до –3) по 40 специально подобранным шкалам с позиции сначала одного, а затем другого участника общения. Примеры шкал: "понимает – не понимает", "безразличен – заинтересован", "поощряет – порицает". Таким образом, исходный массив данных составлял 16000 оценок (40 шкал ? 10 экспертов ? 20 ситуаций ? 2 точки зрения).

          Полученный массив оценок был подвергнут процедуре факторного анализа центроидным методом с подпрограммой Варимакс-вращения.

          Факторизация по шкалам всего массива в целом позволила выделить 7 факторов, объясняющих 80% дисперсии. Первый фактор (информативность 54%) представлен следующими шкалами. С одной стороны: испытывает доверие (35), (СНОСКА: В скобках указана нагрузка шкалы по фактору: антонимы, характеризующие противоположный полюс фактора, входят с той же нагрузкой.) одобряет (35), восхищается (34), благожелателен (32), удовлетворен (25), вызывает чувство симпатии (24); а с другой стороны: не доверяет, укоряет, ненавидит, неблагожелателен, чувствует негодование, раздражает. По смыслу шкал этот фактор можно обозначить как "симпатия-антипатия".

          Во второй фактор (информативность 7%) вошли шкалы: стремится помочь (74), заинтересован (69), близок (67), сочувствует (60), жалеет (58), с одной стороны, и отстраняется, безразличен, далек, не сочувствует, равнодушен – с другой. Как видно из содержания шкал, речь идет о межличностной дистанции.

          Третий фактор (информативность 5%) представлен только двумя шкалами: на одном полюсе – ищет помощи у него (54), подчиняется ему (49), на другом – сам готов помочь, лидирует в отношениях с ним. Этот фактор характеризует поведенческий аспект отношений и может быть обозначен как доминирование-подчинение.

          Четвертый фактор (информативность 3%) также представлен двумя шкалами: "чувствует зависимость» (26) и "чувствует похожим на себя» против "чувствует независимость» и "чувствует непохожим". Этот фактор может быть обозначен как зависимость-независимость.

          Пятый фактор (информативность 4%) представлен шкалами: завидует (38), покладист в отношениях с ним (22), считается с ним (16), признает достоинства (16), относится с восхищением (15). И противоположный полюс: испытывает чувство превосходства, относится с издевкой. По содержанию этот фактор может быть интерпретирован как уважение неуважение.

          Шестой фактор (информативность 4%) является объединением первого и пятого факторов, т.е. симпатия-антипатия и уважение-неуважение. Об этом свидетельствуют высокие корреляции с ними (с первым – 0,61 и с пятым – 0,34) при незначительной корреляции самих указанных факторов. Таким образом, шестой фактор не представляет собой независимого по содержанию измерения и может быть понят как ось позитивное-негативное отношение.

          Седьмой, низкоинформативный фактор (информативность 2,5%) представлен шкалами: понимает (32), чувствует безопасность (31), поощряет (31), испытывает дружеские чувства (26), ожидает сотрудничества (26), любит проводить время с ним (25), стремится к контактам (25) и на другом полюсе – не понимает, опасается, порицает, испытывает чувство враждебности, ожидает ссор, может обращаться только по делу, избегает контактов. Этот фактор "склеивает» эмоциональные и поведенческие характеристики и может быть обозначен как дружелюбное сотрудничество против враждебной конкуренции.

          Итак, получены семь факторов, три из них отражают собственно эмоциональное, а точнее, эмоционально-ценностное отношение. Два из них соответствуют гипотетическим: симпатия-антипатия, уважение-неуважение, кроме того, обнаружен третий фактор – межличностная дистанция (близость-отдаленность). Один из факторов отражает глобальную позитивную или негативную эмоциональную оценку другого и является "склейкой» симпатии и уважения, с одной стороны, и антипатии и презрения – с другой. Два фактора соответствуют поведенческим параметрам межличностных отношений и соответствуют выделенному Лири "доминированию-подчинению» и выделенному Шефером "свободе-зависимости". Седьмой фактор, имеющий эмоционально-действенную природу, является склейкой отношения с симпатией и установкой на сотрудничество, с одной стороны, и отношения с антипатией с установкой на конкуренцию и враждебность – с другой.

          Эксперимент 2В задачу второго эксперимента входила проверка результатов первого эксперимента, состоящего в выделении трех осей эмоционально-ценностного отношения с использованием иной процедуры эксперимента, отличающихся по своему возрасту и статусу испытуемых и иной программой факторной обработки данных. Тем самым данный эксперимент должен ответить и на вопрос об универсальности выделенных факторов. В задачу этого эксперимента входил также отбор шкал для версии, пригодной в целях психопрофилактического и психодиагностического обследования.

          Если в первом эксперименте испытуемые выступали в роли экспертов, оценивающих чужие отношения, то в данном эксперименте инструкция отсылала испытуемых к оценке их собственных отношений с другими (в семье, с друзьями). Вторым отличием был возраст и статус испытуемых. В первом эксперименте это были взрослые студенты (25-28 лет), во втором – подростки, 52 школьника 7-8-х классов одной из московских школ.

          Всего использовалось 6 ситуаций оценки 6 частных инструкций: отношение к испытуемому отца, отношение к испытуемому матери, отношение к испытуемому лучшего друга или подруги, собственное отношение к матери, собственное отношение к отцу и отношение к лучшему другу (подруге).

          В эксперименте использовались шкалы, максимально связанные с тремя факторами эмоционально-ценностного отношения, обнаруженными в 1-м эксперименте, максимально выявляющие данный фактор (т.е. с низкими нагрузками по другим факторам), а также присутствующие в максимально большем числе ситуаций (по результатам факторизации внутри ситуации определенного типа, которые мы опустили в настоящем изложении). Всего таких шкал оказалось 18; в каждый фактор были также добавлены по две новых пары антонимов, подобранных по словарю.

          Полученные данные обрабатывались с помощью факторного анализа по методу главных факторов [136] с подпрограммой Варимакс-вращения. В изменении программы обработки заключалось третье отличие 2-го эксперимента от первого. Общая факторизация результатов была получена по данным всего массива (24 шкалы ? 6 инструкций ? 54 испытуемых = 7776 оценок), затем проводилась вторично только по 18 окончательно отобранным шкалам. В результате общей факторизации были получены четыре фактора, объясняющих 95,5% дисперсии. Четвертый фактор оказался неоправданным, так как не содержал значимых нагрузок ни по одной из шкал. Полученные факторы совпадают и по шкалам в целом, и соответственно по интерпретации с факторами, полученными в 1-м эксперименте.

          Для второй общей факторизации были отобраны 18 наиболее "работающих» шкал по 6 в каждом факторе. В результате повторной факторизации выделились 3 фактора, объясняющие 95% дисперсии. Выделенные в результате повторной факторизации факторы оказались теми же, и шкалы полностью совпали с отобранными. Результаты повторной общей факторизации представлены в табл. 7. Интересно отметить, что шкала 3 (относится с уважением – пренебрегает) оказалась в гораздо большей степени связанной с 1-м фактором "симпатия-антипатия", чем с фактором "уважение-неуважение". Как и следовало ожидать, в современном значении слова "уважает", в особенности для подростков, присутствует гораздо больше "симпатии", чем это следует из словарного значения слова.

          Таблица 7. Результаты второй общей факторизации

          Информативность:36,522,536

          Факторы?Шкалы

          Фактор 1"симпатия – антипатия"

          1.Испытывает дружеские чувства – чувства враждебности7719-44

          2.Испытывает чувство расположения – не расположен7216-44

          3.Относится с уважением – пренебрегает6735-40

          4.Восхищается – ненавидит6738-36

          5.Радушен – сух в общении6630-44

          6.Жалеет – равнодушен6428-42

          Фактор 2"уважение – неуважение"

          7.Признает достоинства – видит недостатки2162-16

          8.Принимает каким есть – хочет изменить1062-7

          9.Относится с восхищением – относится с издевкой435740

          10.Одобряет – укоряет575623

          11.Покладист в отношениях – склоненне соглашаться135541

          12.Ценит высоко – ценит низко4453-45

          Фактор 3"близость – отдаленность"

          13.Близок – далек4329-72

          14.Заинтересован – безразличен4929-72

          15.Принимает участие – безучастен3924-70

          16.Сочувствует – не сочувствует4024-69

          17.Чувствует своим, душевно связан – чувствует чужим, посторонним4432-66

          18.Стремится помочь – отстраняется4728-66

          Для уточнения интерпретации факторов была использована процедура экспертной оценки. В качестве экспертов выступили 10 студентов 1-2-го курсов факультета психологии. Им предлагалось оценить, что общего между шкалами, выделившимися в один фактор, и обозначить их парой антонимов, обобщающих все шкалы данного фактора. Результаты оценки 9-ти экспертов представлены в табл. 8.

          Таблица 8. Экспертные обозначения факторов

          Фактор 1 "симпатия – антипатия"Фактор 2 "уважение – неуважение"Фактор 3 "близость – отдаленность"

          1Симпатия – антипатияСклонен видеть положительное – склонен видеть отрицательноеБлизость – отдаленность

          2Симпатия – враждебностьУважение – пренебрежениеБлизость – равнодушие, формальность

          3Симпатия – неприязньУважение – пренебрежениеПонимание – непонимание

          4Симпатия – антипатияЭмоциональная оценка, но более объективная, чем в первой группе шкалСвой – чужой

          5Симпатия – антипатияУважение – презрениеЭти шкалы характеризуют степень близости

          6Симпатия – равнодушиеЦенит – не ценитИнтимность, отчужденность, формальность

          7Симпатия – антипатияУважение – презрениеБлизость – отдаленность

          8Симпатия – антипатияУважение – дискредитацияДистанция между людьми

          9Симпатия – неприязньУважение – презрениеИнтимность – формальность

          Как видно из табл. 8, оценки экспертами выделенных шкал крайне единообразны и соответствуют нашей интерпретации данных факторов. Характерно также четкое различение всех трех факторов.

          Ортогональность, т.е. независимость выделенных факторов, заложена уже в самой процедуре факторного анализа. В целях дополнительной проверки независимости трех указанных факторов подсчитывался коэффициент сопряженности между компонентами эмоционального отношения, определенными в соответствии с выделенными факторами, по каждой инструкции считался коэффициент сопряженности [13] положительных, нейтральных и отрицательных оценок между любыми параметрами из трех факторов, т.е. уважения и симпатии, уважения и близости и т.д. Из 162 коэффициентов значимыми оказались только 4, что несомненно свидетельствует о независимости выделенных факторов.

          Обсуждение результатовИтак, эмоциональное (эмоционально-ценностное) отношение не одномерно. Выделены три оси эмоционально-ценностного отношения человека к человеку: "симпатия-антипатия", "уважение-неуважение", "близость-отдаленность". Эти оси эмоционально-ценностного отношения не совпадают с осями, или параметрами, поведенческого аспекта взаимоотношений. Этот вывод следует из того факта, что в первом эксперименте факторы эмоционального отношения выделились одновременно с поведенческими факторами: "доминированием-подчинением", "зависимостью-независимостью» и "сотрудничеством-конкуренцией".

          Следует отметить надежность выделения данных осей эмоционального отношения. Они получены при использовании двух различных экспериментальных приемов (экспертные оценки чужих отношений, оценка собственных отношений), различных испытуемых (взрослые студенты и школьники-подростки) и двух различных методов факторного анализа (центроидный метод и метод главных факторов). О надежности выделенных осей свидетельствует и повторная факторизация окончательно отобранных шкал.

          Полученная трехмерная структура, таким образом, обладает и универсальностью. Она применима как к анализу восприятия подростком отношений в семье, так и к анализу взаимоотношений в ситуациях дружеского общения, общения сексуальных партнеров.

          Опираясь на полученные результаты, можно по-новому взглянуть на эмоциональную сторону человеческих взаимоотношений. Так, любовь предполагает выраженность позитивных полюсов всех трех измерений: симпатии, уважения, близости. Кроме непосредственного эмоционального переживания в адрес другого человека любовь подразумевает положительную оценку другого, признание его прав, свобод, достоинств. Об этом свидетельствуют народные пословицы ("совет вам, да любовь"), на этом основывается советское брачное законодательство, узаконивая равные права супругов и требуя их уважения.

          С.Л.Рубинштейн в свое время различал два вида любви: "любовь к ближнему» и "любовь к дальнему". О первой он писал так:

          "Здесь снимается вопрос о том, к чему и к кому, какого морального облика человеку возникает любовь, снимается приверженцем к родственным, семейным привязанностям, для которого всякие этические оценки, качества остаются по ту сторону добра и зла. Здесь происходит отказ от всякой избирательности: кто мне близок, тот и хорош".

          В другом случае происходит утверждение существенности только "образа человека, абстракции, идеала, противопоставленного самому реальному человеку» [107, 376]. Речь идет о третьем измерении любви "близости отдаленности". "Гармонический идеал любви» для С.Л.Рубинштейна состоял в том, чтобы в ближнем увидеть идеал в его конкретности, т.е., в наших терминах, уважать близкого тебе человека.

          Трехмерная структура эмоционального отношения позволяет также понять отличие любви от других видов позитивного отношения человека к человеку. Так, например, отношение с симпатией и уважением, но без эмоциональной близости возможно к человеку при сравнительно поверхностных контактах. Отношение с симпатией и близостью, но без уважения можно встретить у родителей, которые тепло и заботливо относятся к своим детям, но в тоже время считают их недостаточно способными, развитыми, волевыми, самостоятельными и т.д. Аналогично дифференцируются и негативные отношения человека к человеку. Так, отношение с антипатией, неуважением и эмоциональным отдалением – полное эмоциональное отвержение – возможно к ненавистному и одновременно презираемому врагу, к которому не только испытывается острая неприязнь, но которому также отказывается в каких бы то ни было достоинствах и в каком бы то ни было внутреннем сходстве или сродстве с субъектом отношения. Отношения с антипатией, но близостью можно встретить в семьях с глубоко нарушенными взаимоотношениями между кровными родственниками, это отношения, отягощенные взаимными обидами и унижениями, наполненные мстительными чувствами. В этих отношениях можно выделить "уважение", если субъект отношения усматривает в объекте какие-то достоинства – хотя бы стойкость и волю к реализации "злых намерений", или неуважение если объекту отношений отказывается в каких бы то ни было достоинствах.

          Таким образов, полученные данные позволяют гораздо точнее и дифференцированное описать эмоциональное (эмоционально-ценностное) отношение человека к человеку, чем если опираться на представления об одномерном "позитивно-негативном» характере отношений. Тем самым появляется возможность и более дифференцированной диагностики нарушений во взаимоотношениях людей, что имеет значение для решения психокоррекционных, психотерапевтических задач.

          Эмоционально-ценностное отношение к себе также может быть представлено как содержащее три указанные оси. Об этом свидетельствует, в частности, опрос 87 испытуемых-экспертов (студентов-филологов) с инструкцией оценить отношения известных им героев литературных произведений, отношение героев к самим себе, а также авторское и читательское отношения к героям.

          Теоретический анализ также позволяет убедиться в справедливости выделения трех осей эмоционально-ценностного отношения применительно к самосознанию. Так, возможность уважать себя в большей или меньшей мере самоочевидна. Симпатия – антипатия в отношении к самому себе также может варьировать от ярко выраженного нарциссизма до аутоагрессии, причинения себе физического ущерба. Известны также попытки интерпретировать неврозы в терминах "падения» любви, компонент симпатии в которой не ставится под сомнение.

          "Невротики – это люди, – пишет И.Е.Вольперт, – которые, можно сказать, болеют из-за недостатка любви либо к самим себе (неврастения), либо любви других к себе (истерия), либо из-за недостатка способности любить себя и других (психостения)» [27, 106].

          Возможна также и различная степень дистанцирования по отношению к себе – от полного самослияния до отстранения, отчуждения своего сознаваемого "Я". На эту способность личности не раз указывал, в частности, И.С.Кон [57].

          Глава 5. Отношение к себе в системе внутреннего диалогаУже в самом факте существования самосознания заложена его двойственность, диалогизм "Я".

          "О чем бы я ни думал, – пишет У.Джемс, – я всегда в то же самое время более или менее сознаю самого себя, свое личное существование. Вместе с тем ведь это Я сознаю, так что мое самосознание в целом является как бы двойственным – частью познаваемым и частью познающим, частью объектом и частью субъектом...» [34, 144]

          Конечно, делая самого себя объектом своего анализа, субъект как бы отстраняет свое "Я» превращает его в объект наподобие других объектов.

          "Отношение "Я – мое» все равно, идет ли речь о самопознании, самоконтроле, оценке результатов своей деятельности или констатации принадлежности чего-то к своему "Я» – есть отношение субъектно-объектное; превращая определенную совокупность своих свойств в объект познания, индивид рассматривает их как бы со стороны и стремится овладеть ими так же, как он овладевает прочими вещами» [57, 14].

          Однако, делая свои поступки, намерения, чувства и мысли объектом собственного сознания, констатируя и оценивая, субъект, естественно, не может оставаться беспристрастным судьей. Накапливается контраргументация, в том числе и апеллирующая к ошибкам и пристрастности самого анализа. Субъект вновь превращается в объект анализа, но уже с позиций того своего "Я", которое непосредственно перед этим осмыслялось и оценивалось.

          Другой предпосылкой диалогического строения самосознания является уже неоднократно упоминавшийся факт вовлечения субъекта в различные и пересекающиеся, т.е. противоречивые отношения. Возможность рефлексии, возможность критики и несогласия с самим собой возникает отнюдь не в силу каких-то имманентных свойств бестелесного "духовного Я". Эта возможность создается реальной вовлеченностью в различные системы связей, которые и определяют возможность различных точек зрения субъекта на мир и в том числе на себя самого;

          И наконец, третьей предпосылкой диалогического строения самосознания является тот способ, в котором происходит его формирование. Этот способ – человеческое общение, опыт которого закрепляется в его сформированной структуре.

          Диалогическое строение самосознания, однако, в разной степени выражено в различные периоды индивидуального развития человека, как и различно оно выражено в разные исторические периоды.

          Маленькие дети говорят о себе в третьем лице, т.е. как бы переносят обращение к ним взрослого. Ребенок, действует ли он ради контакта со взрослым или ради овладения предметным миром, оценивает себя по тем параметрам, которые так или иначе продиктовал ему взрослый – его проводник и наставник в мире социальных отношений и человеческих деятельностей. Самоотношение ребенка до определенного периода также является, так сказать, линейной функцией от отношения к нему взрослого, прежде всего родителей: неприязнь, отдаленность, неуважение к ребенку переходят в дефект самоотношения вплоть до неприязни к себе – к своему телу, чертам характера [223]. В самосознании ребенка, однако, происходит оборачивание этой логики; на самом деле он негативно относится к себе потому, что так относятся к нему другие, взрослые, но сам воспринимает это отношение других как следствие его "объективной плохости". Ширли Самюэль, автор монографии по развитию детского самосознания, открывает книгу стихами Р.Лэйнга, в которых отражена указанная особенность детского самосознания.

