В Maison des Qvinze-Vingts (хосписе), первоначально разместилось 300 обитателей. Согласно легенде, это были рыцари, попавшие в плен и ослепленные мусульманами. Король выкупил их и обеспечил кровом; в первые годы приют содержался за счет королевского бюджета, но так как отпущенных средств оказалось недостаточно, призреваемые получили королевскую привилегиюнищенствовать. Более того, монарх даже повелел обеспечить незрячих поводырями за счет казны. Избыточная опека приюта со стороны двора и церкви (освобождение от налогов, получение даров и наследств, богатых подаяний от согрешивших и искавших папского прощения аристократов) уже не имела ничего общего с благотворительностью. Церковь при богадельне стала одной из самых фешенебельных в Париже. «Располагая крупными доходами, слепые не только жили сибаритами, но пускали деньги в оборот, покупали по соседству земли, строили на них дома, лавки, сдавали их в наем, так что к концу XVIII столетия образовался целый городок в 5.000 человек, привлекавший знать, находившую здесь все необходимое в роскошных магазинах» [59, с. 467].
Развращающее влияние Maison des Qvinze-Vingts на общественные нравы достигло таких размеров, что в 1775 г. правительство решило принять жесткие меры. Приют был продан за 6,5 млн франков, а для проживания слепых была куплена за 400 тыс. франков казарма мушкетеров на улице Шератон возле Бастилии. Деньги, вырученные на купле-продаже, составили основу финансового обеспечения богадельни, обитатели которой содержались за счет ренты с многомиллионной суммы. Более поздние политические события Франции почти не отразились на жизни парижского хосписа, и он сохранил уклад жизни средневековой богадельни до начала XX в. [59, 66].
Итак, начало новому периоду отношения государства к лицам с отклонениями в развитии было положено решениями монархов обеспечить инвалидам войны светское призрение. Несмотря на то, что долгое время эта инициатива не находила развития в странах Западной Европы, было бы неверно недооценивать ее значение для изменения официальной политики по отношению к инвалидам, так как был создан прецедент заботы не церкви, а короны, т.е. власти, о слепых подданных. В дальнейшем эта инициатива получит распространение во многих западноевропейских городах.
Средневековый город: «полноценное большинство» охраняет свою жизнь и праваДемографический подъем, начавшийся в XII в., привел к тому, что к XIV в. Европа не только достигла удовлетворяющей ее численности населения, но и испытала некоторое его перепроизводство. Это многократно увеличило проблемы продовольственных запасов. Нехватка еды в XIII – XIV вв. нередко принимала катастрофические формы [33]. По словам Жака Ле Гоффа [43], средневековый Запад представлял собой мир, находящийся на крайнем пределе, он без конца подвергался угрозе лишиться средств к существованию. В неурожайные годы резко возрастало число голодных смертей, особенно среди бедноты. Статистика позволяет судить о размахе бедствий: так, во Фландрии (1315 – 1317) численность населения Ипра сократилась на одну десятую, в Брюгге из 35 тыс. горожан умерло 2 тыс. Европейские хроники свидетельствуют о многочисленных фактах каннибализма [33,43].
Жителей континента терзают тяжелые недуги. В ХП– ХШ столетиях свирепствует проказа, численность больных достигает огромных размеров, например, во Франции (1227) пришлось открыть около 2 тыс. лепрозориев. В Англии и Италии (1361 – 1366) эпидемия чумы поразила преимущественно детей («детская чума»), в 1418 г. ее жертвами стали парижане [43]. Продолжительность жизни европейца в XI– XIV вв. колебалась от 22 до 35 лет. Для средневековья характерна исключительно высокая смертность в младенческом и детском (до 14 лет) возрасте, составлявшая, по мнению демографов, 35-40% [16]. XIV в. вошел в европейскую историю как мрачный период Великого Мора. «Черная смерть», начав свой путь из центральной Азии, примерно к 1348 г. достигла Центральной Европы. Это была не первая, но самая смертоносная эпидемия чумы. По данным хроник, за 4 года (1347 – 1351) население Европы сократилось почти на треть [33, 91].
Сложившаяся ситуация детерминировала дальнейший рост числа больниц. К ХШ в. функции больниц изменяются: «они превращаются в благотворительные учреждения, доступ в которые открыт только бюргерамполноправным горожанам, а местным жителям при условии внесения специального взноса... К XIV в. больница перестает быть церковным учреждением в строгом смысле слова, однако она по-прежнему находится под покровительством церкви, и имущество ее, в силу этого, считается неприкосновенным. Последнее обстоятельство имело важные последствия: состоятельные горожане охотно вкладывали свои средства в больницы, обеспечивая тем самым их сохранность» [70, с. 60].
