Молодая женщина-педагог на экране была очаровательна. Нежное лицо, мягкие манеры, тихий ласковый голос. И вот этим голосом, полным участия и сострадания, она предложила делать усыпляющий укол детям, родившимся, как она выразилась, умственно неполноценными. Так, как это делают с безнадежно больными домашними кошками или попугаями. По ее мнению, это так гуманно: заснул ребенок сладко-сладко – и просто не проснулся.
Это не пересказ фантастического ужастика. Это я услышала и увидела в июньской передаче «Моя семья» (РТР, ведущий В. Комиссаров). Дальнейшее обсуждение вполне было достойно «затравки». Оно показало, что никто в студии, включая самого ведущего, не имеет ни малейшего представления о предмете разговора – именно об умственно неполноценном ребенке. Вопрос почему-то обсуждался в плоскости что есть Добро и Зло. Экспертов пригласили таких: эстрадную певицу, актрису (она же поэтесса) и актера. Ничего не имею против никого из этих троих, в своем деле они, полагаю, профессионалы. Но – судите сами. Актриса-поэтесса предлагает решать проблемы аномальных детей с помощью молитвы. Певица уповает на самоизлечение: глухие дети ее знакомых, свидетельствует она, через несколько лет стали вдруг прекрасно слышать и говорить... Что можно сказать по поводу такого рода «экспертиз"?
С умственно неполноценными детьми я работаю более сорока лет. Изо дня в день. И чувствую потребность рассказать о них. И о нас.
Начну с одной житейской истории. Жила-была девочка Вика. Судьба оказалась к ней безжалостна. Довольно рано врачи поставили диагноз: умственная отсталость. Причем осложненная рядом других негативных психических проявлений. Девочку как бы скрутило в тугой узел. Голова опущена, спина колесом, лицо закрыто руками. Вечный страх перед всем и вся. Такое оцепенение – ни шевельнуться, ни позвать на помощь. Она жила в этом кошмаре не один год. И все-таки мы одержали с Викой свою викторию.
Она постепенно научилась читать, писать, считать, шить на швейной машинке. Все это, конечно, на элементарном уровне, но научилась. И что символично: она распрямилась! И в переносном, и в самом прямом смысле. Соученики увидели, наконец, что она хорошенькая – черноглазая, румяная. У нее проявились таланты. Например, дома она так точно и иронично имитировала учителей, что родные хохотали, как на концерте Жванецкого.
Теперь, спустя несколько лет по окончании вспомогательной школы, Вика в какой-то мере стала опорой семьи. Мать, отец и старшая сестра работают, а она остается дома с двумя племянниками. Готовит, стирает, убирает, гуляете ребятишками, читает им сказки. Те самые, которые мы читали с ней в школе с таким трудом. По кубикам она учит племянников буквам.
Вернемся, однако, к передаче. Представьте, именно такого ребенка нам предлагают усыпить. Аргументация выступавших: подобные дети никому, кроме матери, не нужны. Да и мать справиться с ними не может, и обычная их жизнь рано или поздно – приют, где они лишены любви и ласки. Их проблемы с каждым днем становятся все объемнее и непереносимее. У таких людей даже нет паспорта, так что самое гуманное – избавить их от страданий.
Дети-олигофрены, которых принято называть «умственно отсталыми», это вовсе не однородная масса. По темпу и качеству общего развития, по способности к обучению, по возможности социальной адаптации специалисты делят таких детей на три основные группы.
Идиоты. Это не ругательство. Такие дети в социальном смысле бесперспективны. «Осмысление окружающего недоступно, навыки обслуживания отсутствуют». (Здесь и далее я привожу определения нашего «Дефектологического словаря».) Страдают ли идиоты от своих неразрешимых проблем? Нет, они их и не осознают вовсе.
Имбецилы. «При правильном воспитании им удается привить элементарные навыки труда и самообслуживания. Однако способность самостоятельно ориентироваться в жизни у них ограничена, они нуждаются в постоянной опеке». До некоторых пор имбецилы обучались во вспомогательных школах; были даже специальные имбецильные классы. Потом им было отказано в обучении. Теперь, слава Богу, их иногда допускают во вспомогательные школы, обозначая классы для них то как диагностические, то как нулевые.
Вот еще одна история. Я пришла работать в новую школу и получила класс. Меня предупредили: там такой имбецил – сладу с ним нет, просто не обращай внимания. Вхожу в класс. Сразу вижу его. Сидит под партой и даже глазом не косит из интереса. Делаю вид, будто ничего не замечаю, и тут же предлагаю детям играть «в животных» на призы. Добровольный узник, пыхтя, пытается вылезти на белый свет и принять участие в игре. Но я строго говорю: «Нет, тебе сидеть за партой неудобно. Ты ведь к этому не привык, еще заболеешь. А мы уж доиграем. А потом в буфет пойдем на завтрак». Буфет его доконал. Боже, какой плакал, мой бедный Миша Рябинин. У меня у самой разрывалось сердце. Мера была применена суровая, но – отвечаю всем ханжам – необходимая; и понятная имбецилу.
Как клялся Миша, используя в основном жесты и междометия, что больше никогда и ничего. Положим, «чего» и «когда» с ним еще было ой-ой сколько, но под партой он действительно никогда уже не сидел. А ведь мальчик, говорят, пять лет бойкотировал занятия в школе разными способами! Довольно скоро Миша стал усваивать программу – свою, индивидуальную. Дошел до шестого класса. К сожалению, трагедия в его семье привела к тому, что он вынужден был уйти от нас в лечебно-трудовые мастерские, где стал зарабатывать себе на жизнь. Такие мастерские созданы при психоневрологических диспансерах именно для особо тяжелых наших детей.