          Моя мать любит меня. Мне хорошо. Мне хорошо потому, что моя мать любит меня. Я хороший потому, что мне хорошо. Мне хорошо потому, что я хороший. Моя мать любит меня потому, что я хороший.

          Моя мать не любит меня. Мне плохо. Мне плохо потому, что она не любит меня. Я плохой, потому что мне плохо, Мне плохо потому, что я плохой. Я плохой потому, что она не любит меня. Она не любит меня потому, что я плохой.

          Внешне самосознание ребенка диалогично – он сам оценивает себя как хорошего или плохого, однако внутренне, по своей психологической, содержательно-генетической структуре этот диалог есть лишь форма усвоения родительского монолога. Замена непосредственной оценки взрослого на внесенную тем же взрослым внутреннюю систему самооценок не меняет дело. Ведь соответствующие нормы и образцы справедливы для ребенка еще не в силу его собственного социального опыта и не в силу сознательной приверженности этим нормам, но единственно в силу авторитетности и значимости тех лиц, которые эти нормы проповедуют и активно внедряют в его сознание. Иногда и взрослый человек выказывает черты этого инфантильного самосознания ребенка: чужое негативное мнение, неприязненное отношение непосредственно маркирует собственные черты как "плохие", и уже из них выводится и плохое мнение о себе окружающих и собственный недостаток самоуважения.

          В процессе развития ребенка меняется и его самосознание. Расширение контактов с окружающими, появление новых "значимых других", овладение собственным поведением приводят к разрушению прежде линейного отношения оценки и самооценки, отношения и самоотношения.

          Отметим, что на то, как рано в индивидуальном развитии самосознания ребенка возникнут элементы диалога, влияет сам стиль отношений взрослых и детей, который не есть, естественно, нечто раз и навсегда данное. Об этом свидетельствуют, в частности, исследования Е.В.Субботского [129]. В них показано, что предоставление ребенку-дошкольнику права контролировать взрослого по тем же параметрам, которые применимы к его деятельности, и одновременный отказ взрослого от социального контроля за действиями ребенка (в игровой ситуации детского сада) приводят к быстрому развитию независимого поведения, т.е. поведения, при котором ребенок может, опираясь на ранее разработанную программу, противопоставить свой поступок мнению взрослого. Другими словами, речь идет о предпосылке возникновения диалога со взрослым и, следовательно, диалога в самосознании ребенка.

          В подростковом и юношеском возрасте, как показывают, в частности, исследования А.А.Бодалева, происходит резкое расширение объема и глубины восприятия другого человека: способности, интеллект, воля, жизненные планы упоминаются гораздо чаще, чем у детей 11 лет [20]. Одновременно самосознание, рефлексия своего "Я» становятся главным моментом развития психики.

          Подросток стремится к общению, но чувство собственной уникальности и боязнь быть непонятым и осмеянным, равно как ощущение "обидной» нереализованности собственных потенций, часто делают его плохим партнером по диалогу. Волнующее открытие собственного внутреннего мира детерминирует и редукцию диалога его самосознания к монологу. Юношеский дневник, при всей его интимности и внешней диалогичности, представляет собой прежде всего монолог, рассчитанный на пока не найденного собеседника, который поймет и оценит еще не открытую сложность и прелесть внутреннего мира его автора. У маленького ребенка диалог по своей сути – монолог другого, взрослого; юношеская редукция диалога к монологу предоставляет слово рождающемуся "Я". С вступлением в пору личностной зрелости в самосознании человека явственно звучит диалог.

          Ребенок не осознает конечных мотивов своих поступков, рефлексия мотива и тем более мотива в отношении к потребности – достояние зрелой личности. Конфликтные смыслы ставят под сомнение мотивы, их соответствие потребностям, сами потребности, черты и тем самым актуализируют внутренний диалог. Другие люди также начинают восприниматься не только как оценщики и образцы, но как потенциальные участники этого внутреннего диалога. Поиск близости – в любви, в дружбе – это и есть поиск партнера по диалогу, перед которым не страшно обнажить свои сомнения.

          Этой необходимости и возможности внутреннего диалога, "аутокоммуникации должна соответствовать и внутренняя структура самосознания, равно как и структура его продукта – образа "Я". В чем же состоит эта структура?

          Существует целый ряд интереснейших фактов, которые наталкивают на некоторые гипотезы об аспекте в строении самосознания, обеспечивающем внутренний диалог.

          Одна группа фактов, издавна описываемых клиницистами, относится к явлениям так называемого раздвоения личности [197].

          Один из таких случаев, описанных Азом и Жане, приводит У.Джемс в своей "Психологии» [34, 175].

          Леония Б., сорока пяти лет, с трех лет "страдала припадками сомнамбулизма". Начиная с 16 лет она часто подвергалась гипнозу не столько в лечебных, сколько в демонстративных целях. "Первичная", т.е. нормальная жизнь Леонии протекала в деревне, среди обычной крестьянской обстановки, "вторичная» – "в гостиных и приемных докторов". В первичной жизни Леония Б. – "сосредоточенная, грустная особа, спокойная, неподвижная, чрезвычайно кроткая с окружающими и крайне робкая: при взгляде на нее и в голову не придет, какую личность она скрывает за собой". Превращение наступает в состоянии гипноза. "Ее глаза, правда, закрыты, но острота других чувств заменяет ей зрение. Она весела, шумна, подвижна, иногда просто невыносима. Она сохраняет свой добрый характер, но обнаруживает чрезвычайную наклонность к резкой жестикуляции и к иронии В высшей степени любопытно послушать ее после посещения гостями сеанса, на котором ее гипнотизировали. Она дает характеристику каждого из них, передразнивает их жесты, претендует на знание их смешных сторон и страстишек и про каждого рассказывает целую историю". В своей вторичной жизни Леония называет себя Леонтиной. Леонтина очень хорошо помнит все, что касается жизни Леонии, причем даже такие вещи, о которых Леония даже не подозревает. Про свое первичное "Я» она говорит: "Это добрая женщина – не я: она слишком глупа". Себе Леонтина приписывает "все ощущения, поступки, вообще все, пережитое ею в состоянии сомнамбулизма, связывая эти части довольно продолжительной своей жизни в одну историю". Леонии она приписывает все пережитое в часы бодрствования.

          Интересно, что если гипноз уже загипнотизированной Леонии продолжался, возникала третья личность. "После возобновленных пассов и повой потери сознания пациентка делается совершенно новой личностью, приходя в состояние, обозначенное мною Леонией 3-й. Она становится серьезной и степенной – вместо того, чтобы резвиться, как дитя, она начинает медленно говорить и мало двигаться. Свое тождество с Леонией 1-й она и в этом состоянии отрицает. "Это – не я, – по-прежнему говорит она, – она добрая женщина, только глупа". Она отрицает также свое тождество с Леонией 2-й: "Как вы можете находить во мне какое-либо сходство с этим полоумным существом? – говорит она. – К счастью, между нами нет ничего общего".

          Случаев, подобных описанному П. Жане, в современной психиатрии накоплено достаточно много; один из наиболее интересных и подробно описанных – случай Евы Уайт – цитируется и комментируется И.С.Коном [57]. Общие черты этих случаев: контрастность "первичного» и "вторичного Я» по ряду черт (скромность – социальная смелость, консерватизм – радикализм и т.д.), осведомленность "вторичного Я» о "первичном» вплоть до деталей и нюансов, "забытых» "первичным Я", пренебрежительное отношение "вторичного Я» к "первичному".

          В своем исследовании психологии и психопатологии одиночества О.Н.Кузнецов и В.И.Лебедев собрали множество интересных и релевантных обсуждаемой проблеме фактов. Они проанализировали ситуации, связанные с географической, социальной и сенсорной изоляцией, а также с экспериментально созданной сенсорной депривацией.

          Появление (или усиление) аутообщения, диалогической речевой активности, вплоть до выделения "двойников» – общая характеристика нарушений самосознания людей, находящихся в ситуации изоляции или депривации. Собранные О.Н.Кузнецовым и В.И.Лебедевым данные позволяют также констатировать и еще один факт, чрезвычайно важный для нашего обсуждения. Характер выделяемых двойников у психически больных и у здоровых, оказавшихся в условиях сурдокамеры, закономерно отличается.

          "Не совсем также ясно, – пишут О.Н.Кузнецов и В.И.Лебедев, – почему чаще всего экстериоризуется, выносится наружу все то, что чуждо больному, к чему он относится со страхом и отвращением, против чего протестует вся его сущность» [65, 218]. В отличие от этого в условиях сурдокамеры "испытуемые экстериоризовали из себя двойника в виде собеседника (оппонента), друга и помощника» [65, 214].

          Подобными же характеристиками обладали двойники и у некоторых путешественников, в одиночку переплывавших океан [65, 219].

          В связи с отмеченным фактом интересную параллель можно провести с наблюдениями М.Газаниги над нейрохирургическими больными, у которых по медицинским показаниям рассечены межполушарные комиссуры (мозолистое тело) [172]. Оказалось, что такие больные обладают как бы двумя сознаниями, соответствующими левому и правому мозговым полушариям. При этом в одних случаях отношения между этими сознаниями вполне кооперативны и дружелюбны. Так, например, если больному, предъявляли красные или зеленые вспышки света так, чтобы информация поступала в правое полушарие, то вначале он не мог дать правильный ответ. Мозговые зоны, ответственные за речь, лежат в левом полушарии, а за цветоразличение – в правом, поэтому даже правильно различив цвет вспышки, больной лишь случайно мог подобрать правильное название цвета. Однако вскоре больные научались отвечать правильно. При этом использовалась особая тактика: после того как больной ошибался (ошибалось левое речевое полушарие, в которое не поступала информация от зрительного правого), он морщил лоб и покачивал головой (обратная связь об ошибке от правого полушария, которое видит, но не говорит левому, которое говорит, но не видит), а затем исправлял ошибку. В других случаях два сознания вели себя как антагонисты: так, больной одной рукой мог замахиваться, а другой перехватывать свою руку.

          Описанные факты относятся либо к патологическим, либо к экстремальным состояниям. Но, следуя логике Л.С.Выготского, в патологии разрываются швы, сшитые в норме. Другими словами, и в нормальных, обычных условиях в структуре самосознания должны быть элементы, лежащие в основе внутреннего диалога в его персонифицированной форме.

          Задачей исследования, которое излагается ниже, как раз и являлась попытка экстериоризовать внутренний диалог и раскрыть структуру, позволяющую его существование. Кроме того, нас интересовало, как в структуре этого диалога строится отношение к себе.

          Гипотеза состояла в том, что в самосознании выделяются два партнера по диалогу. Один из них подобен самому субъекту: это как бы сам субъект с теми его свойствами, которые воспринимаются им самим и окружающими, другой партнер – характерен всем тем, чего нет в воспринимаемом "Я» субъекта. Предполагалось также, что отношение к себе существует и развивается в виде диалога с этими партнерами.

          В соответствии с этой гипотезой была разработана методика управляемой проекции [117]. Основная методическая идея состояла в том, чтобы предъявить испытуемому под именем вымышленного лица его собственное словесное описание (портрет), а также словесный портрет его вымышленной противоположности, а затем "заставить» испытуемого вступить с ними в диалог. Последнее достигалось путем предложения испытуемому решить задачу на "проницательность» – ответить на ряд вопросов об описанных в портретах людях, а также предположить, какие отношения сложились бы у него с этими людьми и у них между собой.

          ПроцедураИспытуемому предъявлялись два словесных портрета, один из которых – портрет самого испытуемого (персонаж А), а другой – портрет его вымышленной противоположности (персонаж В). При этом важны два условия: портрет подобного персонажа (персонаж а) должен быть достаточно обобщен, чтобы испытуемый не мог уверенно узнать в нем себя, и в то же время достаточно похожим на него, чтобы испытуемый все-таки почувствовал это сходство.

          Мюррей при описании ТАТ указывал, что "герою", т.е. персонажу, с которым идентифицируется испытуемый, как правило, приписывается тот же пол, возраст, социальный статус, которым обладает сам испытуемый [210].. Вследствие этого, если нам необходимо, чтобы испытуемый идентифицировался со словесно описанным персонажем, надо придать ему (персонажу) те же возрастные, половые и социально-ролевые признаки, которыми обладает и сам испытуемый. Это же требование вытекает из следующего факта: при свободных самоописаниях по методике "Кто я есть» чаще всего встречаются определения возраста, социальной роли, пола и профессии. В обоих портретах три признака были одинаковыми – пол, возраст, социальный статус (студент), четвертый же – будущая профессия – различался: в портрете А указывалась будущая профессия – историк, близкая нашим испытуемым (филологам), а в портрете В – профессия вычислитель-математик, далекая от профессии испытуемого. Кроме того, в портреты вводились личностные характеристики персонажей. Для этого испытуемые предварительно отвечали на опросник 16 личностных факторов Кэттэлла. На основе обработки данных опросника традиционным способом в портрете А указывались личностные особенности, характеризующие самого испытуемого, а в портрете В – противоположные. Так, если испытуемый характеризовался низким значением фактора С, т.е. как эмоционально неустойчивый, легко теряющий равновесие, то это же указывалось и в портрете персонажа А., а персонаж В характеризовался как устойчивый, спокойный, выдержанный. Текст портрета был кратким; занимал, в зависимости от числа значимых по анкете факторов 2-4 машинописные строки. Для большей убедительности портрет подписывался вымышленными инициалами.

          С каждым испытуемым экспериментатор встречался дважды: первый раз – для заполнения опросника Кэттэлла, повторно после обработки результатов, для выполнения трех экспериментальных заданий.

          В первом задании испытуемых просили выполнить тест на "проницательность» – умение понимать других людей качество, важное для их будущей профессии. Для каждого из вымышленных персонажей испытуемый должен был письменно ответить на два блока вопросов, относящихся к мотивам учебы и мотивам общения с лицами противоположного пола,

          Ради чего эта девушка поступила в вуз? Какие причины побудили ее поступить именно в этот вуз? Что она ждет от своей будущей специальности и что ее привлекает в ней? Как она оценивает свои профессиональные перспективы? Каково, по Вашему мнению, будущее этого человека? Будет ли она стремиться к профессиональному успеху и достигнет ли его? Что эта девушка ищет в общении с молодыми людьми? Что ее привлекает в друге? Каким она представляет себе мужа? Как она оценивает себя: что она могла бы дать своему другу, какой была бы женой? Какой мужчина мог бы лучше всего выполнить для нее роль мужа?

          После ответов за персонажей испытуемый должен был ответить на те же вопросы, но за себя. (СНОСКА: Поскольку в наших опытах участвовали в основном девушки, текст вопросов приводится в "женском» варианте.)

          Во втором задании испытуемым предъявлялась модифицированная шкала "локус контроля» Роттера [222], содержащая альтернативы типа "Многие несчастья в жизни людей объясняются невезением» или "Людские невезения результат их собственных ошибок". Испытуемый последовательно выполнял задание за обоих персонажей, а затем – за себя, при этом он выбирал из двух предположений то, с которым согласился бы данный персонаж (или, в последнем случае, он сам). В третьем задании испытуемого просили указать, какие взаимоотношения сложились бы у него с обоими описанными людьми и у них между собой, а также какие чувства испытывали бы все трое друг к другу.

          Работа с "живыми» текстами ответов на вопросы о мотивах, отдельные из которых представляли собой целые сочинения, равно как и с ответами на "открытые» вопросы о чувствах персонажа и испытуемого друг к другу, потребовала дополнительной процедуры анализа соответствующих текстов, которая заключалась прежде всего в выборе основных смысловых единиц – категорий контент-анализа и их эмпирических индикаторов, присутствующих в текстах ответов.

          Эмоционально-ценностное отношение к другому и к самому себе можно выявлять по трем обсужденным выше осям: симпатии-антипатии, уважению-неуважению и близости-отдаленности. Пилотажный эксперимент показал, однако, что в текстах ответов испытуемых довольно трудно разграничить высказывания, касающиеся симпатии, и высказывания, касающиеся близости. Поэтому мы упростили задачу и приняли за исходную схему анализа двухмерную систему координат с осями симпатия-антипатия и уважение-неуважение. Соответственно имелось восемь категорий анализа: симпатия, антипатия, уважение, неуважение, симпатия и уважение, симпатия и неуважение, антипатия и уважение, антипатия и неуважение. Одинаковый набор категорий использовался для анализа отношения к персонажам, выраженного как спонтанно (1-е задание), так и по инструкции (2-е задание), однако из-за отличия в лексике при выражении эмоционально-ценностного отношения в обоих случаях конкретные индикаторы категорий различались.

          При анализе спонтанного отношения к персонажам, проявлявшегося в контексте приписывания мотивов, при ответе на приведенные выше вопросы критериями симпатии служили: прямые выражения благожелательности, позитивного эмоционального отношения, сочувствия и солидарности; оправдания приписываемых персонажу действий, мотивов, слабостей; приписывание персонажу сомнений, размышлений и т.д.; приписывание характеристики "любящий» предполагаемому мужу персонажа; развернутость ответов вплоть до сочинений на 4-5 страницах и т.д. Об антипатии свидетельствовали: прямые выражения неприязни; домысливание качеств, помыслов и обстоятельств, негативно характеризующих персонаж; использование кавычек, как правило, многократное; приписывание стремления к достижению, но с негативным прогнозом ("будет стремиться к достижению успеха, но не достигнет"); обвинение гипотетического мужа в эгоизме и т.д. Об уважении говорили: прямые указания на общественно ценные качества, достижение профессиональных мотивов своими силами и самостоятельность в выборе профессии; выражение зависти или восхищения; подчеркивание стремления к достижению и положительный прогноз ("будет стремиться к достижению профессионального успеха и обязательно его достигнет"); приписывание предполагаемому мужу сходства с персонажем, как правило, в энергичности, целеустремленности и т.п. О неуважении свидетельствовали указания: на случайность поступления в вуз, несамостоятельность в выборе профессии, слабость, беспомощность и неадаптивность, отсутствие стремления к достижению при отрицательном прогнозе ("не будет стремиться к профессиональному успеху и не достигнет его"); приписывание предполагаемому мужу доминантных качеств или отсутствие предпочитаемых качеств ("подойдет любой мужчина").