Вслед за первой, возникшей в XIII в. в Италии, появляются новые психиатрические лечебницы. В конце XIII в. в Каире была открыта больница Мориста для душевнобольных. В 1305 г. в Упсале (Швеция) монашеское братство основало дом «Святого Духа» для странников, куда принимались и люди с психическими расстройствами [34]. Отличительной особенностью любой средневековой психиатрической лечебницы были бессердечные и жестокие методы лечения. Считалось, что «бешеные сумасшедшие скорее и с большей надежностью вылечиваются наказаниями, жестким обращением и пребыванием в камере, чем психиатрией или медициной» [93, с. 26]. Тем не менее, открытие психиатрических лечебниц было важным шагом на пути к будущей организации медицинской помощи душевнобольным. Факты возникновения в Европе домов призрения для сумасшедших, безусловно, свидетельствуют о некоторых позитивных сдвигах в общественном сознании относительно «неполноценных» людей.
Средневековая юриспруденция, как и средневековая медицина, в своих действиях руководствовалась интересами здоровых граждан. Закон и суд защищали «полноценное большинство» от «неполноценного меньшинства». Вплоть до XVIII в. государство и закон не считали инвалидов полноценными гражданами. Ранние своды законов почти всех европейских стран жестко фиксировали ограничения гражданских прав инвалидов: они были лишены права наследования, им запрещалось давать показания в суде, заключать контракты, делать официальные заявления и составлять завещания [7, 24, 79, 82].
Гражданское право уделяло большое внимание имущественным спорам. Необходимость определять дееспособность их участников, в том числе претендентов на наследство, побудила законодателей зафиксировать права слабоумных и душевнобольных.
Первым таким документом можно считать акт короля Англии «De praerogative regis» (1255 – 1290), вводящий строгое разграничение между помешанным и идиотом, что имело принципиальное значение для имущественных претензий. «Человек, лишенный понимания со своего рождения'– идиот – не имел имущественных прав. Тогда как помешательство рассматривалось как временное состояние умственно полноценного человека, а потому не ограничивало имущественных прав. Юрисдикция требовала более обоснованных решений, и примерно через 200 лет сэр Антони Фитцхерберт дал новое определение: «Идиот – это такое лицо, которое не знает цифр, не может считать, не может назвать своих мать и отца, а также не знает, сколько ему лет и т.д., не может понять, что ему в пользу, а что во вред'[2,28,84,88].
Законодательство по-прежнему обходит людей с отклонениями в развитии своим вниманием: европейцев в это время заботят проблемы собственного выживания.
Первые ростки терпимости к «инаковыглядящим» и «инакомыслящим'XII – XIII вв. считаются переломными в истории европейской цивилизации. «В эту эпоху новация, – пишет Г. Б. Корнетов, – доселе подозрительная и осуждаемая, перестает быть таковой, оценивается позитивно и даже обретает знак благородства, торжествуют грамотность и знание; в городах распространяется начальное образование для мирян. Университетское штудирование... обращается к знанию, создаваемому человеком на основе исследования, науки» [39, с. 78]. Вслед за университетом в Болонье (1119) открывается Сорбонна (1160), Оксфорд (1167), Кембридж (1209), университеты в Падуе (1222) и Неаполе (1224). С ростом количества университетов в Европе стремительно увеличивается число образованных людей, столь же быстро пополняются ряды дипломированных медиков, педагогов, правоведов [61, 67].
В это же время (ХП – XIII вв.) в Западной Европе окончательно складываются и оформляются устойчивые социальные группы, происходит выраженное сословное структурирование общества. Разные сословия, профессионально объединившиеся (например, в цехи) группы населения приобретают собственные права и привилегии.
Коснемся еще одного важного для нашего исследования факта средневековой истории. Начавшиеся в конце XI в. крестовые походы привели в XIII в. к тому, что мусульманская и иудейская литература, философия, медицина не только становятся доступны для европейцев, но и активно осваиваются ими [22, 39, 91]. В Италии, Испании, Португалии среди христиан оказалось значительное число иноверцев. Европейцы на протяжении этих двух веков учились понимать, что «иные» люди несмотря на свое явное внешнее отличие, иной язык, стиль одежды и поведения – это такие же люди. Последнее обстоятельство в аспекте проводимого исследования имеет принципиальное значение.
К сожалению, возникшая в крупных торговых городах Средиземноморья терпимость к «инакомыслящим и инаковыглядящим людям» не получила широкого распространения на континенте в значительной мере из-за идеологического влияния Рима [34,91].