В последний раз я видела Мишу несколько лет назад. Это был уже совсем взрослый человек. Он пришел ко мне в школу. Принес цветы. Не в праздник – в обычный рабочий день. Сказал: «Я люблю вас, как свое сердце». И мы с ним заплакали. Сейчас вы поймете, почему плакала я.
Дело в том, что Миша Рябинин – даун. Точнее сказать, ребенок, страдающий болезнью Дауна (по имени английского врача). Это тяжелое системное заболевание хромосомного происхождения; одно из проявлений – умственная отсталость. Часто в степени имбецильности. Иногда интеллектуальная недостаточность выражена менее резко. «В таких случаях дети-дауны могут обучаться во вспомогательной школе и приспособиться к элементарным формам труда"!
Все дауны, независимо от расы и национальности, похожи друг на друга. «У них плоский затылок, косое расположение глаз, широкая запавшая переносица, полураскрытый рот, деформированные . уши» В общем, дауна просто надо один раз увидеть, и все станет понятно.
Так неужели мы должны были «из гуманных соображений» усыпить Мишу Рябинина, который так любит сладкое, любит разводить костры и печь в них картошку"?» А еще – он играл на нашей школьной сцене сказочных королей и стражников Конечно, роли не были слишком многословными, но как мой дорогой Рябина замечательно выглядел в «парчовом» плаще из крашеной мешковины с «золотыми» пряжками на кедах.
Теперь о дебилах. Это еще одна, пожалуй, самая распространенная форма олигофрении. Дети этой категории не способны к тонким мыслительным операциям Им не даются сложные формы анализа и синтеза, сравнения и обобщения, установление причинно-следственной зависимости Они упрощенно воспринимают и отражают действительность. Грубо говоря есть некий «потолок», выше которого в умственном развитии им не дано подняться. Но при этом дебилы овладевают чтением, письмом, счетом, пишут изложения и сочинения, чертят геометрические фигуры Они высчитывают проценты и усваивают начатки истории, биологии и географии. Они поют и рисуют Они модно одеваются и ходят со жвачкой во рту и с плейером, от которого к ушам тянутся проводки Но главное, они с четвертого класса занимаются в трудовых мастерских на профессиональных машинах и станках К моменту окончания школы овладевают профессией и готовы к работе (в отличие, кстати, от многих выпускников обычных школ, которые не могут правильно забить гвоздь или пришить пуговицу)
Дебилы становятся швеями-мотористками и столярами, слесарями, картонажниками и сапожниками. Иногда, к сожалению, еще и шоферами городских автобусов, солдатами срочной службы... Это уже обратная сторона медали – дебилам в нашем обществе позволено все, что не запрещено остальным. Но у нас ведь всегда так – сплеча; либо казнить на сто процентов, либо миловать на двести.
Наши малоумные имеют паспорт, влюбляются, женятся, рожают детей. Некоторые работают в ателье, автосервисе, в ремонтных и строительных фирмах, в крупных и мелких торговых точках, имея все, что «у нас положено иметь: собаку, дачу, машину, квартиру, жену, детей» (слова моего бывшего ученика). Вы и не отличите большинство из них в уличной толпе от вполне здоровых людей. И все это благодаря тому, что они когда-то попали в руки специалистов, в необходимые для их развития условия.
Теперь хочу вновь вернуться к телепередаче «Моя семья». Ее видели миллионы. Сколько из них прочитают эту статью? Это очень важный вопрос.
Ведь многое в работе с олигофренами зависит не от специалистов-дефектологов и даже не от врачей-психоневрологов с их лекарствами, а от всего общества, от каждого человека в отдельности.
Пару лет назад телевидение показало американский документальный фильм об их дауне. В городке, где он жил, к больному мальчику относились неважно (по американским меркам, конечно). Тогда мать переезжает с шестью детьми в другой штат, в Другой город. Там снова выходит замуж. Для героя фильма, глубоко умственно отсталого ребенка, начинается совсем другая жизнь. Все, что положено ему от государства ("льготы», как бы сказали у нас), – то же самое; но люди другие: улыбаются ему на улице и в магазине, дарят цветы или что-то в этом роде. (Фильм прошел давно, детали стерлись из памяти.) Мальчик ходит в любительский оркестр и начинает там играть. У него везде друзья. Его хлопают по плечу и спрашивают, как дела. Он начинает «писать картины». Ни на что не похожие. Картины хвалят, экспонируют, покупают. И – апофеоз: наш даун в цилиндре и фраке на приеме в честь дня своего совершеннолетия.
Я смотрела фильм не отрываясь. И вспоминала Мишу Рябинина. Однажды, подходя к школе, увидела такую сцену. Сойдя с автобуса, он обернулся и подал руку выходившей за ним девушке. Как мне было приятно – ведь я так долго приучала своих учеников делать это не только по отношению к учительнице или маме. Но девушка брезгливо взглянула на него, отдернула руку и сказала: «Отойди, урод!» Миша оторопел, а потом сказал с обидой: «Дур-р-р-ра» («р» дауны выговаривают плохо: язык у них особый – толстый, неповоротливый)...
Господи! Если бы девушка ему улыбнулась! Если бы все улыбались олигофренам...