          Соответствующие комбинации свидетельствовали о выраженности эмоционального отношения по обоим координатам. Так, если испытуемая заявляла, что персонаж будет стремиться к успеху и обязательно его достигнет, но будет использовать при этом все доступные, т.е. дозволенные и недозволенные средства, то это свидетельствовало об уважении и антипатии. Если же испытуемая, указывая на несамостоятельность персонажа в выборе профессии, отсутствие цели и смысла обучения в вузе, в то же время оправдывала его или видела благоприятные изменения для него в будущем, это свидетельствовало о неуважении и симпатии и т.д. Единицей счета служил текст ответов одного испытуемого на вопросы о мотивах данного персонажа (текст приписывания мотивов). Каждый такой текст по преобладанию высказываний тех или иных категорий квалифицировался как выражающий один из четырех типов эмоционально-ценностного отношения: симпатию и уважение, симпатию и неуважение, антипатию и уважение, антипатию и неуважение.

          При анализе отношения, выраженного в ответ на инструкцию, отнесение высказываний испытуемых к одной из восьми вышеназванных категорий производилось на основе их очевидной семантической близости. Например, высказываниями, синонимичными утверждению о симпатии, мы считали те, в которых констатировались близость, понимание, теплое дружеское отношение, желание общаться, доверие, стремление к контакту и т.п. Высказывания, которые относились к симпатии и неуважению, как правило, были составными: "симпатична, но она не личность", "понравилась бы, но осуждала бы ее зависимость от...» К этой же категорий относились высказывания о снисходительности, жалости, сочувствии и сожалении и т.п. Аналогичным образом устанавливалось соответствие между высказываниями испытуемых и остальными категориями. Как и в предыдущем случае, единицей счета служил текст, но в данном случае тот, в котором испытуемые непосредственно выражали, оценивали свои взаимоотношения с обоими персонажами и у последних между собой.

          ИспытуемыеВ опыте участвовали 90 человек – все студенты, по профессии будущие филологи. По проведении эксперимента из дальнейшего анализа было исключено 18 протоколов, т.е. все протоколы студентов-мужчин [14] и неполные протоколы (4). Таким образом, анализировались результаты 72 девушек в возрасте от 20 до 23 лет.

          РезультатыХотя мы и предполагали, что описанные в словесных портретах люди (персонажи А и в) окажутся небезразличными для наших испытуемых, все же пристрастность, с которой они писали о персонажах, превзошла наши ожидания. В целом 96% испытуемых спонтанно выразили то или иное отношение к персонажам в процессе ответов на вопросы о мотивах учебы и общения. По характеру отношения к персонажам А и В всех испытуемых оказалось возможным разделить на четыре группы.

          Испытуемые первой и самой многочисленной группы (28 человек) к персонажу А (их собственный словесный портрет) выразили симпатию и неуважение, а к персонажу В (портрет с противоположными личностными качествами) – уважение и антипатию. Отношение к персонажам варьировало от одного индивидуального случая к другому в рамках обеих осей "симпатии – антипатии» и "уважения – неуважения". Инвариантным, однако, оставались большая близость и симпатия к А-персонажу и большее уважение к В-персонажу.

          В качестве примера рассмотрим протокол Марины К., 20 лет.

          Словесный портрет персонажа А

          Инга А., 22 года, студентка исторического факультета.

          Несколько неудовлетворена собой, считает, что не способна достичь всего, что представляется важным. Вместе с тем веселая и активная. Часто зависит от внешних обстоятельств.

          Вопросы и ответы

          1. Ради чего эта девушка поступила в вуз?

          Возможен случайный выбор факультета. Скорее всего – сила инерции. Нужно высшее образование, так как это вроде бы принято, если человек хорошо учится в школе.

          2. Какие причины побудили ее поступить именно в этот вуз?

          Возможность общения, интересные люди. Кроме того, решение поступить именно в университет может быть принято из-за частичной неудовлетворенности собой, желанием доказать себе свою полноценность.

          3. Что она ждет от своей будущей специальности и что ее привлекает в ней?

          Будет преподавать и проявлять свою общественную активность. Но она вообще-то о будущей профессии не очень думает.

          4. Как она оценивает свои профессиональные перспективы?

          Вряд ли рассчитывает на что-то большее, чем место рядового преподавателя в вузе.

          5. Каково, по Вашему мнению, будущее этого человека?

          Это как повезет. Смотря, что в ней победит неудовлетворенность собой или активность.

          6. Будет ли она стремиться к профессиональному успеху и достигнет ли его?

          Возможно, что будет. Достигнет ли – см. пункт 5.

          7. Что эта девушка ищет в общении с молодыми людьми?

          В общении с мужчинами ищет: а) поклонения, чтобы преодолеть свой комплекс неполноценности; б) приятного и легкого общения.

          8. Что ее привлекает в друге?

          Преуспевающий, веселый, добрый (это уже непременно).

          9. Каким она представляет себе мужа?

          Все те качества, что в пункте 8, плюс качества хорошего семьянина и приличная внешность.

          10. Как она оценивает себя: что она могла бы дать своему другу, какой была бы женой?

          Считает, что в основном создала бы ему нормальный семейный очаг, но боится мелких дрязг, боится оказаться недостаточно терпеливой.

          11. Какой мужчина лучше всего мог бы выполнить для нее роль мужа?

          Такой, который взял бы ее в руки, не будучи при этом деспотом, сильный, добрый, знающий, что хорошо и что плохо.

          Словесный портрет персонажа В

          Лариса В., 22 года, студентка ВМК.

          В целом удовлетворена собой, считает, что способна достичь того, что представляется ей важным в жизни. Сдержанна, склонна к рассудительности. Хорошо контролирует эмоции, заботится о своей общественной репутации.

          Ответы (Текст вопросов опущен, вопросы те же, что и для персонажа А)

          1. Чтобы получить высшее образование, хорошую специальность, сделать карьеру.

          2. Считает что, окончив университет, получит большие возможности в жизни.

          3. Интересная работа, хорошее материальное положение, престижность.

          4. Хочет занять некий руководящий пост, но не слишком большой.

          5. Всего добьется, чего хочет.

          6. См. пункты 4, 5.

          7. Сразу видит потенциального мужа, с остальными общается очень спокойно, как с подругами.

          8. Положительность при достаточно высоком интеллекте.

          9. Хороший семьянин, престижная работа.

          10. Она собирается установить в семье спокойные, дружеские отношения. Будет верной женой, но обедать они будут в столовой.

          11. Спокойный, рассудительный, общественно активный товарищ.

          Анализ протоколов показывает, что в ответах на вопросы о мотивах проступает не слишком высокая оценка персонажа А. Выбор вуза случаен, это "сила инерции", "желание доказать себе свою полноценность". Ясно, что здесь испытуемая следует за первыми двумя строчками портрета (не удовлетворена собой, считает, что неспособна достичь всего, что представляется важным), однако существенно дополняет, обогащает этот портрет, придает свою интерпретацию "неудовлетворенности". В самом деле: неудовлетворенным и сомневающимся может быть и человек с объективно высокими показателями в учебе, работе, творчестве; также из портрета никак не следует "случайность", "инерция» в выборе профессии. Одновременно в тексте ответов проявляется заинтересованность, симпатия. Так, в будущем персонажа испытуемая оставляет возможность везения, счастливого случая. Да и амбиции не так уж малы "место рядового преподавателя в вузе". Симпатия проявляется и в приписывании персонажу А высокой семейной самооценки (создала бы ему нормальный семейный очаг), и характеристике "подходящего» мужа (взял бы ее в руки, не будучи при этом деспотом. Сильный, добрый...). Симпатия, близость проявляется и в том, что испытуемая, указывая на стремление А к семейному счастью, упоминает ее страхи, опасения (боится мелких дрязг, боится оказаться недостаточно терпеливой).

          Ответы про персонаж В – более кратки и резки, нет объяснений, основанных на внутрисубъективной логике персонажа, т.е. межличностная дистанция между персонажем В и Я больше, чем между А и Я. Ответы испытуемой дорисовывают образ целеустремленного, холодного, расчетливого человека, который "всего добьется, чего хочет". Уважение к этим качествам соседствует, однако, с антипатией, что проявляется в сарказме (хочет занять руководящий пост, но не слишком большой), приписывании даже некоторой циничности и безэмоциональности в общении с лицами противоположного пола (сразу видит подходящего мужа). Испытуемая дискредитирует персонаж В как хозяйку (будет верной женой, но обедать они будут в столовой). А и В оказываются контрастными в профессиональной мотивации (инерция, случай против целеустремленного движения к специальности, карьере). Они контрастны и в мотивации общения – "поклонение", "развлечение» против поиска мужа. Контраст наблюдается и в потребностях, лежащих за брачными намерениями. Для А – найти защитника и руководителя (который взял бы ее в руки), В – сама "собирается установить» в семье отношения. В то же время есть и общее, и прежде всего в качествах потенциального мужа: это должен быть человек профессионально преуспевающий и хороший семьянин. В то же время для А он должен быть еще и добрым и веселым, а для В – интеллектуальным.

          Для сравнения приведем ответы испытуемой от первого лица (т.е. ответы на те же вопросы, но адресованные непосредственно к ней).

          1. Инерция.

          2. Случайность. И потом – здесь лучше.

          3. Буду где-нибудь корректором.

          4. Никак особенно.

          5. Прозябать.

          6. Не буду, но случайность – великая вещь.

          7. Возможность поговорить с умным человеком.

          8. Интеллект, легкий характер, готовность прийти на помощь.

          9. Туманно. Главное – добрый и не кретин как в интеллектуальном, так и в сексуальном отношениях.

          10. Страшно подумать. Во всяком случае, иногда буду хорошо кормить и рассказывать всякие сказки.

          11. Не знаю, см. пункт 9.

          Несмотря на краткость и некоторое кокетство, в ответах "за себя» можно явно усмотреть сходство с ответами за персонаж (А). В обоих случаях упоминается "инерция", "случайность", расчет на везение, доброта и поддержка будущего мужа, способность к ведению домашних дел (иногда буду хорошо кормить). Ожидаемый у мужа интеллект сближает этот ответ с соответствующим ответом в В-протоколе.

          Итак, в ответе об персонаже А проявляются близость, симпатия и некоторое неуважение; в ответе за В-персонаж – большая отдаленность, уважение, некоторая неприязнь (антипатия). Между А– и Я-протоколами наибольшая близость.

          Проиллюстрируем также выполнение испытуемой третьего задания, т.е. ответ на вопрос, какие отношения сложились бы у всех трех девушек друг с другом (А, Я, В).

          Экспериментатор рисует треугольник с вершинами Я, А и В и просит охарактеризовать отношения между тремя девушками.

          Испытуемая характеризует сторону АВ: "Отношения по типу "привет-привет". Затем сторону ЯВ: "Отношения на уровне "здравствуй-здравствуй". Про свои отношения с А (ЯА) пишет: "отношения больше чем приятельские, почти дружеские". Вновь возвращается к АВ-отношениям: "А уважает В, но может посмеиваться над ней за ее методичность", "В в целом любит А, но считает ее безалаберной". Затем вновь об А: "А "любит» В снизу". И наконец добавляет: "В "любит» А сверху". Слово "любит» в кавычках.

          Как видно из цитированного протокола, выполнение задания "предсказать отношения» дает новую и весьма существенную информацию. Если анализ ответов на вопросы о мотивах вскрывает статику эмоционально-ценностного отношения испытуемой к двум персонажам, олицетворяющим "Я» и "не Я-черты", то последнее задание раскрывает диалогическую суть этих взаимоотношений (рис. 3).

          Рис. 3. Образцы выполнения испытуемыми задания охарактеризовать отношение в триаде А, В, Я:

          а) испытуемая Е.Л. – пример нетранзитивности отношений Я, А, В; б) испытуемая К.С. – иллюстрирует ожидание неуважения, собственное уважительно-неприязненное чувство и проекцию ожидания неприязни и попытки контакта на А-персонаж; в, г) испытуемые Н.Н. и Т.С. – равные отношения Я к В трансформируются в неравные отношения А к В

          Проанализируем протокол третьего задания еще раз. Сначала испытуемая констатирует поверхностность контактов между собой и В и между А и В, и дружеский характер отношений между собой и А. Свои отношения она в дальнейшем не раскрывает, но вновь возвращается к А– и В-отношениям. Оказывается, что все-таки они "могли бы дружить", но "при доминировании В", они все-таки, хотя и в кавычках, любят друг друга, но "снизу» и "сверху".

          Другие протоколы испытуемых этой группы во многих существенных чертах сходны с описанным. Варьирует лишь степень симпатии и неуважения к А и уважения и антипатии к В. Так, про А пишут: "Вуз дает ей точку опоры и стимул развития, стимул – особенно важно, так как ей, видимо, необходимо какое-то руководящее начало". "Будущее Лены – бесцветно, она ничего не добьется, так как слишком неуверена в себе и неспособна долго работать над чем-либо". "Она вряд ли будет стремиться к профессиональному успеху, так как это не в ее натуре. Достижения, стремления предполагают ясно поставленные цели и методы работы, а этого у нее быть не может. Естественно, она и не достигнет профессионального успеха...", "Ей нужно, чтобы рядом с ней был человек, на которого она могла бы положиться и который мог бы посоветовать в трудных ситуациях". "Ей подошел бы мужчина с трезвым логическим складом ума, который бы разбивал некоторые ее нелепые представления и помогал бы выявлять некоторую общую линию поведения, дать ей некоторый кодекс". "Ей подошел бы муж трезвый и любящий, чтобы прощать ее недостатки; он будет непременно покровительствовать ей, считать ее ребенком..."

          Про В пишут: "Именно этот вуз выбрала в соответствии со своими интересами, которые рано сформировались". "В будущей специальности привлекает возможность показать себя, работать в соответствии со своим призванием". "Считает, что ничего невозможного для нее нет и ее мечты залетают весьма высоко". В некоторых протоколах антипатия почти отсутствует, в других, как в цитируемом ниже отрывке, с уважением явственно соседствует антипатия. "В вуз поступила потому, что математика – ее призвание, цель ее жизни, и она ее добьется... Она станет ученым, но при этом может не устроить свою личную жизнь. Для того, чтобы стать любимой, ей не хватает элементарной женской слабости... Мужа она себе представляет любым, лишь бы он был ее мужем... он вполне может быть посредственностью".

          Характеризуя взаимоотношения в триаде, испытуемые пишут, что отношения между Я и А "очень хорошие", "взаимно дружеские", отношения взаимопонимания на основе сходства натур", "отношения доверия", "с симпатией". В то же время как в отношениях Я к А, так и в отношениях А к Я часто присутствует элемент жалости, сожаления по поводу слабости, снисходительность. Так, одна испытуемая пишет про свое отношение к А: "Вызывает большую симпатию, более близка, чем В, она не ходячая добродетель, но и не личность". Отношения между Я и В чаще всего характеризуются как натянутые, вынужденно деловые: "нормальные, вряд ли близкие", "с уважением, но без любви", "вряд ли мы были бы друзьями", "деловые отношения", "взаимонегативные чувства". Также в чувствах Я к В и В к Я предполагается антипатичность: "Вряд ли я ей нравлюсь", "она мне неприятна". Отношения между А и В сложнее. Они могут быть как дружескими, так открыто враждебными. Отношение В к А, как правило "сверху", т.е. с доминированием, но может разниться по тону. Так, испытуемые пишут: "Она (В) ее (А) презирает, так как нет стремления к успеху", "покровительствует", "испытывает моральное превосходство, считает ребенком, пренебрежение, некоторое сочувствие, в общем – свысока", "считает не личностью". Отношения А к В также колеблются от протокола к протоколу, от восхищения и подобострастия, до неприязни и отвержения. "Она для нее идеал, равняется на нее и слушается советов", "испытывает чувство благоговения", "завидует", "испытывает негативные чувства". Различные, иногда противоречащие друг к другу варианты отношений встречаются в одном и том же протоколе. Ниже мы еще вернемся к интерпретации этой амбивалентности и к интерпретации отношений в триаде в целом.

          Испытуемые второй группы (14 человек) выразили к А-персонажу симпатию и уважение, а к В – антипатию и неуважение.

          В качестве примера приведем протокол испытуемой Т.Д., 20 лет.

          Словесный портрет персонажа А

          Марина А. Студентка исторического факультета, 20 лет.

          Независимая, резкая, отважная, иногда агрессивная. Часто испытывает беспокойство в ситуациях неопределенности. Инициативна и старается выбирать ситуации, где можно проявить эти свои качества. Часто неудовлетворена собой.

          Ответы

          1. и 2. Поступила в вуз, чтобы получить образование по привлекающей ее специальности.

          3. Специальность может быть делом ее жизни и давать ей отдохновение.

          4. Продвижение за счет своих сил.

          5. Может многого достичь: дом, семья, лучше, чем у всех, за счет работы.

          6. Будет стремиться к успеху и достигнет его, будет пользоваться общепризнанным уважением.

          7. Реализации всех своих планов и желаний.

          8. Верность и возможность на него положиться.

          9. Умеющим отвечать за себя и помогать другим в трудную минуту.

          10. Могла бы быть прекрасной женой: хорошая домохозяйка, понимает внутреннее состояние мужа и умеет выводить из апатии, может помочь и поддержать, весела и не убивает мужа своим унынием, интересна и одевается со вкусом.

          11. Мужчина, отвечающий ее требованиям (см. выше), который старше ее и может ценить ее заслуги и прощать ее слабости (см. выше).

          Словесный портрет персонажа В

          Ирина В., студентка ВМК, 20 лет.

          В целом удовлетворена собой. Может добиться того, что считает для себя важным. В то же время зависит от других, от группы, пассивна и нуждается в поддержке.

          Ответы

          1. Все поступают.

          2. Родители + модное заведение.

          3. Хочет устроиться в жизни получше.

          4. и 5. Все очень к месту: довольна тем, что имеет, всего достигнет, если помогут родители.

          6. Будет стремиться, возможно достигнет, если удачно выйдет замуж.

          7. Удовлетворения желания, поощрения самолюбия.

          8. Его социальное положение и связи.

          9. Хорошо устроен и ездит за границу.

          10. Отличная жена, обеспечит мужу отличный с обывательской точки зрения дом. Хорошо готовит, поддерживает важные знакомства, красива – можно демонстрировать друзьям.

          11. Похожий на нее, практически мыслящий, непонимающий ее сущности и похожий на нее своими стремлениями (т.е. имеющий то же credo).

          Анализ ответов на вопросы о мотивах показывает в высшей степени уважительное отношение к А и презрительное отношение к В-персонажу. А поступила в вуз ради специальности, которую сама выбрала и которая может стать делом ее жизни. Она будет достигать всего своими силами, достигнет заслуженного успеха. В, напротив, поступила в вуз из-за конформизма (все поступают), работа как таковая ее не интересует, ее успехи зависят не от нее самой, а от помощи родителей или будущего мужа. Также с уважением испытуемая говорит о мотивах общения и семейных перспективах А-персонажа и с нескрываемой издевкой о мотивах и достоинствах В в семейной сфере. Сквозь весь тон ответов про А проступает симпатия, близость, а про В – антипатия. Это очевидное отношение не нуждается в комментариях.