Анализируя культурно-исторические процессы средневековья, мы пришли к выводу, что, с точки зрения эволюции отношения общества и государства к лицам с отклонениями в развитии XII-XIII вв. необычайно значимы:
• в Западной Европе росло число профессионально подготовленных специалистов: медиков, педагогов, юристов; закладываются основы государственной системы образования;
• возникшее сословное разделение явилось первым шагом к сословному воспитанию, которое в дальнейшем приведет к попыткам индивидуального обучения аномального ребенка из знатной семьи;
• в западноевропейских городах начало формироваться терпимое отношение к людям, отличающимся от большинства горожан верой, языком, манерой поведения, одеждой, внешностью, темпераментом. Закладывались основы новой культурной традиции европейцев – терпимости к «иным» людям, «инаковыглядящим» и «инакоговорящим». Можно допустить, что изменение отношения населения (большинства) к иноверцам (меньшинству) способствовало изменению и отношения к людям с отклонениями в развитии, также составляющим в обществе меньшинство, отличающееся от большинства, но по другим признакам;
• возникли лечебные, учебные и благотворительные нецерковные учреждения, т.е. сложились предпосылки национальных систем здравоохранения и образования.
Инквизиция: люди с отклонениями в развитии приравниваются к политическим врагамПопытки католического Рима сплотить европейские государства в единое христианское сообщество не приводили к желаемым результатам, общество раздирали противоречия и разногласия, в нем царили насилие и ненависть. Напряженность общественной атмосферы усугубляли страх и ужас, вызванные эпидемиями, прокатившимися по континенту в XIII– XIV вв. Не вызывает сомнения, что средневековый человек постоянно пребывал в состоянии повышенного нервного напряжения, психического стресса, а жизнь его ежедневно подвергалась опасностям. Фрустрация, которую испытывала большая часть населения, привела к резкому росту психических расстройств [16, 28, 34,91].
Умами охваченных тревогой и пессимизмом европейцев овладела мысль о близком конце света, о приходе на землю воинства Антихриста, об усилении могущества Сатаны. Идея Апокалипсиса, поддерживаемая проповедниками, богословами, писателями, приобретала вселенские масштабы. В атмосфере всеобщего ожидания катастрофы в обществе усилились нетерпимость и подозрительность к окружающим. С конца ХШ в. концепция Армагедона, всепроникающего Дьявола и социального хаоса, трансформируется в поддерживаемую римской курией идею ереси.
Церковь начинает поиск еретиков и ведьм, а население по мере сил помогает ей [16, 34 91]. Первыми в поле зрения напуганных обывателей, естественно, попадали «инакомыслящие» и «инаковыглядящие» – сумасшедшие, эпилептики, истерики, глубоко умственно отсталые, глухонемые, люди с врожденными уродствами.
Борьба католической церкви с абсолютизмом, с европейскими монархами (за власть), с реформаторами (за чистоту веры) выводит на европейскую сцену судебно-полицейское учреждение для истребления ересиинквизицию. Эпоха инквизиции оказалась периодом «повышенного общественного внимания» к душевнобольным, глухонемым и людям с выраженными интеллектуальными нарушениями. Кодекс инквизиции предполагал поощрение доносчиков на еретиков и допускал, особенно в ХШ– XV вв., уничтожение последних. Жертвой оговоров и судебных решений нередко оказывались умалишенные, глухонемые, люди с грубыми физическими уродствами. Неприятие чужой необычности, неординарности, страх, брезгливость и агрессия большинства к «неполноценным» согражданам обрекали последних на преследование и уничтожение.
С момента благословения папой Иннокентием VIII (1484) охоты на ведьм началось их тотальное истребление. В Германии два доминиканских монаха издают книгу «Malleus Maleficarum» ['Молот ведьм», 1487], ставшую руководством для преследователей. Приведенный в «Молоте» перечень примет ведьм включает бессвязную речь, странное поведение, неадекватные поступки. Можно видеть, что люди с физическими и интеллектуальными нарушениями (как носители перечисленных качеств), легко могли попасть в число жертв религиозных преследований.
Трудно назвать точное число инвалидов, погибших или пострадавших в результате оговора, но несомненно, что оно было значительным. В колдовстве могли обвинить даже ребенка, известны случаи казни 10-12-летних детей. Баденское земское уложение (1588) содержало развернутый список вопросов для допроса «ведьмы», среди которых был и такой: «Как добывает уродов, которых подкидывает в колыбели вместо настоящих младенцев, и кто ей их дает? «[16, с. 173].
Блаженный Августин в V в. отнес исцеление эпилепсии и помешательства к компетенции церкви, а глухонемых отлучил от нее. Спустя тысячу лет «Молот» расширил круг неполноценных и опасных людей, включив в него одержимых и колдунов. Убеждение инквизиторов в том, что «если пациенту можно оказать помощь без лекарств или если лекарства ухудшают состояние, значит болезнь вызвана Дьяволом» [91, с. 68], позволяло считать одержимым любого человека, имеющего физические или психические недостатки. Добычей охотников за ведьмами часто становились умственно отсталые люди по причине неадекватности их поступков либо обвиненные как «дети ведьмы» [86,87].