          Протокол ответов испытуемой "за себя", приводимый ниже, показывает: многое из того, что испытуемая пишет про А-персонаж, совпадает с ее самоописанием. Мы приводим эти ответы в форме связного рассказа, как это и было реально в протоколе испытуемой.

          Я действительно больше всего в жизни люблю филологию и считаю, что лучше всего ее преподают в университете. Она будет смыслом моей жизни, это единственное, что меня не обманет и не подведет в жизни. У меня есть определенные способности и умение помногу работать. Если повезет, я займу хорошее место и буду наслаждаться работой; в личное счастье я не очень верю. Да, я стремлюсь к успеху, это будет база для интересной работы.

          Я люблю, когда меня балуют.

          Друг может помочь и поддержать. Это человек, который понимает, что во время депрессии в меня надо вселять уверенность и желание жить. Со мной может быть интересно человеку и в то же время хлопотно из-за моих причуд; я хорошо готовлю и умею создать в доме уют. Он должен быть старше меня и спокойнее, он должен ценить человеческие отношения выше материального процветания.

          Как видно из текста, сходство Я– и А-ответов несомненно.

          При прямой оценке отношений в триаде испытуемая характеризует отношение Я к А как "хорошее знакомство". Про свое отношение к А пишет: "Симпатия. Могу поддерживать дружеские отношения". От А к себе она также ждет симпатии. Отношения Я с В – "терпим друг друга". Про свое отношение к В также пишет: "Презираю. Трудно приспособиться к общению с ней". Отношения А и В – знакомство. А относится к В "с презрением, не уважает, избегает". В – "не понимает таких людей как она, но может учиться у нее, если это приносит какие-то выгоды".

          В протоколах других испытуемых той же группы повторяется, с различным вариантами, та же структура отношений: симпатия и уважение к персонажу А, олицетворяющему собственные черты и антипатия и неуважение к персонажу В, олицетворяющему противоположные личностные черты. Эти отношения могут быть более или менее выраженными; иногда уважение или презрение проявляется лишь в одной из сфер – чаще профессиональной – и почти не звучит в сфере общения и семьи. Но в целом структура отношения остается инвариантной.

          Испытуемые третьей группы (14 человек) отнеслись к персонажам парадоксальным образом. К персонажу А, чей словесный портрет был их собственным портретом, они выразили антипатию и неуважение, к персонажу В – напротив, симпатию и уважение. При чтении протоколов создалось впечатление, что испытуемые опутали портреты: увидели свое сходство с персонажем, наделенным "не Я-чертами", и отличие от персонажа, с их собственными чертами.

          Проиллюстрируем сказанное протоколами испытуемой Т.Г., 22 года.

          Словесный портрет персонажа А

          Софья А., 21 год, студентка исторического факультета.

          Эмоционально неустойчива, легко раздражается, расстраивается. Находится под влиянием чувств, в отношениях с людьми – недоверчива, плохо сотрудничает.

          Ответы

          1. В наше время поступление в вуз можно объяснить просто тем, что так положено делать, особенно в семье с "аспирантами". Она пока еще (после окончания школы) не представляет себе самостоятельной жизни, работы. Ей нужен диплом для престижа.

          2. В этом вузе работают на руководящих должностях ее родители.

          3. Специальность она выбрала случайно – по тем только соображениям, что "история легче, чем, скажем, физика". Единственно, что привлекает, это то, что она в минимальной степени может общаться с другими.

          4. Профессиональные перспективы она оценивает по тем возможностям, которые имеют ее родители в подыскании ей неплохого места. Единственное, что требуется, работа спокойная, без общения с людьми.

          5. Она будет работать, как все, зарабатывать – как все; ее личная жизнь сложится все-таки под влиянием родителей.

          6. Профессиональный успех ей в принципе не нужен, она будет просто добросовестно работать, чтобы никто не придрался к ней.

          7. Сознание того, что она кому-то нравится.

          8. Заботливость, готовность на отказ от многого ради нее, ради ее прихотей.

          9. Уважающий ее как равноправного партнера, способный обеспечить ее материально, удовлетворить ее физически; внешне – нс то, чтобы красивый, но привлекательный.

          10. Она не уверена, что может быть для него внимательной, преданной женой, она знает, что слишком поглощена собой, своими проблемами.

          11. Человека, который согласился бы дать ей независимость, перед которым не надо было бы отчитываться в каждом своем поступке. Он должен верить, что она ему не изменит.. Очень важный фактор – его материальное состояние.

          Словесный портрет персонажа В

          Татьяна В., 21 год, студентка ВМК.

          Уравновешенная, выдержанная. Легко приспосабливается к группе, быстро забывает о неудачах.

          Ответы

          1. Желание продолжать изучение интересующих ее вопросов.

          2. Она уже относительно давно любительски интересуется этими проблемами, считает, что развитие этой области науки имеет большие перспективы.

          3. Возможность сказать, что-то свое, новое.

          4. Научно-исследовательская работа.

          5. Она многого добьется, не разочаруется в своих планах.

          6. Профессиональный успех ей необходим для того, чтобы доказать окружающим, что она не случайный человек на своем месте. Она достигнет его. Каждое стремление к успеху будет для нее еще одним испытанием возможностей, каждое достижение – доказательством своих знаний, способностей.

          7. Она хочет нравиться им своей женственностью, но необходимо для нее, чтобы признали ее как партнера – не только физически, но и в интеллектуальном плане.

          8. Его умственные способности глубокие, многосторонние знания, верность принципам.

          9. Она не представляет себе замужество без любви, но, по ее представлению, муж и она должны иметь разные круги друзей, свои собственные самостоятельные миры.


          10. Она уверена, что сможет создать спокойную, уравновешенную семейную жизнь; будет всегда откровенной перед мужем.

          11. Способный и готовый удовлетворить ее физически, интеллектуально, материально. Он должен стараться ставить ее потребности перед своими.

          Анализ протоколов показывает явно выраженное презрение к персонажу А и уважение к персонажу В. Особенно это относится к профессиональной сфере. Отвечая на вопросы об персонаже А, испытуемая пользуется уже отмеченными раньше клише: "А несамостоятельна в выборе профессии – за нее решили родители. Испытуемая при этом громоздит одно "презрительное» объяснение на другое. Так, если выбор предопределен родителями, которые работают в этом вузе, то он не случаен. Однако испытуемая к несамостоятельности добавляет: "Специальность она выбрала случайно, по тем только соображениям, "что история легче, скажем, физики". Кавычки, которые здесь совершенно неуместны, подчеркивают презрительное отношение испытуемой к персонажу. Затем испытуемая все же приписывает собственную мотивацию персонажу А-стремление избежать общения, также подчеркивающую "неполноценность» персонажа. В описании испытуемой персонаж А – конформистка (у нее все, как у всех), без стремлений к профессиональному успеху.

          В отличие от А, персонаж В – достойная уважения личность. Она давно интересуется избранной специальностью, стремится к творчеству, непременно многого добьется. О мотиве доказательства себе своих способностей, умений, потенций у В персонажа испытуемая пишет с явной симпатией.

          Описания персонажей А и В в сфере общения и предполагаемых семейных отношений отличаются гораздо меньше. Хотя и здесь испытуемая, без сомнения, на стороне В, создается впечатление, что испытуемая не может испытать презрение и антипатию к А, хотя и старается это сделать. Так, испытуемая приписывает А низкую семейную самооценку ("Она не уверена, что может быть для него внимательной, преданной женой, она знает, что слишком поглощена собой..."), в то же время она характеризует персонаж А со стороны ее чувств, мыслей, сомнений. Последнее является признаком близости. Некоторые приписанные мотивы скорее могут вызвать симпатию у читателя к персонажу (сознание того, что она кому-то нравится). В целом мотивация брака у персонажа А выглядит инфантильно-эгоистической: в мужчине она ищет "готовность на отказ от многого ради нее", она хочет уважения и равенства с мужем, но одновременно ждет от него "обеспечения", "материального и физического удовлетворения". Независимость она хочет получить по соглашению – в этом явно проявляется инфантильная модель отношений, построенная по типу детско-родительских.



          Сопоставление мотивации брака, приписанной А и В персонажам, однако, показывает, что эгоистичность – не специально приписанная характеристика для выражения неуважения и антипатии к персонажу А, а скорее модель отношений самой испытуемой. Действительно, такую же мотивацию испытуемая приписывает и персонажу В. И здесь подходящий муж – тот, который дозволит иметь "разные миры", но одновременно способен и готов удовлетворить ее "физически, интеллектуально, материально", а также "ставить ее потребности перед своими". Таким образом, собственные черты, представления о брачных отношениях, которым испытуемая, по-видимому, не видит никакой альтернативы, она приписывает обоим персонажам.

          Итак, отношение к А включает в себя презрение и антипатию, прежде всего в профессиональной сфере, и антипатию, презрение, одновременно с близостью и некоторой симпатией – в сфере общения и семьи. Отношение к В – с уважением и симпатией.

          Для сопоставления приведем ответы испытуемой "за себя".

          1. Учеба в вузе – лучшая возможность развивать, углублять знания; увлечения подкреплять теоретической базой.

          2. Направленность своих увлечений, прежде всего, по-моему, в этом вузе и самые благоприятные условия для проверки своих увлечений и углублений знаний.

          3. Привлекает, прежде всего, то, чтобы иметь возможность передавать другим, заинтересованным в этом людям, все, что ты сама знаешь; будущая специальность должна полностью использовать знание, способности.

          4. Педагогическая работа на соответствующей кафедре вуза, но прежде всего самостоятельная научная работа.

          5. Будущее зависит прежде всего от самого человека; если ему хватает силы характера – будущее не будет для него крушением идеалов.

          6. Стремление к успеху – обязательно для утверждения себя, для самого себя, для близких людей; достижение успеха – очень вероятно.

          7. Убедиться, что можно так много значить, быть нужным другому. Иногда довольно часто – средство сатисфакции и превосходства.


          8. Его внутренняя сила, принципиальность, заботливость и преданность, знание и способности его.

          9. Человек, которого можно не только любить, но и уважать за его жизненную позицию. Хороший, равноправный собеседник, товарищ в беде, лучший друг.

          10. Откровенность, уважение, помощь во всем, умение поддержать ровную, спокойную обстановку и в критические моменты, понимание слабостей временных.

          11. Если муж, то он вместе с тем и тот единственный мужчина, вполне удовлетворяющий во всех отношениях.

          Легко заметить отличие ответов "за себя» от ответов за персонажей. Испытуемая более "закрыта» – она не употребляет первого лица, пишет сентенциями, старается дать "правильные» ответы. На первое место выдвигает "углубление знаний» и желание "передавать знание другим", что в ее устах звучит как фальшивые, выученные мотивировки. Все же с персонажем В испытуемую роднит стремление к самоутверждению через профессиональный успех, которое, однако, в ответах от своего имени превращается в следование общечеловеческому правилу. В ответах на вопросы о мотивах общения и представлениях о браке мотив самоутверждения также упоминается, но тут же уступает место "правильным» мотивам. Если "физическое и материальное удовлетворение» неоднократно упоминается, то в ответах "за себя» используется лишь "глухая» формулировка: "удовлетворяющий во всех отношениях". Примечательно, что среди своих достоинств как будущей жены испытуемая называет "умение поддержать ровную, спокойную обстановку и в критические моменты". При этом единственный значимый, по Кэттэллу, фактор С, т.е. испытуемая, судя по ее же ответам на опросник Кэттэлла, – эмоционально неустойчива, легко теряет эмоциональное равновесие. Не это ли несовпадение реального и идеального является одним из факторов "неузнавания» себя в портрете А?

          Характеризуя отношения в триаде, испытуемая пишет про отношения Я к В: "Очень дружеские". Свое отношение к В: "уважение". Отношение В к Я: "чувство превосходства". Отношения испытуемой с персонажем А, олицетворяющим ее же собственные черты, характеризуются ею как "очень далекие". К ней персонаж А испытывает неприязнь. Характерна фраза, описывающая собственное отношение испытуемой к персонажу А: "Старалась равнодушно, серьезно не воспринимать". А относится к В "с уважением", В – "не понимает, хочет втянуть в свое общение, покровительство".

          Другие испытуемые третьей группы, приписывая мотивы А и В персонажам, демонстрируют сходный паттерн отношений. Персонаж В (с "не-Я» личностными чертами) – уважается и в большинстве случаев к нему также явно выражена симпатия. Персонаж А (с "Я"-чертами) – не уважается и к нему чаще всего демонстрируется антипатия. Однако сквозь тексты протоколов приписывания мотивов и описания взаимоотношений в триаде явно проступает двойственность. Так, антипатия к персонажу А выглядит несколько натянуто, похоже, что она – результат нежелания симпатизировать (ср. "старалась равнодушно, серьезно не воспринимать"). Двойственность особенно проявляется в ответах на вопросы о сфере общения и будущей семьи. Как правило, персонаж А оценивается как потенциально "плохая жена", однако часто при этом предполагаемому мужу приписываются многие достоинства. Антипатия соседствует с близостью. В уважительном отношении к персонажу В также сквозит некоторая нарочитость, натянутость. Всем текстом ответов про персонаж В они как бы заявляют: "Вот этот человек достоин уважения и вполне мне подходит".

          Характеризуя отношения в триаде и касаясь взаимоотношений с персонажем А, испытуемые в большинстве случаев оценивают их как "чисто деловые", "терпимые – вежливость, предупредительность", "поверхностные", "очень далекие» и лишь в двух случаях как "дружеские". Характеризуя свое отношение к персонажу А, пишут: "дружить не могла бы", "...не люблю таких людей, мне они не нравятся", "среднее между симпатией и неприязнью", "могла бы дружить, хотя А – легкомысленна", "...не люблю, индиферентна". Отношение, которое испытуемые ожидают получить в ответ, также в основном негативно. Отношения Я с В – напротив, дружеские; также позитивны оба вектора отношений.

          Характеристика отношений персонажей между собой наиболее интересна. В целом это отношения либо холодно-формальные, либо даже враждебные. Характерно, что гипотетические партнеры по общению не равны в своих отношениях. Персонаж В относится к А презрительно, хотя возможны как симпатия, так и антипатия. Хорошо это отношение выразила одна из испытуемых: "возможна дружба с А, но с чувством превосходства". Соответственно и А "может дружить с В, но не на равных, испытывает чувство ущемленности от В". Эту амбивалентность одна из испытуемых выразила так: "А относится к В либо как к опоре, либо, если считает себя выше, то не любит и завидует".

          Испытуемые четвертой, малочисленной группы (6 человек), к обоим персонажам выразили уважение и симпатию. В качестве примера рассмотрим протокол испытуемой С., 20 лет.

          Словесный портрет персонажа А

          Антонина М., 20 лет, студентка исторического факультета.

          Общительна, легко устанавливает контакты, беззаботна, весела, несколько мечтательна, склонна недооценивать себя, легко расстраивается, подвержена частым сменам настроения.

          Ответы

          Испытуемая ответила на вопросы в виде связного текста и при ответе за персонаж А использовала первое лицо.

          Я, Антонина, с 7-го класса мечтала поступить в театральное училище, но, к сожалению, не прошла третьего тура. Люблю театр и вообще хотела бы получить серьезное театральное образование. В дальнейшем хотела бы работать в области, связанной с искусством. Неудача, которая постигла меня при поступлении в театральное училище, разуверила меня в моих театральных способностях. И я, поддавшись уговорам родственников и знакомых, не теряя времени поступила на исторический факультет, на отделение "история изобразительного искусства", так как люблю живопись, и в надежде на то, что в будущем, работая искусствоведом, смогу каким-нибудь образом приблизиться к работе в театре. (Работать с театральными художниками, писать статьи о декорациях, о художественном оформлении театральных постановок).

          Антонина способный человек, она считает, что будет неплохим искусствоведом, но достичь успеха, создать хорошие, серьезные работы по искусству она могла бы только работая в театре, т.е. выполняя любимое дело.

          Я думаю, что Антонина не раз будет возвращаться к мысли о том, что будущее ее место в театре, на сцене, но это только мечты, сожаления, которые она будет ощущать особенно остро после просмотра талантливой пьесы, блестящей игры актеров. В будущем же она будет искусствоведом, думаю, что неплохим, и будет работать в каком-нибудь небольшом музее, а вечерами ходить в театр просто зрителем.

          У Антонины много знакомых, в том числе мужчин. В общении с мужчинами, как и с другими людьми, она ищет интеллектуального общения, но в то же время предпочитает, чтобы было весело, легко и не создавались трудности. Думаю, что в общении с мужчинами ей легче и интереснее, чем с подругами.

          В друге ее привлекают ум, полная откровенность и доверие, умение поддержать в трудную минуту и особенно общность интересов. Надо, чтобы друг в чем-то был лучше ее, чтобы она могла на него равняться.

          Муж должен быть красивым, умным, должен уметь быть нежным и заботливым. Думаю, что она не придает очень большого значения материальному достатку, но это ей не помешало бы в жизни.

          Она считает себя способной горячо, искренне любить, создать в семье обстановку доверия и дружбы, думает, что была бы мужу хорошим другом и любящей женой, но иногда вдруг она начинает в этом сомневаться.

          Ей подошел бы человек с техническим образованием, симпатичный (в смысле внешности), четко представляющий себе, что ему нужно в жизни, коммуникабельный человек, который бы был морально сильнее ее, менее эмоциональный, чем она, который был бы для нее авторитетом.

          Словесный портрет персонажа В

          Валентина К., 20 лет, студентка ВМК.

          Склонна к самоанализу, не стремится к широкому общению, знает, чего хочет, уверена в себе.

          Ответы

          Валентина поступила в институт для того, чтобы получить высшее образование. Точные науки она любила больше, чем гуманитарные. Поступила на факультет ВМК, так как родители ее кончали этот факультет, она много знала об этой специальности, успела ее полюбить и хотела продолжить дело своих родителей. Она старается стать хорошим, знающим специалистом, творчески относящимся к делу. Она достигнет больших профессиональных успехов, будет ученым, если не выйдет замуж. Если же она выйдет замуж, она посвятит свою жизнь семье, будет хорошей женой и матерью, на работе будет серьезным, знающим специалистом.

          В общении с молодыми людьми ищет духовной близости, общих интересов, интересного собеседника, хорошего товарища, приятного времяпрепровождения (экскурсии в музей, театр, кино, па выставку, ненавязчивость собеседника в разговоре о чем-либо). В друге привлекает честность, порядочность, недопустимость фальши в отношениях.

          Мужа представляет себе обаятельным, серьезным человеком, любящим, заботливым, нежным, хорошим другом.

          Она могла бы дать мужу свою любовь, доверие, дружбу, была бы верной, заботливой женой, хорошей матерью.

          Ей подошел бы человек порядочный, обаятельный (внешне и внутренне), с чувством юмора, любящий детей.

          Ответы, испытуемой "за себя"

          Я поступила в вуз, так как хочу получить высшее гуманитарное образование, очень люблю литературу, русский язык, хочу стать знающим лингвистом, общаться с интересными людьми. От своей специальности жду много интересного. Буду хорошим специалистом и буду работать с полной отдачей, если буду увлечена своей будущей профессией. Работа в вузе представляется мне интересной, в школе – нет. Если буду стремиться к профессиональному успеху, то обязательно достигну – уже проверено.

          В общении с мужчинами, как и со всеми людьми, меня привлекает возможность узнать что-нибудь новое, интересное, красота, ум. В друге привлекает взаимопонимание, общность интересов, экстравагантность (внешность, образ мыслей).

          Своему другу могла бы дать верную дружбу, взаимопонимание, была бы любящей женой.

          Мужа представляю себе человеком с чувством юмора, интеллигентным, любящим, понимающим, сочувствующим и уважающим мои привязанности.

          Как показывает анализ протокола, испытуемая относится к персонажу А с симпатией и сочувствием, с уважением к ее личности. Испытуемая употребляет первое лицо в ответах за персонаж А, вообразив "театральную неудачу", старается найти иной позитивный вариант жизненного пути своей героини. Испытуемая многократно характеризует персонаж А "изнутри", указывая на ее чувства, мысли. Симпатия проявляется и в характеристике персонажа А как будущей жены, и в характеристике ее мужа.

          Отношение, выраженное к персонажу В в целом, совпадает с выраженным к А. Это выражается в описании профессиональной сферы и сферы общения и семьи.

          Единственное различие, пожалуй, кроется в большей отдаленности самой испытуемой от персонажа, большей межличностной дистанции.

          Характеризуя отношение в триаде, испытуемая устанавливает абсолютно симметричные связи между всеми тремя вершинами треугольника (Я, А, В). Каждую из сторон нарисованного экспериментатором треугольника она подписывает так: "знакомство, дружба, товарищеские отношения". Чувства, которые испытывает каждый из трех участников возможного общения к каждому, также одни и те же: "чувство доброжелательности, товарищеские отношения". В самоописании испытуемая открыта, хотя и лаконична, к себе демонстрирует отношение, сходное с тем, которое демонстрирует к персонажам, можно заметить и сходство в содержании приписанного другим и себе.

          Глава 6. Самосознание и проблема психологической помощиРазвиваемая в нашей стране система психологической помощи (психологическая служба) выдвигает новые требования к психологическому знанию. Логическая непротиворечивость, способность в целом верно объяснять явление становятся лишь необходимыми, но не достаточными критериями эффективности психологической теории. Недостаточной также оказывается способность теории быть только средством проектирования новых экспериментов, новых исследований. Важнейшим качеством теории оказывается возможность на ее основе планировать и осуществлять конкретное вмешательство в развитие личности, в человеческие взаимоотношения с целью оказания психологической помощи.

          Задача этой заключительной главы – рассмотреть, а точнее, наметить состояния самосознания, требующие психологической помощи человеку в его развитии как личности и как социального индивида, а также роль самосознания в эффективности самих методов психологической помощи человеку.

          Хотя, говоря о состояниях самосознания, мы будем иметь в виду, в частности, и некоторые нарушения в его развитии, или оптимальном "обслуживании» человека как личности и как индивида, т.е. те или иные нарушения в его строении или функционировании, все же термины "нарушение", так же как "аномалия", "патология", оказались не подходящими для обозначения предмета нашего анализа в целом. Так, например, если человек сознает пустоту и бессмысленность собственной жизни и самого себя в ней – это нельзя назвать нарушением самосознания, наоборот, в таком случае возможно, что самосознание-то как раз и оказывается адекватно действующим, поставляющим личности верную информацию о нем самом и его жизни. В то же время переживание бессмысленности себя и своей жизни нельзя считать и нормальным, хотя бы уже потому, что это тягостное переживание, а также потому, что смысл может и должен быть отыскан. С другой стороны, если для человека характерна "внутренняя слепота", он не сознает смысла и значения своих поступков для себя самого и окружающих, это, конечно, не нормально с точки зрения этических и нравственных ценностей, но в то же время может быть вполне закономерно в рамках развития данной личности. Употребляя термин "состояние самосознания", мы имели в виду, что то, что открывается субъекту в нем самом (или ускользает от его самосознания), и то, что он при этом чувствует по поводу самого себя, есть особое состояние его "Я", отражающее этап в его развитии как личности и как социального индивида.

          В литературе описано множество феноменов, относящихся к характеристике состояний самосознания, и в частности к его ослаблению, дисфункции, искажению. Эти описания, однако, строятся зачастую со столь различных теоретических позиций, что создается впечатление, что они относимы к разным подвидам homo sapiens. Объединить эти описания, можно лишь избрав определенную теоретическую схему. Таким наиболее общим ориентиром для нас послужило различение трех целостностей, которыми одновременно является человек, – целостности его как личности, как социального индивида и как активного живого организма.

          Состояние самосознания и личностиАнализируя проблему строения личности, А.Н.Леонтьев наметил три типа личностных конфликтов, природа которых коренится в особенностях мотивационной сферы личности [75, 226]. Один из них состоит в том, что различные, связанные внутри себя группы мотивов, могут представлять собой независимые, разъединенные сферы, что создает "психологический облик человека, живущего отрывочно – то в одном "поле", то в другом» [75, 220]. Другой конфликт возникает у человека с внутренне иерархизированной мотивационной сферой, объединенной единым мотивом-целью. Соотнося свои действия с мотивом, такой человек может обнаружить несоответствие своих действий собственному мотиву-цели, а то и противоречие ему. И наконец, третий конфликт возникает в результате открытия человеку всей глубины содержания (или пустоты, отсутствия содержания) того мотива, который он сделал целью своей жизни.

          Все три типа конфликтов порождаются реальной жизнью человека и кристаллизуются в ее мотивационной сфере. Самосознание человека, отражая эти конфликты, как бы вбирает их в себя, что, в свою очередь, может привести к изменению самой феноменальной данности "Я", к особым состояниям самосознания.

          Разъединенность мотивационной сферы может породить и расщепленность самосознания личности.

          По-видимому, в юности некоторая расщепленность образа "Я» – неизбежный и необходимый для развития момент. Об этом пишет, в частности, И.С.Кон, обсуждая проблему внутренней последовательности, цельности "Я-образа» [57]. Возможность расщепления самосознания кроется в объективном несовпадении требований к человеку и ожиданий от него в разных жизненных сферах, в которых он играет различные социальные роли. Отношения со сверстниками и мотивы общения с ними отличаются от отношений в семье, с близкими, собственные внутренние мотивы-цели отличаются от того, чему подросток реально посвящает свои силы и энергию.

          Взрослый человек может сжиться с этой расщепленностью и обладать как бы двумя самосознаниями. Каждому самосознанию могут соответствовать своя "Я-концепция", свое эмоционально-ценностное отношение к себе, свои особенности аутодиалога. Такое строение личности и самосознания оказывается, однако, препятствием в выполнении личностью ее главной функции – служить способом (органом) интеграции психической и социальной жизни индивида. Чтобы этот дефицит личностной структуры обнаружился, достаточно столкновения необъединенных мотивов в одном поступке.

          Обнаружение того, что прошлые действия, равно как и актуальные намерения и планы, не соответствуют жизненной цели, приводит к их обессмысливанию. Мы уже обсуждали эту ситуацию применительно к отдельному поступку. Иное дело, когда целый отрезок, а то и вся прожитая жизнь теряет свой смысл, так как становится очевидной ее оторванность от собственной жизненной цели. Вместе с утратой смысла жизни утрачивается и смысл "Я". Собственные качества и черты оказываются столь же ненужными и отчужденными, как и дела, которые этими чертами "обеспечивались". Возникает феномен, который можно было бы назвать феноменом "потерянного Я". Это хорошо выражено в стихах чешского поэта В.Незвала:

          Понять никак не в силах из-за боли,

          Кем был вчера, и кем сегодня стал.

          Я болен: от неверия устал.

          Страдания мои сродни неволе [92, 120].

          Наконец, обнаружение бессодержательности, пустоты собственной жизненной цели сталкивает человека с проблемой недостаточной нравственной, ценностной обоснованности собственного существования. Возникает феномен "неоправданного Я".

          Происхождение этих трех феноменов – расщепление самосознания, потеря себя и переживание неоправданности своего "Я» – отнюдь не сводится к некоторой внутрипсихической "механике» самосознания, к нарушениям в его работе. Напротив, эти феномены – результат адекватной работы самосознания. В самом деле, формальный анализ не позволяет ответить на вопросы о том, почему личность не находит такой жизненной цели, которая соединила бы разобщенные мотивационные сферы. Почему то, к чему реально приходит человек в своей жизни, не устраивает его, что наполняет содержанием или, напротив, опустошает его жизненную цель? Постановка этих вопросов выводит анализ в сферу морального сознания и нравственной деятельности – предмет не только психологии, но и этики, литературы, искусства.

          Вопросы, связанные с нравственной ценностью мотива и с той его функцией, которая касается не вообще смыслообразования, но внутреннего нравственного оправдания и обоснования своего "Я» человеком, ставятся в отечественной литературе в основном философами-этиками [36; 50; 131]. Мы уже касались таких категорий морального сознания человека, как моральный долг, ответственность, честь, достоинство, совесть. Каждая из этих категорий подразумевает не только способ оценки собственных поступков, но имеет характер внутреннего мотива. Как феномены самосознания долг, ответственность, честь, достоинство, совесть конкретизируют для социального индивида и для личности такие нравственные ценности общества, как добро, справедливость, человечность. Эти феномены являются, таким образом, формой выражения важнейшей черты мотивационной сферы человека, т.е. касаются того факта, что своим высшим, нравственным содержанием мотивы выводят человека за рамки его индивидуального существования, его частной адаптации и приспособления к существующим условиям, выводят за рамки определенных его уникальным бытием потребностей и связывают человека с проблемами эпохи, общества. Для философов-марксистов аксиомой является то, что "эта связь носит, во-первых, классовый, во-вторых, исторический характер» [50, 93]. Кроме того, категории морального создания предполагают, что мотивирующая и регулирующая функции морального сознания являются для человека формами "самозаконодательства", т.е. переживаются человеком как часть его самого, его сущности, он принимает на себя обязательство не просто разделять общественные ценности, но и конкретизировать моральные требования применительно к специфическим условиям конкретных ситуаций его собственной жизни. Моральные категории предполагают также свободу воли человека, свободу выбора им линии собственного поведения. Все это в максимальной форме выражено в совести.

          "Нравственные требования к человеку, – пишет О.Г.Дробницкий, имея в виду прежде всего совесть, – образуются не только системой наличных отношений и потребностей общества, но и его историческими возможностями, что и выражается в "беспредельности» его нравственной задачи. Критическое отношение к себе, отдача себя служению "высокой идее", открытость личного сознания историческим проблемам эпохи, включая и потребность изменения существующих условий, преодоление человеком своих границ как частного лица, возвышение над собой и нелицеприятный суд над своими действиями и составляют специфические признаки собственно совести, если ее отличать от иных внутренних мотивов» [36, 67].

          За состояниями расщепленности самосознания, "потерянного Я» и, в особенности, "неоправданного Я", стоят, таким образом, проблемы нравственной мотивированности человеческой деятельности, дефицита моральной мотивации. Это находит свое отражение в работах авторов, ориентированных на поиски психотерапевтической помощи человеку, в частности авторов экзистенциального и "гуманистического» направлений (Л.Бинсвангер, Р.Лэйнг, В.Франкл, А.Маслоу, К.Роджерс, Э.Фромм). Так, В.Франкл вводит понятие стремления к смыслу жизни и утверждает, что именно этот поиск является главной силой жизни человека. Фрустрация поиска смысла (экзистенциальная фрустрация) приводит к нусогенному неврозу, т.е. неврозу, вызванному утратой смысла жизни, экзистенциальным вакуумом. Выход из этого состояния лишь в нахождении цели и следовании ей – такой цели, которая могла бы придать смысл существованию человека, позволить ему найти его и оправдать свое существование.

          "Я считаю, – пишет В.Франкл, и его слова имеют тем большую силу, что они во многом плод осмысления им своего опыта как узника Освенцима, – опасным заблуждением предположение, что в первую очередь человеку требуется равновесие, или, как это называется в биологии, "гомеостазис". На самом деле человеку требуется не состояние равновесия, а скорее борьба за какую-то цель, достойную его. То, что ему необходимо, не есть просто снятие напряжения любыми способами, но есть обретение потенциального смысла, предназначения, которое обязательно будет осуществлено» [133, 121].

          Сходную мысль формулирует А.Маслоу, определяя "самоактуализирующуюся» личность:

          "Самоактуализирующиеся люди, все без исключения, вовлечены в какое-то дело, во что-то, находящееся вне них самих. Они преданы этому делу, оно является чем-то очень ценным для них – это своего рода призвание...» [85, 110].

          При этом имеются в виду такие непреходящие ценности, которым человек посвящает свою жизнь, как истина, добро, красота и другие моральные и этические ценности. Проблемы, связанные со смысловым "вакуумом", особенно характерны для современного капиталистического общества, не случайно поэтому им уделяется так много места в философских, психологических и психотерапевтических работах западных авторов. Это находит свое выражение также и в том, что в определении "зрелой", "самоактуализирующейся", "полноценно-функционирующей", "эффективной» личности самыми различными авторами вводится качество мотивации, состоящее в соотнесении деятельности отдельного человека с человеческими ценностями и придающее нравственный смысл его существованию [205].

          ДеиндивидуацияЕсли три предыдущих состояния самосознания прежде всего связаны с мотивационно-ценностным (или мотивационно-нравственным) аспектом личности и являются отражением особенностей этой сферы в самосознании данного человека, то в явлении или состоянии деиндивидуации речь идет прежде всего об утрате чувства свободы выбора и моральной ответственности. В современных западных социально-психологических работах деиндивидуация рассматривается как явление, вызванное нивелированием отличительных характеристик индивида, анонимностью и социальной безответственностью [164]. Большинство авторов при этом исходят из проверки гипотезы о том, что такие условия приводят к такому, в нашей терминологии, состоянию сознания, при котором индивид оказывается более агрессивным и склонным меньше мучиться угрызениями совести, не обращает внимания на действия других, или не помнит, что они делают, и сам предполагает, что другие не "воспринимают» его действий, сознает себя "неотличимым» от других [164]. П.Зимбардо добавляет к этому изменение временной перспективы (растянутое настоящее и отдаленное прошлое и будущее), возбуждение (такое, которое возникает на танцах или при иных ритуалах), физическую вовлеченность в действие, ориентацию на проприоцептивную обратную связь и действия других, скорее чем на "когнитивную» обратную связь, изменение состояния сознания наподобие того, как это происходит во сне или при наркотическом или алкогольном опьянении [240]. В анализе деиндивидуации наметились два теоретических подхода [164]. При одном из них состояние деиндивидуации рассматривается как приятное индивиду и дающее выход его "разрушительным» тенденциям. При другом, напротив, деиндивидуация рассматривается как неприятное состояние; индивид старается избежать этого состояния, и его антинормативное поведение как раз и служит этой цели – таким способом индивид вновь индивидуализируется.

          Проведенные многочисленные эмпирические исследования в основном явно или неявно базировались на первом подходе. Использованная экспериментальная схема близка схеме опыта в рамках изучения когнитивного диссонанса: создаются условия деиндивидуации, которые играют роль независимых переменных, например, испытуемых лишают отличительных признаков в одежде – на них одевают халаты и капюшоны, или даже всех одевают в одинаковые джинсы и рубашки, их предупреждают, что никого ни с кем не будут знакомить, их "жертва» не видит их или они не видят "жертву", экспериментатор убеждает испытуемых, что возьмет всю ответственность на себя, испытуемые (в отличие от контрольных) не видят себя в зеркале, или не видят экспериментатора, или даже помещаются в темную комнату. В контрольной группе создаются соответственно условия, препятствующие деиндивидуации: отличимость, знакомство, обратная связь через зеркало, визуальная связь с "жертвой", указание на личную ответственность, воспринимаемость экспериментатором. Изучаются в основном различия в проявлениях агрессии, конформизма, "дегуманизации жертвы", степени принятия риска и самораскрытия в деиндивидуированной и обычной группах. Не вдаваясь в подробный анализ экспериментальных данных, (СНОСКА: Такой анализ, однако, необходим для сколько-нибудь окончательных выводов, так как в одних исследованиях агрессия, например, измеряется с помощью силы электроудара, которую допускает испытуемый в наказание "жертве» (и испытуемый сам верит в реальность этого действия), зато в других, "опровергающих» выводы первого, агрессия измеряется как количество и интенсивность бросаний бумажных шариков и шариков от пинг-понга испытуемыми друг в друга [163].) отметим, что уже сам выбор зависимых переменных недостаточно обоснован: в одной плоскости рассматриваются и неоправданная жестокость, и степень самораскрытия, т.е. способность поделиться своими интимными переживаниями с другими. В целом общий итог этих исследований состоит в том, что указанные условия для некоторых испытуемых действительно приводят к увеличению степени агрессивности (точнее – жестокости), делают их менее согласными с мнением большинства, менее скромными.

          Как уже указывалось, другой подход к явлению деиндивидуации основан не на признании "деструктивных", разрушительных импульсов, высвобождение которых позитивно переживается человеком, но на признании стремления к самовыделению и уникальности, которое, однако, может принять деструктивные формы. В основе этой точки зрения в большей, части лежат не экспериментальные данные, а клинические наблюдения и теоретические взгляды Э.Фромма, А.Маслоу, К.Хорни и других представителей "гуманистической» психологии.