Один из трактатов по экзорсизму (изгнанию дьявола) убеждал читателя в очевидной одержимости тех, кто притворяется сумасшедшим, глухонемым или слабоумным, другой считал явным признаком одержимости трудно диагностируемые или не поддающиеся излечению болезни [76]. Учитывая уровень развития средневековой медицины, нетрудно предположить, что перечисленные симптомы одержимости при желании легко обнаруживались у любого «неординарного» человека. Охота на ведьм продолжалась в Западной Европе более двух столетий и привела к гибели свыше 100 тыс. человек [34, 43, 91]. Возможно, отсюда берут свое начало фашистские идеи о сверхчеловеке и неполноценных людях, подлежащих истреблению [18]. (История геноцида XX в. доказала, что путь от идеи уничтожения физически и умственно неполноценных людей до фактического истребления стран и народов может оказаться на удивление коротким).
Реформация: отношение к инвалидам не меняетсяЭпоха Возрождения знаменует начало нового времени европейской цивилизации, освобождения культуры от церковного попечительства, которое особенно усилилось благодаря Реформации. «Секуляризация или «обмирщение» культуры было связано с ослаблением веры, расширением сферы действия общественно-политических и экономических ценностей, а также с успехами науки, которая отвоевывала у религии одну область за другой» [94. с. 34].
XVI в. отмечен как время Реформации – антифеодального, антицерковного движения, зародившегося в Германии. Лютер и его последователи отрицали необходимость католической церкви с ее иерархией, считая носителем истины Священное писание, и выступали за упразднение института духовенства. По мнению Лютера, между словом Божьим и верующим не нужен посредник, человек должен общаться с Богом не на латыни, а на родном языке.
Религиозная война неожиданно придала ускорение развитию образовательной системы в Западной и Центральной Европе. Желание реформаторов изгнать из богослужения непонятную большинству верующих латынь, естественно привело их к мысли о необходимости дать в руки каждому Библию на родном языке; научить всех читать, а значит, ввести всеобщее начальное образование; проводить обучение на родном языке; сделать обучение принудительным, чтобы исключить влияние римской церкви на умы учащихся; вменить организацию обучения в обязанность государству [3,47].
Карл Великий, мечтая возродить Римскую империю, попытался ввести всеобщее обучение и открыл школы при церквях. Реформаторы-протестанты, мечтая о независимости Германии от идеологического влияния Рима, попытались ввести принудительное всеобщее государственное начальное обучение. Heсмотря на то что Карл и Лютер в своих решениях руководствовались исключительно идеологическими и политическими интересами, в значительно меньшей мере думая о просвещении, очевидна плодотворность их деятельности для развития системы образования.
Парадоксально, что великие идеологи Реформации Мартин Лютер (1483– 1546) и Жан Кальвин (1509– 1564), находясь в оппозиции к официальному Риму, в отношении к аномальным людям исповедовали взгляды своих ярых враговинквизиторов. Они требовали упразднения католической церкви, феодальной эксплуатации и боролись за установление равенства, но слабоумных советовали сажать в тюрьмы или бросать в реки [14]. Лютер считал, что умственно отсталый ребенокэто просто massa camis (масса плоти, лишенная души). Кальвин же проповедовал, что умственно отсталые люди одержимы Сатаной [81].
Можно видеть, что идеологи средневековья, принципиально расходясь в догматах веры и взглядах на устройство государства, единодушно считали лиц с грубыми отклонениями в развитии неполноценными и ненужными. В своей идеальной модели мира ни одна из сторон не оставляла места людям с отклонениями в умственном или физическом развитии.
Факты избавления от неполноценных детей в средневековой Европе достаточно многочисленны. Конечно, государство, в отличие от Спарты, не поощряло такого рода действий, однако и не противостояло им. Но «прошло много веков, совершился крупный религиозный переворот, изменился взгляд на душу человека, и только тогда, уже в глубине средних веков, сознание европейцев восстало на защиту маленьких людей, борясь законодательным путем, государственной и церковной властью против этого тяжелого явления в прошлом европейской культуры» [55, с. 105]. Возможно причиной тому стало уважение к индивидууму как существующему по образу бога.
Эпоха Возрождения: новый взгляд на людей с отклонениями в развитииЭпоха Ренессанса – это время развития гуманистических тенденций в отношениях к людям с психофизическими недостатками. Невозможно переоценить прогрессивную роль фундаментальной идеи принципиального равенства всех людей, одинаковости человеческой природы. Умы философов, писателей, врачей, педагогов привлекают проблемы образования, воспитания детей, их начинает интересовать и волновать жизнь людей, лишенных разума, обездоленных [11, 12,28,29,34,38,50].