          С нашей точки зрения, действительное понимание феномена деиндивидуации требует привлечения более глубоких представлений о личности и ее самосознании. Условия, в которых возникает этот феномен, это условия редукции социальных связей, являющихся основой существования социальных индивидов. Социальный статус, ответственность перед коллективом, оценка себя со стороны глазами другого члена коллектива и по параметрам, принятым коллективом в совместной деятельности, – основные условия функционирования социального индивида и его самосознания. Ослабление этих условий, введение анонимности, сведение статуса лишь к роли исполнителе воли экспериментатора, отсутствие потенциальной оценки и совместности деятельности приводят к ослаблению индивидных регуляторов самосознания. Но одновременно с этим повышается роль внутренних, моральных регуляторов: способности к моральной самоидентичности, моральной ответственности, умения увидеть ситуацию моральной» ответственности в данных конкретных условиях, способности регулировать свое поведение той частью "Я-концепции", которая включает честь, достоинство, совесть. Слабость этого личностного уровня самосознания и проявляется у некоторых испытуемых в виде неоправданной жестокости, "дегуманизации» жертвы. Совсем иной смысл могут иметь усиление самораскрытия и ослабление тенденции соглашаться с мнением группы. Для человека, у которого робость, застенчивость являются важной внутренней преградой, препятствием в самоактуализации, условия деиндивидуации представляют возможность продемонстрировать себе и другим свою уникальность, свое "Я". Для человека, у которого потребности в самостоятельности, независимости, творчестве являются "преградами» для слепого подчинения, ситуация унификации внешности, мнений, оценок может вызвать протест в виде усиления тенденции не соглашаться с группой. Оба этих явления относятся скорее не к деиндивидуации, но к индивидуации.

          Состояние деиндивидуации, как состояние самосознания, характеризует, таким образом, лишь изменение в самосознании и поведении, спровоцированное ослаблением индивидного уровня общения и деятельности, и коренится в слабости личностного уровня самосознания, нравственных аспектов "Я-образа» и саморегуляции.

          Фальшивое "Я""Я» приобретает смысл в соотношении с мотивами и с главным мотивом-целью и в контексте той иерархии, в которой организуется мотивационная сфера. Но эти мотивы, как и сознаваемые связи и соподчинения между ними, могут быть мнимыми. "Я", осмысляемое относительно мнимых мотивов, приобретает фальшивый личностный смысл. Фальшивое "Я» – всегда результат решения проблемы конфликтного смысла.

          В одних случаях благодаря переплетению жизненных обстоятельств, неоднозначности статусов и ролей, двусмысленности общения личность оказывается запутавшейся в собственных намерениях, чувствах, представлениях о себе. В результате может наступить психогенная деперсонализация, как это описано, в частности, Н.В.Ивановым [44]. Не находя в себе тех чувств, мыслей, желаний, которые должны были быть, обладай он в действительности теми мотивами, которые приписывает себе, человек ощущает фальшь, отчужденность своего "Я» и в то же время опасается открытия иного "Я". В других случаях фальшивое "Я» оказывается в определенном смысле нужным, выгодным личности. Так происходит, например, при возникновении ипохондрического невроза.

          А.Кемпински выделяет несколько элементов механизма возникновения ипохондрического невроза [51, 59]. Во-первых, ипохондрические симптомы "чаще всего появляются в таких ситуациях, когда возможность организация плана активности бывает ограниченной» [51, 71]. Это ситуация выбора, который может быть сделан в пользу борьбы, преодоления преграды, одновременно и страха, недомогания, неуверенности либо в пользу ухода от борьбы, от активности. Но уход – тоже не полное бездействие, это тоже акция, имеющая своей мотив.

          "Роль больного, – пишет А.Кемпински, – с некоторых точек зрения может считаться общественно выгодной, ибо освобождает его от многих общественных, нередко трудных обязанностей... целенаправленность невроза состоит именно в выгодах, исходящих от принятия роли больного. Такие выгоды, как, например, улучшение отношений в супружестве, умелое отстранение от общественных, трудных для больного обязанностей, более удобный образ жизни и т.д., достигаются подсознательно...» [51, 73].

          Угроза позитивному образу "Я» проистекает именно из высшего личностного уровня самосознания: если бы оно работало адекватно и "беспристрастно", то пришлось бы признать и жизненный неуспех, а иногда и катастрофу, и собственный не очень честный способ справиться с ситуацией. ("Иногда своей позицией больной как бы мстит своим близким – родителям, супругу. "Вы были ко мне безжалостными, теперь смотрите, как я страдаю» [51, 73].). Не дать возможность самому себе осознать ситуацию можно только, если действительно заболеть, – что и происходит при ипохондрическом синдроме, который есть "болезнь действительная, а не мнимая". При этом человек использует те специфические связи, которые существуют между высшим, личностным и органическим уровнями самосознания. Отстранение от реальной активности приводит к усилению того компонента ощущений, возникновением которого заведуют рецепторы внутренних органов и вегетативная нервная система. Смещение (Кемпински говорит "интервенция") сознания с экстроцептивных к интроцептивным ощущениям может действительно нарушить баланс между автономной и сознательной регуляцией функций. Происходит также снижение порогов болевой рецепции. К тому же, если в развитии человека были какие-то нарушения в картине собственного тела, эти нарушения также используются как предпосылки возникновения невротического заболевания. Речь идет о больных, "которые с детства в результате слабого здоровья, а чаще заболеваний, внушенных слишком заботливыми родителями, обращали особое внимание на свое тело", а также о больных, "для которых тело, благодаря его красоте или стройности, было постоянным источником гордости или повышенного к нему интереса» [51, 76]. Различают сенсогенную и идеогенную ипохондрию [49]: в первом случае невроз "запускается» сбоем органического уровня самосознания, иногда спровоцированным органическим заболеванием, во втором – невротическому искажению первоначально подвергается именно высший, личностный уровень, привлекающий себе "на помощь» органические ощущения, "обусловленные постоянным прислушиванием к деятельности "пораженного органа» или физиологическими изменениями в деятельности различных органов и систем» [49, 52]. При этом и здесь, так же как и в случае психогенной деперсонализации, промежуточный уровень самосознания – самосознание индивида – остается относительно сохранным.

          Не всегда, конечно, образование фальшивого "Я» приводит к болезни. Но и помимо болезненных явлений следование одним мотивам в жизни и другим в осмыслении своего "Я» приводит к формированию защитных тактик, сужающих, ограничивающих и ослабляющих возможности самосознания и тем самым обедняющих развитие личности. Этих защитных тактик мы уже касались применительно к проблеме осознания поступка. Осмысление самого себя относительно мнимых мотивов заставляет субъекта систематически прибегать к тактике самообмана, дискредитации, вытеснения. В результате, как уже указывалось, наблюдаются такие феноменальные черты самосознания, как боязнь негативной самооценки и одновременное ожидание негативного отношения от других, самоценность поддержания позитивного самоотношения и в то же время неспособность к поступкам, приносящим личности чувство истинного самоуважения. Фальшивое "Я» оказывается мощным препятствием личности для понимания, оценки и переработки собственного опыта; фактором, искажающим восприятие как себя самого, так и социальной действительности. Именно эти феноменальные свойства, обозначаемые такими терминами, как самоидентичность, самотождественность, генуинность, незащищенность, конгруэнтность "Я» опыту, рассматриваются многими теоретиками личности как критерий личностной зрелости, эффективности [205]. К.Хорни высказала некоторые идеи, позволяющие понять онтогенетические предпосылки образования фальшивого "Я". Согласно К.Хорни, если детская потребность в защищенности и общении (признании и принадлежности) фрустрируется родительским поведением – подавлением, безразличием, отсутствием уважения к ребенку и т.д. – это приводит к "первичной тревоге» – чувству изолированности и беспомощности ребенка. Первичная тревога и является тем субъективным фактором, который подталкивает ребенка к поиску косвенных путей удовлетворения потребности в общении и безопасности. Можно сказать, что ребенок ищет новые мотивы, удовлетворяющие этим потребностям. Так, ребенок может пытаться заслужить хорошее отношение покорностью и примерным поведением, разжалобить родителей болезнью, попытаться в будущем заставить любить себя, изменить свой собственный образ, образ ребенка, которого не любят и т.д. Каждая из этих стратегий может стать, согласно К.Хорни, более или менее постоянной характеристикой личности, превратившись в невротическую потребность [180]. Происходит нечто подобное "сдвигу мотива на цель", точнее потребности на неадекватный ей мотив и образование квазипотребности. Их противоречивость заложена уже в самой их природе: любовь нельзя купить, или вынудить, или обманом присвоить. Феноменально эти потребности отличаются от нормальных своей ненасыщаемостью, компульсивностью (навязчивостью, нерегулируемостью), нереалистичностью. Эти неадекватные мотивы – квазипотребности, однако, не осознаются. Осмысление себя происходит относительно иных, мнимых мотивов, образуется фальшивое "Я". Конечно, описанный механизм касается лишь предпосылок возникновения фальшивого смысла "Я". С формированием самосознания, происходящим в юношеском возрасте, личность получает возможность выбора: пойти по пути подчинения этим предпосылкам, превращения их в действительные составляющие своей личности, или по пути их трансформации, освобождения от них.

          Межперсональные защитыФормирование фальшивого "Я» приводит к внутренней активности личности по сохранению образа "Я» и позитивного отношения к себе, состоящей в перестройке и искажении внутрипсихической действительности. Но человек действует с реальными людьми и в реальных обстоятельствах, поэтому возникает вопрос о том, как фальшивый смысл самого себя отражается на других людях, на общении с ними, т.е. в интерпсихических процессах. Этому вопросу соответствует поворот, который произошел в анализе защитных механизмов. Первоначально они рассматривались лишь как интрапсихическая активность, позднее были обнаружены феномены, функционально тождественные защитным процессам, но имеющие интерпсихическую природу. Такие интерпсихические, или интерперсональные защиты были обнаружены в сфере семейного общения [193, 231].

          Мы уже обсуждали феномены транзакции и метакомплиментарных взаимоотношений, однако мы подчеркивали лишь одну сторону этих процессов – их влияние на формирование самосознания ребенка. Существует и другой аспект в анализе этих процессов – выявление запускающих их факторов. Среди них одним из главнейших является мотив сохранения своего "Я-образа", часто фальшивого, путем изменения личности другого человека.

          Беспомощное "Я"Общая предпосылка работы самосознания на любом» из трех его уровней состоит в восприятии различий в изменениях самого себя и окружения, вызванных внешними причинами и собственной активностью. Если эти различия не воспринимаются, тогда человек может впасть в две ошибки: либо воспринять все с ним происходящее как результат его собственной активности, либо как результат действия внешних сил.

          Управляемость событий, подвластность их человеку есть их объективная характеристика. Однако из повседневной жизни известно, что одни и те же события и себя в отношении к ним люди воспринимают по-разному: одни воспринимают себя хозяевами собственной судьбы, другие воспринимают собственную судьбу как следствие множества не зависящих от них обстоятельств.

          Дж.Роттер, американский психолог бихевиоральной ориентации, ввел в психологию понятие веры (обобщенного ожидания) во внутренний или внешний контроль над подкреплением [222], которое фигурирует в литературе как "локус контроля".

          Люди, обладающие внутренним локусом, считают, что их достижения прежде всего зависят от их личностных качеств, таких, как компетентность, целеустремленность или уровень интеллектуальных способностей. Для них не случайности, или внешние условия, а собственные рациональные действия определяют успехи и неудачи. Врач с таким убеждением будет считать, что исход операции не столько зависит от "счастья", сколько от его подготовленности и умения. Люди с внутренней стратегией характеризуются чувством ответственности за свои решения.

          Напротив, люди с внешней стратегией убеждены, что их успех или неудачи прежде всего зависят от внешних сил, на которые они не могут оказывать влияния. Руководитель, придерживающийся такого убеждения, будет полагать, что последствия его решений обусловлены не столько его компетентностью, сколько влиянием внешних факторов.

          Было предположено, что существует континуум, крайними точками которого являются индивиды с ярко выраженными внешними или внутренними стратегиями. Остальные люди занимают промежуточные позиции между этими крайностями. В соответствии с тем, какую позицию занимает на континууме индивид, ему приписывается определенное значение локуса контроля.

          Инструментом определения локуса контроля служат, как правило, опросники. Среди них наибольшей известностью пользуется шкала Роттера (Internal-External Scale). Это шкала составлена из альтернативных суждений типа: а) из моего опыта следует, что если должно что-то произойти, то это произойдет; б) я убедился, что принять решение о выполнении определенного действия лучше, чем положиться на случай.

          Выбор первого варианта ответа свидетельствует о представлении субъекта о том, что источник, управляющий успехом или неудачей, лежит вне его активности; выбор второго варианта свидетельствует об убеждении в подвластности результатов собственным усилиям.

          Корреляционные исследования, обобщенные, в частности, Фаресом [215], показывают, что люди с внутренним локусом проявляют большую активность в поисках информации, чем люди с внешним локусом, они более конструктивны в ситуациях, когда рушатся их первоначальные намерения; их поступки в большей мере зависят от предыдущих успехов или неудач, они описывают себя как более сильных, активных, независимых, целеустремленных и успешных.

          Внутренний локус отрицательно коррелирует с симптомами невротизма, тревожностью, депрессией и слабого самоуважения и положительно – с творческими задатками, академической успеваемостью детей и способностью откладывать удовлетворение.

          Как уже говорилось, феномен локуса контроля интерпретируется в рамках теории социального научения как обобщенное ожидание относительно характера контроля (управления) "подкреплением". С нашей точки зрения, этот феномен может быть понят в рамках представлений о самосознании. Смысл "Я» образуется отношением, связыванием собственных личностных черт с мотивом, феномен локуса контроля отражает степень субъективной включенности "Я» в деятельность. В таком случае внутренний локус – это максимальное связывание мотивации и собственных черт (в том числе и в их действенном проявлении, т.е. как соответствующих им действий), внешний локус – отсутствие такого связывания. Мотив существует в сознании как желание, стремление, интерес к чему-то – как представление о "потребном будущем", собственное "Я» существует как образ, и отношение к нему, связь между ними переживаются как возможность (невозможность) достичь исполнения желаний, стремлений путем "использования» самого себя.

          С этой точки зрения феномен "выученной беспомощности» у женщин, в частности в сфере некоторых профессиональных достижений [215], отражает такую утрату связи "Я» лишь с определенной мотивацией. Другой случай частичного субъективного исключения "Я» из собственной деятельности, разрыва связи между "Я» и мотивацией был обнаружен нами в сфере совсем иной деятельности – связанной с поиском спутника жизни.

          В исследовании, проведенном нами совместно с С.В.Пузовой [128], изучалось отношение к себе, ожидаемое отношение к себе и отношение к другому у клиентов клуба знакомств, организованного в Москве врачом-психотерапевтом А.П.Егидесом [37].

          Особенностью этого клуба является организация заочного знакомства на базе взаимного знакомства членов клуба с "досье» друг друга. В основе досье лежат ответы каждого члена клуба на открытый опросник, разработанный А.П.Егидесом и предполагающий пространное самоописание. Это самоописание делается заведомо в расчете на другого человека, т.е. преследует с точки зрения клиента клуба цель его саморепрезентации. Вопросы касаются многих сторон жизни и личности клиента, но прямо не касаются их самооценки и отношения к себе. Последние проявляются в ответах спонтанно. Таким образом, анализируя ответы, можно понять, какие аспекты отношения к себе репрезентируются при самооценке. Кроме того, досье снабжены набором фотографий.

          Так как выбор членами клуба друг друга для очной встречи производится на основе знакомства с досье друг друга, то сама ситуация выбора оказывается естественным полевым экспериментом. Количество выборов того или иного члена клуба другими членами клуба противоположного пола оказывается зависимой переменной, а те или иные характеристики их анкет ("досье") – независимыми переменными. В качестве такой переменной (а точнее, группы переменных) мы и рассматривали отношение клиентов клуба знакомств к себе и их физическую привлекательность, выраженную на фотографии.

          Для исследования нами были выбраны в случайном порядке тексты анкет 10 мужчин и 10 женщин в возрасте от 28 до 31 года (примерно 20% выборки из общего числа членов клуба этой возрастной группы), ранее не находившихся в браке и не обладающих физическими недостатками.

          Отношение к себе, ожидаемое отношение к себе и отношение к другому выявлялись путем контент-анализа по специально разработанной схеме, оценка внешней (физической) привлекательности производилась 20 экспертами (по фотографиям). В результате выяснилось, что мужчины выбираются женщинами практически без учета их физической привлекательности, но в явной связи с тем, как они сами относятся к себе и какого ждут отношения к себе от читательниц их "досье". Относительно выбора женщин мужчинами на первом месте оказалась как раз положительная корреляция между выбором и физической привлекательностью женщин. Однако физическая привлекательность оказалась положительно связанной с симпатией к себе именно у мужчин, но не у женщин. Выбор женщины мужчиной связан с ее физической привлекательностью, и женщины знают это, но их до сих пор "не выбрали", поэтому в своем самосознании женщины данной группы разорвали связь между своей женской привлекательностью и отношением к себе. Хотя они и знают, что удачное знакомство и замужество зависят от самой женщины, от того, как она выглядит, для себя они делают исключение – от них, от их привлекательности, выбор никак не зависит.

          Отметим, что такой частичный внешний локус контроля (убежденность в отсутствии влияния собственной привлекательности на выбор) сосуществует с сильной мотивацией на брак, о чем свидетельствует сам факт вступления в клуб. Путь к этому мотиву оказывается, однако, прегражденным отсутствием субъективной связи между его достижением и собственной активностью, ведь быть привлекательной – это тоже особая активность. Этот выбор перекликается с результатами уже изложенного исследования студенток. Так, для первой из описанных групп характерен внешний локус контроля, низкое самоуважение, обнаружение у себя слабости профессиональной мотивированности и одновременно "зависть» к действенной профессиональной мотивации, приписываемой непохожим другим.

          На сегодня нет достаточных данных относительно того, почему личность частично или полностью разрывает связь между собственной мотивацией и своим "Я", как оно воспринимается и переживается. Возможно, что это связано с непреодолимым разрывом между "Я-идеальным» и "Я-реальным", описанию которого много внимания уделил К.Роджерс [220"). Недостижимость собственного идеала делает "Я» беспомощным.

          Можно также предполагать, что наличие множества противоречащих друг другу внутренних барьеров, делающих любое действие субъекта потенциально конфликтным, а мотив – недостижимым, также вносит вклад в формирование "беспомощного Я".

          Состояние самосознания индивидаМы не будем останавливаться подробно на состояниях самосознания индивида, требующих психологического или психолого-педагогического вмешательства; многое уже рассматривалось в предыдущих главах.

          "Я"-образ может включать социально неприемлемое содержание в виде асоциальных идеалов или, наоборот, отсутствия таких внутренних барьеров, как оглядка на общественное мнение. Такое "асоциальное Я» может формироваться благодаря вовлечению индивида – ребенка или подростка – в антисоциальную деятельность взрослых, а также в силу ряда других причин, изучаемых криминологами [10; 81].

          "Я"-образ может быть мистифицированным, включать неадекватно завышенный уровень притязаний, или неадекватную самооценку, или неадекватное негативное эмоционально-ценностное отношение к себе.

          "Я"-образ может включать "спутанную идентичность» – половую, возрастную, ролевую, что, в свою очередь, может быть следствием неадекватного воспитания.

          Самосознание взрослого может быть основано на инфантильной идентификации с родителями или одним из них. Противоречия, возникающие вследствие неосознанной идентификации с родителями и реальной неспособности воплотить в себе родительские черты, приводят к невротизации личности и последующей невротизации стиля взаимоотношений в собственной семье и невротизации детей – это было недавно подробно описано А.И.Захаровым [42].

          Когнитивные структуры, обеспечивающие процесс самосознания, могут быть недостаточно расчлененными, бедными и тем самым могут не давать возможности субъекту адекватно сознавать себя в изменяющихся условиях жизни и собственного развития, в сложной системе человеческих взаимоотношений.

          Наконец, эмоциональная структура отношения человека к самому себе как в смысле размерности (см. гл. IV), так и в смысле готовности к диалогу (см. гл. V) может быть недостаточно сформированной.

          Характер нарушений могут также носить состояния органического уровня самосознания, что может выражаться в признании у себя наличия мнимых дефектов и соответствующем негативном самочувствии либо, наоборот, неадекватном преувеличении в самосознании (причем не только в оценке, но и в восприятии) собственных телесных достоинств.

          Любое из названных состояний самосознания может входить в "синдромы", в которых ведущими будут нарушения в работе высшего личностного уровня самосознания. Относя их к состояниям самосознания индивида, мы имели в виду прежде всего их обусловленность процессами, в которых отношение "взрослый-ребенок» является ведущим, а само состояние во многом оказывается детерминированным не логикой саморазвития личности, но той системой влияний, включая и совместные деятельности, которым подвергается человек в процессе его формирования как социального индивида. Мы также имели в виду тот факт, что любое отдельно взятое состояние сознания индивида (кроме разве что явной антисоциальной направленности) еще не предрешает развития личностного уровня самосознания. Так, заниженная в каком-то аспекте самооценка, завышенный уровень притязаний, путаница в идентичности, "когнитивная простота» и "эмоциональная уплощенность» еще не предрешают меры включенности нравственных идеалов в собственную мотивацию, способности к истинному (а не фальшивому) самопознанию (можно ведь сознавать, что обладаешь заниженной или завышенной самооценкой, что никак не можешь самоопределиться, что ты "простоват» или эмоционально скуден), способности связывать свое "Я» со своей мотивацией и сохранять свою личность в деиндивидуирующих условиях. Иное дело, если, скажем инфантильная идентификация с родителями вместо частной характеристики самосознания превращается в основной принцип интеграции психической и внешней социальной жизни индивида. В таком случае речь уже идет о личностном нарушении самосознания. Тем не менее все эти состояния самосознания прямо или косвенно могут приносить немалое беспокойство человеку.

          В каком же отношении находятся самосознание, его конкретные особенности и состояния к проблеме оказания психологической помощи? Забегая вперед, укажем: это отношение двояко – самосознание является и непосредственным объектом психологического вмешательства, и одновременно тем посредником, на которое это вмешательство опирается.

          Заключение. Итоги исследования и новые проблемыНесколько центральных идей лежат в основе изложенного в этой книге материала. Одни идеи оказалось возможным подвергнуть более или менее детальной эмпирической проработке, другие – только теоретически намечены, в то же время какие-то важные аспекты проблемы самосознания вообще опущены.

          Анализ феноменов самосознания, т.е. тех явлений, в которых раскрывается генезис самосознания, его строение и функции, показал, что как возникновение, так и развитие и функционирование самосознания не могут быть поняты как лежащие на одной прямой, связывающей телесное самовыделение и высшие нравственные проявления самосознания. Происхождение самосознания, как и его развитие, гетерогенно и полимодально, разные системы отношений, включающие человека как природное существо, как объект и субъект общественных отношений и человеческих деятельностей, порождают и разные аспекты его самосознания, выражающиеся в разнообразных и не сводимых друг к другу феноменах.

          Различия в активности человека, включенного в эти разные системы отношений, как и различия в природе феноменов самосознания, потребовали введения представлений об уровневом строении самосознания. Идея о трех уровнях самосознания послужила методолого-теоретической основой исследования и в какой-то мере его предметом. На каждом из уровней самосознание выступало как механизм обратной связи, необходимый для интеграции активного субъекта и его деятельности. Однако системы, в которых заключена активность, как и сами свойства человека, включенные в эту систему, различны на трех уровнях. Соответственно и самосознание осуществляет обратную связь, отличающуюся по своему содержанию и функциям на этих трех уровнях: это отражение субъекта в системе его органической активности, в системе его коллективной предметной деятельности и детерминированных ею отношениях и в системе его личностного развития, связанного с множественностью его деятельностей. При ведущей роли личностного уровня возможны тем не менее сложные взаимоотношения между процессами и их результатами, относимыми к разным уровням.

          Соответственно этим трем уровням можно различить и единицы самосознания. На уровне органического самосознания такая единица имеет сенсорно-перцептивную природу, на уровне индивидного самосознания – представляет собой воспринимаемую оценку себя другими людьми и соответствующую самооценку, свою возрастную, половую и социальную идентичность, на уровне личностного самосознания такой единицей является конфликтный смысл, путем столкновения в поступке одних личностных качеств с другими проясняющий для личности значение ее же собственных свойств и сигнализирующий, об этом в форме эмоционально-ценностного отношения к себе. Такие традиционные нравственные категории, как совесть, долг, и такие личностные качества, как сила воли, мужество, стремление к творчеству, обнаруживаются личностью в себе самой не просто путем оценки себя как объекта, но путем осмысления себя в ситуациях, когда эти качества или их отсутствие выступают как преграды на пути ее же собственной активности или, наоборот, как условия, облегчающие ее деятельную самореализацию.

          Поступок, как уже в свершившейся форме, так и в форме предвидения его внешнесоциальных и интимно-личностных последствий, оказывается важнейшей категорией самосознания. Признание или не признание факта свершения поступка – важнейшая детерминанта, определяющая весь характер личностной работы по сознанию своих мотивов и их принятию или отвержению.

          Конкретный эмпирический анализ показал, что поступок, как действие, предполагающее выбор чего-то и отказ от чего-то ценного и значимого, детерминирован не только объективно, ситуацией его свершения, но и субъективно, самим строением личности. Последнее может быть понято не только как иерархия мотивов, побуждающих к деятельностям, но и как иерархия преград, препятствующих тем или иным деятельностям, поведенческим актам и способам самореализации.

          Эмоционально-ценностное отношение личности к себе, являющееся результатом и интегратором механизмов личностного самосознания, обладает сложной психологической структурой. Как чувство, оно обладает размерностью, включающей оси симпатии, уважения и близости. Феноменально отношение к себе проявляется в виде внутреннего диалога между "Я» и "не-Я", похожим и отличным от самого субъекта, и результирует в переживаемое (сознаваемое или неосознаваемое) эмоционально-ценностное отношение к себе.

          Отношение к себе, к своему "Я» существует и в другой форме – в форме личностной психосемантики как в ее денотативном, предметном, так и в аффективном аспектах. В контексте психосемантической структуры сознание "Я» приобретает форму личностных конструктов, своего рода кирпичиков когнитивной системы, репрезентирующей субъекту самого себя.

          Самосознание личности, будучи производным от совокупности ее деятельностей и межличностных общений, само, в свою очередь, становится фактором, определяющим общение и деятельность. В самом общении и лежащих за ним потребностях людей также можно выделить три уровня, соответствующих понятиям "организм", "индивид» и "личность". Это ставит ряд интересных вопросов о межуровневых влияниях, с одной стороны, и о межуровневом "неравноправии» в общении – с другой.

          Анализ психологической литературы и собственные наблюдения, полученные в ходе консультативно-коррекционной работы, позволили прийти к выводу, что самосознание играет важнейшую и неоднозначную роль в контексте психологического консультирования и неврачебной психотерапии. С одной стороны, нарушения в структуре самосознания и его функционировании являются одной из причин психологических проблем и кризисов у людей, обращающихся за помощью к психологу, с другой стороны, самосознание является основным посредником и помощником как самой личности, так и психолога в решении этих проблем.

          Хотя и эта проблема только намечена в монографии, она позволяет оценить всю важность для практической психологии, как и для других прикладных областей знания, комплексного научного изучения самосознания, включающего обще-, социально-, дифференциально-, генетикопсихологический анализ, равно как и привлекающего данные смежных областей: философии, педагогики, социологии, этнографии, биологии и медицины, а также богатейший материал художественной литературы.

          Литература1. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956.

          2. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23.

          3. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I.

          4. Ананьев Б.Г. К постановке проблемы развития детского самосознания. – Изв. АПН РСФСР, вып. 18. М., 1948.

          5. Ананьев Б.Г. О проблемах современного человековедения. М., 1977.

          6. Андреева Г.М. Проблема каузальной атрибуции в межличностном восприятии. – Вопр. психологии, 1979, ?6.

          7. Андреева Г.М. Социальная психология. М., 1980.

          8. Андреева Г.М., Богомолова Н.Н., Петровская Л.А. Современная социальная психология на Западе. М., 1978.

          9. Анкудинова Н.Е. Об особенностях оценки и самооценки учащихся I-IV классов учебной деятельности. – Вопр. психологии, 1968, ?3.

          10. Антонян Ю.М. Социальная среда и формирование личности преступника. М., 1975.

          11. Антонян Ю.М., Самовичев Е.Г. Роль самоидентичности в генезисе некоторых форм девиантного поведения. – В кн.: Семья и личность. Тезисы докладов Всесоюзной конференции. М., 1981.

          12. Анцыферова Л.И. Эпигенетическая концепция личности Эрика Г. Эриксона. – В кн.: Принцип развития в психологии. М., 1978.

          13. Артемьева Е.Ю., Мартынов Е.М. Вероятностные методы в психологии. М., 1975.

          14. Асмолов А.Г. Деятельность и установка. М., 1980.

          15. Асмолов А.Г., Братусь Б.С., Зейгарник Б.В. и др. Некоторые перспективы исследования смысловых образований личности. – Вопр. психологии, 1979, ?4.

          16. Басина Е.З., Насиновская Е.Е. Роль идентификации в формировании альтруистических установок личности. – Вестн. Моск. ун-та. Сер. XIV. Психология, 1977, ?4.

          17. Бернштейн Н.А. О построении движений. М., 1947.

          18. Бернштейн Н.А. Очерки физиологии движении и физиологии активности. М., 1966.

          19. Бехтерев В.М. Сознание и его границы. 1888.

          20. Бодалев А.А. Восприятие и понимание человека человеком. М., 1982.

          21. Божович Л.И. Личность и ее формирование в детском возрасте. М., 1968.

          22. Бочкарева Г.Г. Некоторые психологические механизмы преступного поведения подростков из "благополучных» семей. – В кн.: Семья и личность. Тезисы докладов Всесоюзной конференции. М., 1981.

          23. Бурлачук Л.Ф. Исследование личности в клинической психологии. Киев, 1979.

          24. Величковский Б.М. Функциональная структура перцептивных процессов. – В кн.: Познавательные процессы. Ощущения, восприятие. М., 1982.

          25. Величковский Б.М., Зинченко В.П., Лурия А.Р. Психология восприятия. М., 1978.

          26. Воловик В.М. Семейные исследования в психиатрии и их значение для реабилитации больных. – В кн.: Клинические и организационные основы реабилитации психических больных. Под ред. М.М.Кабанова, К.Вайзе. М., 1980.

          27. Вольперт И.Е. Психотерапия. Л., 1972.

          28. Выготский Л.С. Избранные психологические исследования. М., 1956.

          29. Выготский Л.С. Развитие личности и мировоззрение ребенка. – В кн.: Психология личности. Тексты. Под ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, А.А.Пузырея. М., 1982.

          30. Гарбузов В.И., 3ахаров А.И., Исаев Д.Н. Неврозы у детей и их лечение. Л., 1977.

          31. Герасимова И.А. Структура семьи. М., 1976.

          32. Герцен А.И. Былое и думы. Л., 1978.

          33. Гиппенреитер Ю.Б., Пузырей А.А. Предисловие к фрагменту "Личность» из книги У.Джемса. – В кн.: Психология личности. Тексты. М., 1982.

          34. Джемс У. Психология. СПб., 1905.

          35. Джонс У. Терапия неврозов. М., 1924.

          36. Дробницкий О.Г. Проблемы нравственности. М., 1977.

          37. Егидес А.П. Опыт организации службы брачных знакомств. – В кн.: Семья и личность. Тезисы Всесоюзной конференции. М., 1981.

          38. Жуковская В.И. Родители и жизненные планы детей. – В кн.: Семья и личность. Тезисы докладов Всесоюзной конференции. М., 1981.

          39. Зачепицкий Р.А., Яковлева Е.К. Роль неправильного воспитания в происхождении неврозов. М., 1960.

          40. Запорожец А.В. Значение ранних периодов детства для формирования детской личности. – В кн.: Принцип развития в психологии. М., 1978.

          41. Запорожец А.В., Зинченко В.П. Восприятие, движение, действие. – В кн.: Познавательные процессы. Ощущения, восприятие. М., 1982.

          42. Захаров А.И. Психотерапия неврозов у детей и подростков. Л., 1982.

          43. Захаров А.И. Психологические особенности восприятия детьми роли родителей. – Вопр. психологии, 1982, ?1.

          44. Иванов Н.В. О структуре личного сознания при психогенной деперсонализации. – В кн.: Проблемы сознания. М., 1968.

          45. Иващенко В.И., Нехрюк А.Н. Внутрисемейные установки по трудовому воспитанию детей. – В кн.: Семья и личность. Тезисы докладов Всесоюзной конференции. М., 1981.

          46. Изард К. Эмоции человека. М., 1980.

          47. Ильенков Э.В. Что же такое личность? – В кн.: С чего начинается личность. М., 1979.

          48. Кальвиньо М., Столин В.В. Психосемантические различия личностных смыслов. – Вестн. Моск. ун-та. Сер. XIV. Психология, 1983, ?3.

          49. Карвасарский Б.Д. Неврозы. М., 1980.

          50. Карвацкая Г.Ф. Моральная мотивация сознания и поведения. – Вопр. философии, 1982, ?5.

          51. Кемпински А. Психопатология неврозов. Варшава, 1975.

          52. Козлов В.П. Симбиотические взаимоотношения между детьми и родителями и их влияние на дальнейшее формирование личности ребенка и подростка. – В кн.: Семья и личность. Тезисы докладов Всесоюзной конференции. М., 1981.

          53. Козлова И.Н. Личность как система конструктов. Некоторые вопросы психологической теории Дж.Келли. – В кн.: Системные исследования. М., 1976.

          54. Клеман К., Брюно П., Сэв Л. Марксистская критика психоанализа. М., 1976.

          55. Кок Е.П. Зрительные агнозии. Л., 1967.

          56. Кон И.С. Категория "Я» в психологии. – Психол. журн., 1981, т. 2, ?3.

          57. Кон И.С. Открытие "Я". М., 1978.

          58. Кон И.С. Социология личности. М., 1967.

          59. Кон И.С. Психология юношеского возраста. М., 1979.

          60. Кошелева А.Д. Значение семьи в эмоционально-нравственном развитии ребенка. – В кн.: Семья и личность. Тезисы докладов Всесоюзной конференции. М., 1981.

          61. Кричевский Р.Л., Дубовская Е.М. О функции и механизме идентификации во внутригрупповом межличностном общении. – В кн.: Психология межличностного познания. Под ред. А.А.Бодалева. М., 1981.

          62. Крогиус Н.В. Вазимообусловленность познания людьми друг друга и самопознание в конфликтной деятельности. – В кн.: Психология межличностного познания. Под ред. А.А.Бодалева. М., 1981.

          63. Кропоткин П.А., Этика т. 1. Пг.-М., 1922.

          64. Кудрявцев В.Н. Причинность в криминологии. М., 1968.

          65. Кузнецов О.Н., Лебедев В.И. Психология и психопатология одиночества. М., 1972.

          66. Кун Т. Структура научных революций. М., 1977.

          67. Кухарчук А.М., Широкова А.Б. Влияние семьи на профессиональное самоопределение учащихся. – В кн.: Семья и личность. Тезисы докладов Всесоюзной конференции. М., 1981.

          68. Левин К., Дембо Т., Фестингер Л., Сирс П. Уровень притязаний. – В кн.: Психология личности. Тексты. Под ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, А.А.Пузырея, М., 1982.

          69. Лейбин В.М. Психоаналитическая трактовка личности и неофрейдистская концепция самости. – Вопр. философии, 1977, ?6.

          70. Лейбин В.М. Психоанализ и философия неофрейдизма. М., 1977.

          71. Лейтос Н.С. К проблеме сензитивных периодов психического развития человека. – В кн.: Принцип развития в психологии. М., 1978.

          72. Леонтьев А.А. Психологическая структура значения. – В кн.: Семантическая структура слова. М., 1971.

          73. Леонтьев А.Н. Эмоции. БСЭ.

          74. Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1964.

          75. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

          76. Липкий А.И. Самооценка школьника. М., 1976.

          77. Логвиненко А.Д. Перцептивная деятельность при инверсии сетчаточных изображений. – В кн.: Восприятие и деятельность. М., 1976.

          78. Логвиненко А.Д. Зрительный образ и инвертированное зрение. Вопр. психологии, 1974, ?5.

          79. Логвиненко А.Д., Столин В.В. Восприятие пространственных свойств предметов. – В кн.: Познавательные процессы. Ощущения, восприятие. М., 1982.

          80. Логвиненко А.Д., Столин В.В. Исследование восприятия в условиях инверсии поля зрения. – Эргономика. Труды ВНИИТЭ, вып. 6. М., 1973.

          81. Личность преступника. М., 1975.

          82. Магун В.С. Оценки и самооценки в структуре индивидуальности. – В кн.: Психодиагностические методы (в комплексном лонгитюдном исследовании студентов). Л., 1976.

          83. Макаренко А.С. О воспитании в семье. М., 1975.

          84. Максимова Р.А. О познании школьниками самих себя и своих сверстников. – Учен. зап. Ленингр. ун-та, 1970, ?352. Сер. психол. наук, вып. 2.

          85. Маслоу А. Самоактуализация. – В кн.: Психология личности. Тексты. М., 1982.

          86. Мерлин В.С. Проблемы экспериментальной психологии личности. – Учен. зап. Пермск. пед. ин-та, 1970, т. 77.

          87. Мишина Т.М. Психологические исследования супружеских отношений при неврозах. – В кн.: Семейная психотерапия при нервных и психических заболеваниях. Л., 1978.