Эразм Роттердамский (1469– 1536) утверждает, что подлинного человека формирует не природа сама по себе, а целенаправленное воспитание. В своих педагогических произведениях «Речь о достойном воспитании детей для добродетели и наук», «О приличии детских нравов» он проводит идею о том, что никому не дано выбирать себе родителей и родину, но всякий способен сформировать свой нрав и характер. Человека невоспитанного или лишенного регулирующего воздействия разума, предающегося своим страстям и инстинктам, Эразм ставит ниже животного. Один из персонажей его «Домашних бесед» утверждает, что «невозможно изменить природные задатки совершенно, но исправить их отчасти – возможно». Убеждение в принципиальном равенстве всех людей независимо от их социального положения перед лицом воспитания, которое выявляет лучшие свойства человеческой природы, составляет одно из важнейших просветительских стремлений Эразма Роттердамского [69].
Для нашего исследования представляет интерес мнение Джордано Бруно (1548 – 1600) о физических недостатках человека. В философско-поэтической исповеди «О героическом энтузиазме» (1585) итальянский мыслитель писал:»... никому не могут быть поставлены в вину глупость и условия пола, как нельзя ставить в вину телесные недостатки и уродства ибо если при таких условиях и имеются недостатки и ошибки, то приписать это должно природе, а не отдельному лицу» [11, с. 24].
В XVI в. врачи Западной Европы прежде всего Франции и Италии, детально разрабатывают важные проблемы психиатрии. Это время объективных научных исследований и психиатрических наблюдений. Важным для практических психиатров представляется забота о психическом здоровье, о щадящем отношении к больному, о профилактике обострения его состояния. Людвиг Вивес (1492– 1540) убежден, что «так как нет ничего в мире совершеннее человека, а в человеке – его сознания, то надо в первую очередь заботиться о том, чтобы человек был здоров, и ум его оставался ясным. Большая радость, если нам удается вернуть в здоровое состояние помутившийся разум нашего ближнего. Поэтому когда в больницу приведут умалишенного, то нужно прежде всего обсудить, не является ли это состояние чем-то от природы свойственным этому человеку, а если нет, то в силу какого несчастного случая оно образовалось и есть ли надежда на выздоровление? Когда положение безнадежно, надо заботиться о соответствующем содержании больного, чтобы не увеличить и не углубить несчастья, что всегда случается, если душевнобольных, и без того озлобленных, подвергают насмешкам или дурно обращаются с ними» [34, с. 87].
В середине XVI в. в Испании возникает целая сеть психиатрических заведений в Валенсии, Сара-госсе, Толедо, Вальядолиде, Мадриде, обеспечивавших в основном изоляцию душевнобольных, которых держали в цепях и наручниках. Эти учреждения еще не преследовали лечебных целей, и основной формой применявшегося в них лечения было «выбивание дури» плетьми. Однако следует помнить, что за стенами этих учреждений умалишенных ждали костры инквизиции [17]. Мы склонны рассматривать инициативу испанских городов по открытию названных учреждений как попытку противостоять инквизиции, защитить горожан от церковного суда и казни.
В период активного развития средневековых городов в Испании, Франции, Германии магистраты вынуждены были обратить внимание на сумасшедших и оказывать им психиатрическую помощь. Юридические акты XV в. закрепляют перечень мер, к которым следует прибегнуть в случае психического заболевания. Законодательно регламентируется поведение родственников больного с учетом его материального положения и гражданства. Основное требование – изолировать больного, дабы не нарушались покой и безопасность остальных горожан. Кодекс Бретани возлагал ответственность за больного в случае отсутствия родственников на приходское духовенство. В Германии забота об одиноких больных поручалась цехам, иногда содержание пациента оплачивал город. Древнеиспанский Кодекс предупреждал: «Помешанный, маньяк и слабоумный не ответственны за поступки, содеянные ими во время болезни, ответственность падает на родных, если они не сторожили больного и этим не воспрепятствовали тому ущербу, который он нанес другим» [34, с. 64].
В тех случаях, когда родственники не хотели или не имели возможности держать больного дома, его можно было передать под патронаж чужих людей, услуги которых оплачивал магистрат. Если больной оказывался состоятельным иностранцем, его предписывалось доставить на родину, взыскав издержки, если же он был беден, предлагалось просто выдворить его за пределы города. Описаны случаи, когда неимущие душевнобольные многократно пытались возвратиться, но их снова выдворяли, предварительно физически наказав.
Безобидные и спокойные больные предоставлялись сами себе. О жизни тех из них, кто был лишен заботы со стороны близких, реальное представление дает монолог Эдгара из трагедии В.Шекспира «Король Лир» (1605):
В стране у нас блуждает ведь немало
Бедламских нищих, что безумно воют
И в руки онемелые втыкают
Булавки, гвозди, ветки розмарина
И страшные на вид по деревням
То с бешеным проклятьем, то с молитвой
Сбирают подаянье. [68, акт 2, сцена З].
Если больной был буйным, и родственники не справлялись с ним, то по их просьбе или по инициативе магистрата больной помещался в тюремный подвал или особую камеру в крепостной стене. Содержание узника в таком случае оплачивал город. «Когда субъект признавался идиотом, все доходы от его имущества поступали в корону. Когда же он признавался помешанным корона брала на себя роль опекуна: охраняла его имущество и доходы и возвращала их или ему в случае выздоровления, или наследникам в случае его смерти» [2, с. 351].
На наш взгляд, принятие подобного закона должно было привести к серьезным перекосам в диагностике и организации помощи больным как одной, так и другой категории. Практика средневековой Англии подтверждает наш вывод: врачи под давлением родственников зачастую диагностировали слабоумных как душевнобольных, и следовательно, в дальнейшем их лечили «не от своей болезни». Видимо поэтому в Англии стало расти число психиатрических больниц, а учреждения для слабоумных не открывались [2, 28, 88, 89]. Вместе с тем включение в законодательство разделов, касающихся слабоумных и умалишенных, безусловно, было прогрессивным явлением, знаменуя принципиальное изменение положения людей описываемой категории. Доказательством тому может служить история врачебной экспертизы душевнобольного преступника в Нюрнберге [34].
Учитель арифметики Конрад Глазер в 1528 г. сбросил с лестницы свою мать и ученика; женщина при этом погибла, а юноша получил тяжелые повреждения. Глазера поместили в тюрьму, а через несколько дней перевели в частный дом и посадили на цепь с тем, чтобы он «прояснил свои мысли». Через месяц жена и опекун арестованного возбудили ходатайство о взятии осужденного домой, аргументируя свою просьбу затруднениями в оплате наемной квартиры, а также тем, что дома больному будет спокойнее. Под большой залог арестованный был переведен домой. Окна его комнаты снабдили решетками, а на двери соорудили прочный замок, ключ от которого требовалось сдавать в ратушу. Родственники потерпевшего юноши опротестовали снисходительное отношение к убийце. Рассматривая тяжбу, городские советники отклонили требования близких пострадавшего. По их мнению, было бы жестоко оставлять Глазера в пожизненном заключении, и в данном случае не следует наказывать изоляцией, милосердное отношение может утешить больного и будет способствовать возвращению ему рассудка. В 1530 г. Глазер ходатайствует о снятии с него цепей. В ответ спустя тринадцать месяцев город назначает медицинскую экспертизу. Два врача, осмотрев Глазера на дому, фиксируют улучшение его здоровья и в целях предупреждения рецидива назначают лечение. Эксперты представили бургомистру отчет, в котором выразили надежду на выздоровление Глазера. На основании этого заключения через четыре месяца с подсудимого сняли цепи и даже разрешили посещать проповедь [цит. по Каннабих Ю.В. История психиатрии].
История нюрнбергской экспертизы отражает изменения, происходящие в общественном сознании. Суд делает прогрессивный шаг, определяя, что психически больной преступник прежде всего нуждается в лечении, помощи и снисходительности, а не в жестоком наказании. Безумие преступника начинает классифицироваться как болезненное состояние, а не как отягчающее обстоятельство.
В трактате «Врачебные консультации» Иероним Меркуриали (1530– 1606) представил этиологию, диагностику, клинику психических недугов. Практиковавший в Падуе и Болонье врач высказывает мысль о том, что дурное обращение с человеком в годы раннего детства может оказывать влияние на формирование меланхолии. Дети, чьи первые годы жизни прошли в крайне неблагоприятных условиях, вырастут замкнутыми, невосприимчивыми к радостям жизни, постоянно подавленными людьми [34].
В XVII в. наука все дальше уходит от средневековой метафизики. Идеи абсолютного детерминизма отчасти проникают и в медицину. Психиатрия начинает отказываться не только от мистики и метафизики, но все более критически относится к классикам древности.
Француз Шарль Лепуа (1563 – 1633), перерабатывая учение об истерии, рассматривает нервную систему как единственную причину расстройства. Голландский медик Франциск Делебо (1614– 1672), утверждавший, «кто не умеет лечить болезни ума, тот не врач», считал важным средством лечения душевнобольного «моральное воздействие и рассуждения, а не только лекарства.» Англичанин Томас Уиллис (1622– 1678), автор наиболее полной и точной для своего времени «Анатомии мозга» (1664), убежденный сторонник теории мозговых локализаций, стал одним из родоначальников неврологического направления в психиатрии. Теофил Боне (1620– 1689) из Женевы, автор первой пато-логоанатомической монографии, высказывал идеи о возможности преодолевать душевные болезни врачебной беседой. Любопытно, что самих врачей, применяющих к таким больным грубые меры. Боне предлагал считать безумными. Врач из Рима Павел Закхиас (1584 – 1659) разработал основы судебной психопатологии и психиатрической экспертизы [34, 76, 80].