          88. Meили Р. Структура личности. – В кн.: Экспериментальная психология. Под ред. П.Фресса, Ж.Пиаже. М., 1975, вып. V.

          89. Мясищев В.Н. Сознание как единство отражения действительности и отношения к ней человека. – В кн.: Проблема сознания. М., 1966.

          90. Мясищев В.Н. Личность и неврозы. Л., 1959.

          91. Мясищев В.Н. Проблема отношений человека и ее место в психологии. – Вопр. психологии, 1957, ?5.

          92. Незвал В. Избранное. М., 1960.

          93. О надзирателях при воспитании. СПб., 1770.

          94. Петренко В.Ф. Экспериментальная психосемантика: исследования индивидуального сознания. – Вопр. психологии, 1982, ?5.

          95. Петренко В.Ф., Нистратов А.А. Построение вербального семантического дифференциала на базе русской лексики. – В кн.: Восприятие языкового значения. Калининград, 1980.

          96. Петренко В.Ф., Нистратов А.А., Хайрулаева Л.Н. Исследование семантической структуры образной репрезентации методом невербального семантического дифференциала. – Вестн. Моск. ун-та. Сер. XIV. Психология, 1980, ?2.

          97. Петренко В.Ф., Шмелев А.Г. Построение методики "личностного семантического дифференциала". – В кн.: Речь и познавательные процессы. Алма-Ата, 1982.

          98. Петров Н.Н. Аутогенная тренировка как метод коррекции нарушений внутрисемейных отношений. – В кн.: Семья и формирование личности. М., 1981.

          99. Петровская Л.А. Теоретические и методологические проблемы социально-психологического тренинга. М., 1982.

          100. Психологическая теория коллектива. Под ред. А.В.Петровского. М., 1979.

          101. Пикельникова М.П. Понимание учащимися 12-17 лет своей личности и понимание их другими людьми. – Учен. зап. Ленингр. ун-та, 1970, ?352. Сер. психол. наук, вып. 2.

          102. Психологическое изучение трудновоспитуемых школьников и несовершеннолетних правонарушителей. – Тезисы докладов II Всесоюзной конференции. М., 1973.

          103. Розен Г.Я. Психология познания как самостоятельное направление исследований. – В кн.: Зарубежные исследования по психологии познания. М., 1977.

          104. Розен Г.Я. Самосознание как проблема социальной перцепции. – В кн.: Вопросы психологии познания людьми друг друга и самосознания. Краснодар, 1977.

          105. Руководство по психотерапии. Под ред. В.П.Рожнова. Ташкент, 1979.

          106. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. М., 1946.

          107. Рубинштейн С.Л. Проблемы общей психологии. М., 1973.

          108. Савонько Е.И. Оценка и самооценка как мотивы поведения школьников разного возраста. – Вопр. психологии, 1969, ?4.

          109. Сафин В.Ф. Устойчивость самооценки н механизм ее сохранения. – Вопр. психологии, 1975, ?3.

          110. Сафонов Т.Е. Число детей в семье и репродуктивные ориентации. – В кн.: Семья и личность. Тезисы докладов Всесоюзной конференции. М., 1981.

          111. Седракян С.А. Роль семьи в формировании профессии среди рабочих династий. – В кн.: Семья и личность. Тезисы докладов Всесоюзной конференции. М., 1981.

          112. Сеченов И.М. Избранные философские и психологические произведения. М., 1947.

          113. Спиваковская А.С. Обоснование психологической коррекции неадекватных родительских позиций. – В кн.: Семья и формирование личности. М., 1981.

          114. Спиркин А.Г. Сознание и самосознание. М., 1972.

          115. Соколова Е.Т. Проективные методы исследования личности. М., 1980.

          116. Столин В.В. Внутренние преграды и конфликтные личностные смыслы. – В кн.: Тезисы VIII Закавказской конференции психологов. Ереван, 1980.

          117. Столин В.В. Исследование эмоционально-ценностного отношения к себе с помощью методики управляемой проекции. – Психол. журн., 1981, ?3.

          118. Столин В.В. Исследование порождения зрительного пространственного образа. – В кн.: Восприятие и деятельность. М., 1976.

          119. Столин В.В. Когнитивно-мотивационная структура личности и отношение к другим людям. – В кн.: Взаимодействие коллектива и личности в коммунистическим воспитании. Таллин, 1979.

          120. Столин В.В. Новый метод диагностики внутриличностных мотивационных противоречий. – В кн.: Тезисы научных сообщений советских психологов к XXII Международному конгрессу психологов. М., 1980.

          121. Столин В.В. Проблемы значения в акте восприятия и единицы чувственного образа. – Эргономика. Труды ВНИИТЭ, 1973, вып. 6.

          122. Столин В.В. Проблема самосознания личности с позиции теории деятельности А.Н.Леонтьева. – В кн.: А.Н.Леонтьев и современная психология. М., 1983.

          123. Столин В.В. Психологические основы семейной терапии. – Вопр. психологии, 1982, ?4.

          124. Столин В.В. Семья как объект психологической диагностики и неврачебной психотерапии. – В кн.: Семья и формирование личности. М., 1981.

          125. Столин В.В., Друцкая Л. Н. Инвариантность восприятия размера и расстояния. – Вестн. Моск. ун-та. Сер. XIV. Психология, 1977, ?1.

          126. Столин В.В., Кальвиньо М. Личностный смысл: строение и форма существования в сознании. – Вестн. Моск. ун-та. Сер. XIV. Психология, 1982, ?3.

          127. Столин В.В., Кальвиньо М. Метод анализа личностных смыслов как теоретическая проблема. – В кн.: Развитие эргономики в системе дизайна. Тезисы Всесоюзной конференции. Боржоми, 1979.

          128. Столин В.В., Пузова С.В. Эмоционально-ценностное отношение к себе и другому у члена Клуба знакомств. – Учен. зап. Курск. пед. ин-та, 1982.

          129. Субботский Е.В. Генезис личностного поведения у дошкольников и стиль общения. – Вопр. психологии, 1981, ?2.

          130. Тарлев В.Г. Роль семьи в воспитании и перевоспитании несовершеннолетних правонарушителей. – В кн.: Психологическое изучение трудновоспитуемых школьников и несовершеннолетних правонарушителей. Тезисы докладов II Всесоюзной конференции. М., 1973.

          131. Титаренко А.И. Структура нравственного сознания. М., 1974.

          132. Трусов В.П. Социально-психологические исследования когнитивных процессов. Л., 1980.

          133. Франкл В. Поиск смысла жизни и логотерапия. – В кн.: Психология личности. Тексты. М., 1982.

          134. Фрейд З. Я и Оно. Л., 1924.

          135. Фрейд 3. Лекции по введению в психоанализ. М., 1923.

          136. Харман Г. Современный факторный анализ. М., 1972.

          137. Чамата П.Р. К вопросу о генезисе самосознания личности. – В кн.: Проблемы сознания. М., 1968.

          138. Чеснокова И.И. Проблема самосознания в психологии. М., 1977.

          139. Шерток Л. Непознанное в психике человека. М., 1982.

          140. Шибутани Т. Социальная психология. М., 1969.

          141. Шмелев А.Г. Традиционная психометрика и экспериментальная психосемантика: объектная и субъектная парадигмы анализа данных. – Вопр. психологии, 1982, ?5.

          142. Шорохова Е.В. Проблема "Я» и самосознание. – В кн.: Проблемы сознания. М., 1966.

          143. Эйдельман Н. Большой Жанно. М., 1982.

          144. Эльконин Д.Б. К проблеме периодизации психического развития советского. школьника. – Вопр. психологии, 1971, ?4.

          145. Эльконин Д.Б. Психология игры. М., 1973..

          146. Ядов В.А. О диспозиционной регуляции социального поведения личности. – В кн.: Методологические проблемы социальной психологии. М., 1975.

          147. Ackerman N. Family Therapy in Transaction. Boston, 1970.

          148. Adier A. The neurotic constitution. N.Y., 1926.

          149. Bandura A. Social learning through imitation. – In: M.R.Jones (ed.). Nebraska symposium on motivation, vol. 10. Lincoln, 1962.

          150. Bandura A. Self-efficacy: Toward a unifying theory of behavioral change. – Adv. Behav. Ther., 1978, vol. 1.

          151. Bateson G., et. al. Toward a theory of schizophrenia. – Behav. Sci., 1956, vol. 1.

          152. Bern D.I. Self-perception theory. – Advances in Experimental Social Psychology, 1972, vol. 6.

          153. Benjamin L.S. Structural analysis of social behavior. – Psychol. Rev., 1974, vol. 81.

          154. Berne E., Games people play, N.Y., 1964.

          155. Воszormenyi-Nagy J. A theory of relationships: Experience and transaction. – In: J.Boszormenyi-Nagy, J.L.Framo (eds.). Intensive family therapy. N.Y., 1965.

          156. Воwen М. Family psychotherapy with schizophrenia in the hospital and in private practice. – In: J.Boszormenyi-Nagy, J.L.Framo (eds.). Intensive Family therapy. N.Y., 1965.

          157. Bramel D. A dissonance theory approach to defensive protection. – Journal of Abnormal and Social Psychology, 1962, vol. 64.

          158. Вrammer L.H., Shostrom E.L. Therapeutic psychology. Englewood Cliffs, 1960.

          159. Cattell R.B. Principles of design in "projective» or misperception tests of personality. – In: H.H.Anderson & G.L.Anderson (eds.). A introduction to projective techniques. Englewood Cliffs, 1951.

          160. Cattell R.В., Eber H.W., Tatsuoka M.M. Handbook for sixteen personality factors questionnaires. Illinois, 1970.

          161. Chalus G.A. The mechanisms underlying attributive projection. – J. of Personality, 1978.

          162. Coopersmith S. Stadies in self-esteem. – Scientific American, 1968, #218.

          163. Diener E., Dineen J., Westford K., Beaman A.L., Fraser S.C. Effect of altered responsibility, cognitive set, and modeling of physical aggression and deindividuation. – J. of Personality and social psychology, 1975, vol. 31.

          164. Dipboye R.L. Alternative approaches to deindividuation. – Psychological bulletin, 1977, vol. 84, #6,

          165. Epstein W. The process of taking-into-account in visual perception. – Perception, 1973, vol. 2.

          166. Erikson E.H. Childhood and Society. N.Y., 1963.

          167. Festinger L. A theory of cognitive dissonance. Evancton, 1957.

          168. Foley J.P. An experimental investigation of the effect of prolonged inversion of the visual field in the rhesus, monkey (macaca mulatta). – J. Genetic Psychol., 1940, vol. 56.

          169. Freud A. The ego and the mechanisms of defense. N.Y., 1946.

          170. Frоmm E. The Art of loving. N.Y., 1956.

          171. Galiup G.G. Self-recognition in primates: a comparative approach to the bidirectional properties of consciousness. – Amer. psychologist, 1977, vol. 32.

          172. Gazxaniga M.S. The bisected brain. N. Y» 1970.

          173. Goodenough F.W. Parental identification in young children. – Genetic Psychol. Monograph., 1957, N 55,

          174. Graciano M. The consequences of Positive and negative perceptual identification. – Journal of Psychol., 1976, vol. 93

          175. Haider F. The psychology of interpersonal relations. N.Y. 1958.

          176. Hampsоn J.D. Determinants of Psychosexual orientation. – In: Beach F. (ed.). Sex and behavior. N.Y., 196?.

          177. Harris A; I'm OK – you're OK. L., 1974.

          178. Holmes D. Dimension of projection. – Psychol. Bull., 1961, vol. 69.

          179. Hoover С.F., Franz Y.D. Siblings in the families of schizophrenics. Arch. of General Psychiatry, 1972, vol. 26.

          180. Horney К. Neurosis and human growth. N.Y., 1950.

          181. Horney К. Self-analysis. N.Y., 1942.

          182. Huston Т., Levinger G. Interpersonal attraction and relationships. – Ann. Rev. Psychology, 1978, vol. 29.

          183. Jacobson E. The self and the object world. N.Y., 1964.

          184. Janis I.L., Mahl C.F, Kagan J., Holt R.R. Personality. N.Y., 1969.

          185. Jones E.E., Davis R.E. From acts to dispositions. – Advances in Experimental social psychology, 1965, vol. 2.

          186. Kagan J., Pearson L., Welch L. The modifiability of an impulsive tempo. – J. of Educ. psychol., 1966, vol. 57.

          187. Кanier F.H., Goldstein A.P. (eds.). Helping people change. N.Y., 1975.

          188. Kellу G.A. The psychology of personal constructs. N.Y., 1955, vol. 1.

          189. Kelly H.H. Attributional theory in social psychology, – In: Nebraska symposium on motivation. Lincoln, 1967.

          190. Kleince С.L. Self-perception. San Francisco, 1978.

          191. Kolb L.C. Disturbances of the body-image. – In: S. Arieti (ed.). American handbook of Psychiatry. N.Y., 1959.

          192. Kratochvil S. Psychoterapie. Praha, 1976.

          193. Laing R.D. Mistifications, confusion and conflict. – In: J.Boszormeny-Nagy, J.L.Framo (eds.). Intensive Family Therapy. N.Y., 1965,

          194. Lang P.J. Self-efficacy theory: thoughts on cognition and unification. – Adv. Behav. Res. Ther., vol. 1.

          195. Langs R. Technique in transition. N.Y., 1977.

          196. Learу Т.F. Interpersonal diagnosis of Personality. N.Y., 1957.

          197. Lester D. Multiple personality: a review. – Psychology, 1977, vol. 14, #1.

          198. Levy D. Maternal overprotection. N.Y., 1943.

          199. Lewin К. A dynamic Theory of Personality. N.Y., 1935.

          200. Lewis M., Brooks-Gunn J. Self, other and fear: the reaction on infants to people. Princeton, 1972.

          201. Lidz Т., Fleck S., Cornelison A.R. Schizophrenia and the family. N.Y., 1965.

          202. Lоwen A. The body in personality theory: Wilhelm Reich and Alexander Lowen. – In: A.Burton (ed.). Operational Theories of Personality. N.Y., 1974.

          203. Mассоbу E.E. Role taking in childhood and its consequences for social learning. – Child develop., 1959, vol. 30.

          204. Malmquist C.P. Handbook of adolescence. N.Y., 1978.

          205. Martin D. Personality: Effective and Ineffective. Monterey, 1976.

          206. Mead G. Mind, Self & Society. N.Y., 1934.

          207. Minuchin S. Families and family therapy, b., 1965.

          208. Mourer О.Н. Identification: a link between learning theory and psychotherapy. – In: O.H.Mourer Learning theory and personality dynamics. N.Y., 1950.

          209. Murray H. Explorations in personality. N.Y., 1938.

          210. Murrey H. Thematic apperception test. Manual, Cambridge, 1943.

          211. Osgood Ch., Suci S., Tannenbaum P. The Measurement of meaning. Urbana, 1957.

          212. Osgood Ch. Studies on generality of affective meaning systems. – Amer. Psychologist, 1962, vol. 17.

          213. Payne D.E., Mussen P.H. Parent-child relations and father identification among adolescent boys. – J. of abn. and soc. psychol., 1956, vol. 52.

          214. Phares E.Y. Perceptual threshold decrements as a function of skill and changes expectancies. – J. of Psychol., 1962, vol. 53.

          215. Phares E.Y. Locus of control in Personality. Marrinston, 1976.

          216. Rembowski J. Wiezi uczuciowe w rodzinie. W-wa, 1972.

          217. Roe A., Siegelman M. A Parent-Child Relations questionnaires. – Child Develop., 1963, vol. 34.

          218. Rogers C.R. Client-centered therapy. Boston, 1951.

          219. Rogers C.R. & Dymond R.E. Psychotherapy and personality change. Chicago, 1954.

          220. Rоgers С.R. A theory of therapy, personality and interpersonal relationships, as developed in the client-centered framework. – In: S.Koch (ed.). Psychology: A study of a science, 1959, vol. 3, #4.

          221. Rogers C. Carl Rogers on encounter groups. N.Y., 1967.

          222. Rotter I.B. Generalized expectances for internal versus external control of reinforcement. – Psychol. Monogr., 1966, vol. 80, #1.

          223. Samuel S.C. Enhancing self-concept in early childhood. N.Y., 1977.

          224. Schaefer E.S. Circumplex model of maternal behavior. – J. of abn. and soc. psychol., 1959, vol. 59.

          225. Schaefer E.S. Converging conceptual models for maternal behavior and for child behavior. – In: Glidewell J.C. (ed.). Parental attitudes and child behavior. Springfield, 1960.

          226. Schaefer E.S. Childrens report of parental behavior: an inventory. – Child devel., 1965, vol. 36.

          227. Schaefer E.S. A configurational analysis of children's reports of parent behavior. – J. Consult Psychol., 1965, vol. 28.

          228. Schaefer E.S., Rensom J., Levy B. Crossnational validity of spherical conceptual model for parent behavior. – Child Develop, 1968, vol. 39, N 4.

          229. Schonfeld W.A. Body image in adolescents: a psychiatric concept for the pediatrician. – Pediatrics, 1963, vol. 31.

          230. Sjбbасk H. The Psychoanalitic theory of defensive processes. N.Y., 1973.

          231. Sterlin H. Family theories: An introduction. – In: A.Burton (ed.). Operational theories of personality. N.Y., 1974.

          232. Stratton G. Vision without inversion of retinal image. – Psychol. Rev., 1897, vol. 4,

          233. Tzeng О.С. Individual differences in self-conception: a multivariated approach. – Perceptual and motor skills, 1977, vol. 45.

          234. Vallасher R.R. An Introduction to Self Theory. – In: Wegber D.M. & Vallacher R.L. (eds.). The Self in Social Psychology. N.Y., 1980.

          235. Wegner D.M., Vallacher R.R. (eds.). The Self in Social Psychology. N.Y., Oxford, 1980.

          236. Wiсklund R.A., Duval S. Opinion change and performance facilitation as a result of objective self-awareness. – J. of experimental Social psychology, 1971, vol. 7.

          237. Wicklund R.A., Prey D. Self-awareness theory: when the self makes a difference. – In: The Self in Social psychology. Ed. by D.M.Wegner, R.R.Vallacher. N.Y., 1980.

          238. Wylie R. The self-concept. Revised edition., vol. 1-2. Lincoln, 1974-1979.

          239. Wynne L.С., Rусkоff J.M., Day J., Hirsсh S.J. Pseudomutuality in the family relations of schizophrenics. Psychiatry, 1958, vol. 21.

          240. Zimbardo P. The human choice: individuation, reason and order deindividuation, impuls and chaos. – In: W.J.Arnold, D.Levine (eds.). Nebraska symposium on motivation. Lincoln, 1969, vol. 17

          241.

         


--
Автор Столин В.В.
Напишите нам