Современник И. Меркуриали и Дж. Бруно, профессор медицины из Базеля Феликс Платер (1537 – 1614) впервые предложил классификацию душевных болезней. Для нашего исследования важно, что в этот период предметом изучения становятся этиологические факторы, предпринимаются попытки научного объяснения механизмов психических расстройств. Используя анатомо-клинический метод, Платер приходит к убеждению, что мозг есть орудие мышления, тот материальный субстрат, повреждение которого приводит к извращению мысли. Устанавливая этиологические факторы, Платер на первое место ставит наследственность, оказываясь, таким образом, предвестником теории наследственного вырождения. Он также приходит к выводу, что причины помешательства могут быть эндогенными и экзогенными. Платер дает описание различных признаков ранней детской дефективности, обозначая термином Stultita врожденное помешательство, глупость, что на следующем этапе развития медицины получит название «олигофрении» и «кретинизма» [34].
Эпоха Возрожденияважнейший период в идейном и культурном развитии европейской цивилизации, «заключительный этап становления базисных педагогических традиций западной цивилизации» [39, с. 74]. Число университетов на континенте растет, каждое государство открывает свои национальные «научные центры». В 1348 г. чешский король Карел I основал в Праге Карлов университет, в 1364 г. в Польше создается Ягеллонский университет в Кракове, в 1367 г. – Венский университет, в 1457 г. – университет Альбертина во Фрейбурге (Германия), в 1477 г. – в Упсале (Швеция), в 1479 г. – в Копенгагене (Дания). [61, 67] В XV в. в Европе формируется научная элита, интересы которой лежали в области юриспруденции, медицины, образования.
Переворотом в развитии цивилизации можно считать изобретение в 1436 г. Иоганном Гуттенбергом (ок. 1400 – 1468) книгопечатания. К 1500 г. в Европе уже насчитывалось 250 типографий, усилиями которых к тому времени было опубликовано более 50 тыс. различных сочинений [67].
Возникновение университетов способствовало развитию естественных наук, активизации исследовательской деятельности: сбору сведений об окружающей природе, описанию и констатации определенных явлений, формулированию закономерностей их существования и развития, созданию многочисленных теорий, гипотез и концепций, в том числе в медицине и педагогике, а книгопечатание помогало их распространению на континенте.
Рубикон перейден: первые попытки индивидуального обучения глухонемыхАктивная деятельность медицинских и естественных факультетов университетов обусловила возникновение научного интереса к проблеме глухонемоты и попыток ее преодоления. Так, нидерландец Рудольф Агрикола (1443 – 1485) одним из первых пришел к выводу, что обучаемость глухого имеет не мистическую природу, а является результатом специального педагогического воздействия [7,24,53].
Выпускники европейских университетов Италии и Испании в XV – XVII вв. заинтересовались судьбой отдельных глухонемых, предприняли попытки их индивидуального обучения и попытались теоретически осмыслить проблему глухонемоты, описать педагогические способы ее преодоления.
Джероламо Кардано (1501– 1576)– профессор одного из итальянских университетов – предложил физиологическое объяснение причин глухоты и немоты, а также разработал классификацию неслышащих, заложив тем самым «теоретические основы воспитания и обучения глухонемых детей» [25, с. 27]. Его идеи получили развитие в трудах соотечественников – анатомов и физиологов. Габриелло Фаллопио (1523 – 1562), Бартоломео Эустахио (1524 ? – 1574), Констанцо Варолия (1543 – 1575), Фабрициус Аквапенденте (1537– 1619) и Франческо Лана Терци (1631 – 1687) изучили и представили анатомическое описание строения и функционирования органов слуха. Парадоксально, что Д. Кардано и его соотечественники, сосредоточив свое внимание на теоретических разработках и высказав «тонкие и своеобразные методические советы» [25, с. 28], не предприняли серьезных попыток учить неслышащих. Первые попытки дать глухому ребенку образование были предприняты не в Италии, а в Испании. Этот факт заслуживает более обстоятельного рассмотрения и анализа, так как помогает понять, где находятся «приводные ремни», запускающие «механизм» общественного интереса к проблемам специального образования.
Вызывает недоумение, что историки сурдопедагогики проходят мимо удивительного факта: теоретические изыскания ведутся в одной стране, а практика обучения возникает в другой. Возможно, причиной тому направленность интереса дефектологов на педагогическую технологию, научную аргументацию медицинских и педагогических рекомендаций средневековых авторов. Так, известный советский дефектолог А. И. Дьячков пишет: «В XV – XVI вв. Испания была могущественной и развитой страной... Культурный и научный расцвет Испании способствовал возникновению практики индивидуального обучения глухонемых детей. Опыт индивидуального обучения нашел освещение в руководстве по обучению глухонемых Жуано Пабло Боннета. Если политико-экономический и культурный расцвет Испании способствовал возникновению индивидуального обучения, а также его распространению в других европейских странах и появлению первого печатного руководства по обучению глухонемых, то упадок Испании (XVI– XVII вв.) привел к тому, что первая работа Боннета по существу явилась и последней. В XVII – XVIII вв. Испания уступила первенство в развитии теории воспитания и обучения глухонемых центральным государствам Европы – Франции, Голландии, Англии, Германии» [25, с. 28].
Мы не разделяем приведенной оценки причин подъема и спада в обучении глухих детей в Испании уже потому, что за 42 года до выхода трактата Ж. П. Боннета его соотечественник Педро Понсе достиг удивительных результатов в индивидуальном обучении неслышащих. Кроме того, общественная атмосфера, сложившаяся в Испании в рассматриваемый период, не могла способствовать проявлению заботы об аномальных детях. Испания XVI в. была страной абсолютизма, непрерывно воюющей за морское владычество, ведущая активный захват колоний, безжалостно покорявшая и истреблявшая их коренное население. Испанцы отличались религиозностью, а испанская инквизиция – непримиримостью и жестокостью. Таким образом, испанское общество трудно заподозрить в лояльном отношении к людям с выраженными физическими недостатками. Тем не менее бенедиктинский монастырь св. Сальвадора, расположенный недалеко от Бургоса на севере страны, первым начал оказывать систематическую индивидуальную помощь детям с нарушением слуха.
Полемика автора со многими историками дефектологии обусловлена тем, что настоящее исследование, в отличие от большинства предшествующих базируется на принципиально ином подходе к анализу исторических фактов. Нас интересует, что побуждало и поощряло развитие дефектологической мысли: почему оригинальная идея или определенная форма специального обучения внезапно возникала в конкретной стране и столь ясе неожиданно исчезала; почему не получал распространения очевидно успешный метод обучения; почему результативные попытки индивидуального обучения аномальных детей не имели продолжения и более того прекращались на их родине и возобновлялись в других странах. Наконец, нас интересует, почему близкие дефектологические идеи имели принципиально различное организационное оформление в странах, сходных по политическому устройству, экономическому и культурному уровню развития. Для того чтобы ответить на эти вопросы, необходимо было сделать предметом исследования эволюцию отношения общества и государства к людям с отклонениями в развитии и именно в этом контексте рассмотреть процессы становления национальных систем специального образования, именно поэтому данное исследование позволяет сделать очевидным то, что раньше ускользало от внимания, оставалось неясным или виделось совершенно по-иному. Иной подход и позволил прийти к выводам, отличным от мнения А.И.Дьячкова [25] о том, почему в деле обучения глухих Испания вдруг вырвалась вперед, а затем столь же неожиданно сдала свои позиции.
С нашей точки зрения, причина заключалась отнюдь не в особом сострадании бенедиктинцев и не в их педагогической прозорливости, а была много прозаичней и драматичней.
В одном из правящих семейств Испании глухота передавалась генетически из поколения в поколение, а так как человек, не умеющий говорить, не признавался наследником или завещателем, недвижимость и огромные земли, принадлежавшие семье, подлежали отчуждению в пользу короля. Забота о сохранении родового богатства вынудила испанских, грандов искать способ научить своих глухих сыновей общаться с членами королевского суда. Их социальный заказ и был исполнен выпускником Соломанского университета, монахом-бенедиктинцем Педро Понсе де Леоном (1520– 1584), который создал оригинальный метод обучения глухих. Дети с нарушением слуха из аристократических семей под руководством Понсе овладевали не только письмом, счетом и чтением на родном языке, но также латынью и греческим [7, 25, 53, 91]. По свидетельствам современников, его ученики «овладевали тем кругом знаний, который в то время предназначался для учащихся общеобразовательной школы педагогами-гуманистами» [7, с. 18].
Сохранился официальный отчет П. Понсе, позволяющий судить и о его педагогических успехах, и о его победе над заблуждениями Аристотеля: «Я получил учеников, глухих и немых от рождения, являющихся сыновьями знатных людей, которых я учил говорить, читать, писать и считать; молиться, помогать при проведении мессы, осваивать доктрины христианства; а также знать, как исповедоваться самостоятельно с помощью речи; некоторые из них освоили латынь, другие – латынь и греческий, они понимают итальянский; один ученик был посвящен в сан, имеет приход и отправляет службы; кроме того, ученики получили знания по натуральной философии и астрологии; один добился успехов в управлении поместьем; еще один вступил в армию, и в дополнение к другим своим достижениям освоил все виды оружия, стал превосходным н
